Солнце уже было в зените. Раскрасневшийся от жары и вина Вася понял, что нужно торопиться. Наверняка, Бахадур его заждался. Он махнул оружейнику на прощание рукой и потрусил в сторону Куры.
Вбежав в квартиру, оторопел. В центре общей комнаты у стола стояла Тамара, которой, по мнению заговорщиков, не должно было быть до вечера. Девушка, которую и любили, и боялись, в этот момент с улыбкой вскрывала один из двух пакетов, лежавших на столе. Достала платье. Потом вытянув руки, развернулась, любуясь обновкой.
— А, Вася! Прогулялся? — и не дождавшись ответа, как и всякая женщина, не удержалась. — Как тебе?
— Красивое! — Вася душой не кривил.
— Да! В нём и пойду! — Тамара опустила платье. — А где Бахадур?
Вася сглотнул слюну, приготовившись врать.
Коста. Мыс Адлер, август 1838 года.
Лаван бэн Бэтуваль не наврал. Он таки раздобыл себе часы. Золотой «Брегет», принадлежавший кавторангу Рошфору. Убыхи неплохо обогатились на грабеже «Месемврии». Часы, платиновые портсигары, кольца, перстни… Они и раньше снимали с пленных или убитых офицеров неплохой лут. Джуури великолепные часы достались по дешевке. Он выполнил задание и договорился, что матросов передадут моему отряду. Осталось их забрать и доставить в укрепление Святого Духа у мыса Адлер.
— Главного офицера отвезли в аул Хаджико в долине реки Аше в 11 верстах от устья. Отдали князю Хаджи Догомуко Берзегу, — докладывал результаты своего расследования Лаван.
— Разве князь не на реке Соча живет? — удивился я.
— Все верно. Но он боится вылазки русских. И всем говорит, что показательно казнит офицера, если ему будут угрожать. Выставит его голову над плетнем усадьбы. Далее. Штурман. Он у джигетов. Точнее у князя Гечь, который живет на реке Псоу. О его планах на пленника ничего не известно. И, наконец, лейтенант. За ним нужно ехать в горы. Но я боюсь туда отправляться в одиночестве.
— Мы немедленно отправимся к моему кунаку Курчок-Али. Упрошу его дать тебе сопровождающих. Я бывал у горных убыхов и хорошо знаю, какой отчаянный народ там живет. Лаван! Ты хорошо поработал. И большое дело сделал. Ты заслужил свое серебро.
— Давай сперва закроем вопрос с родом Чуа. Заберем моряков. Амирам и Хаддиль ждут в ауле.
— Первым делом, дружище, первым делом…
… Доставка восьмерых матросов и юнкера Филатова в укрепление Святого Духа прошла не без эксцессов. Я в одиночку подъехал к форту, изо всех сил изображая мирного горца. Напрягшийся часовой выставил на меня штык.
— Что нужно, гололобый⁈[1]
— Коменданта зови! Дело есть! Пленных менять будем!
Солдат ахнул.
— Моряков? — догадался.
Я кивнул. Солдат опрометью ринулся внутрь форта. Большая стая здоровенных собак осталась меня стеречь. Поглядывал на них с опаской. Те еще звери! Скалили на меня свои страшные зубы.
Из ворот в сопровождении нескольких солдат выскочил майор.
— Комендант крепости Святого Духа майор Посыпкин! С кем имею честь?
— Уорк Зелим-бей! Привез на выкуп матросов с «Месемврии».
— Ох ты батюшки! Заходи в хату, гость дорогой!
Майор Посыпкин, командир Черноморского линейного № 6 батальона, был только что назначен Головиным комендантом крепости. Мужиком оказался свойским, но звезд с неба не хватавшим. К выкупам пленных он привык: не раз участвовал в подобных сделках, выменивая казаков на соль или серебро. А самому наладить контакты с убыхами и джигетами ему было слабо. И времени еще прошло слишком мало с момента его прибытия в форт, и хватало других дел. Ситуация в вверенном ему укреплении была далека от идеальной. Об этом он практически с порога поставил меня в известность. И не переставал благодарить и нахваливать. О моей роли его уже предупредил генерал Симборский.
— Вы уж, Константин Спиридонович, не оставьте нас своим попечением. Офицеры! Офицеров нужно вытаскивать!
— Работаю над этим. Готовьте соль и серебро. И затребованный мною у Раевского ящик с капсюлями и мушкетным порохом не забудьте!
— Все сделаю, голуба, не извольте беспокоиться!
По моему знаку из балки, перерезавшей мыс Адлер, выдвинулся отряд с моими бойцами, охранявшими моряков. Подъехали к крепости. Высыпавшие на вал солдаты радостно приветствовали измученных матросов. Полуголый, но гордый и отъевшийся юнкер Филатов построил моряков и торжественно ввел их в ворота форта. На валах громко крикнули «ура!» На освободившихся лошадей грузили мешки с солью.
— Башибузук! За вот теми ящиками проследи! — я незаметно кивнул на отдельно лежавший груз. — Серебро и боеприпасы.
— Зелим-бей! — восхитился мой зам. — Не знаю, чем ты еще удивишь⁈ Надо же такое придумать: через обмен пленных отряд снабжать! Нужно будет взять на вооружение твою идею, если снова нас покинешь.
— Возьми, возьми. Дело благое и выгодное.
Ко мне подбежал юнкер Филатов в накинутой на плечи толстой солдатской шинели. Обнял меня на прощание. Зашептал, косясь на моих бодигардов.
— Господин поручик! Вечный ваш должник! Если бы не вы…
— Полно, Леша! Живи дальше! Служи на благо России!
Загрузившись и распрощавшись с гарнизоном, отправились в аул Гассан-бея. Знакомые места! Оставив за спиной крепость, въехали в предгорья. Через сведённый под корень вековой лес, в котором год назад кипел кровавый бой. Через балки, где укрывался от русской картечи. Мимо места, где нашел смертельно раненного Марлинского. Через сожженный аул, к которому я вынес труп убыхского князя. Тяжелые воспоминания.
Я вздохнул, но тут же радостно вскрикнул. Ко мне галопом несся княжич Курчок-Али. За ним поспешали Цекери и Коченисса в сопровождении большой группы всадников. Черкешенка улыбалась! Что тут у них произошло? Что побудило ее отбросить свой вид вечной обиженки?
А дело, как я сразу узнал, было так.
Когда Цекери добрался до аула Гасссан-бея и встретился с Курчок-Али, Коченисса приглянулась молодому княжичу. И пошло-поехало. Вместо того, чтобы ехать мне навстречу, эти двое молодых влюбленных, Пшекуи-ок и мой кунак, устроили соревнование за сердце своей избранницы. Пиры сменялись скачками и молодеческими играми. Носились по окрестностям, любуясь местными красотами. Княжич даже организовал танцы в ауле, не поскупившись на угощение. Его старший брат и его очаровательная жена, карачаевская «бабочка», активно поощряли родственника, видя его пыл. Несчастный Цекери ждал меня как избавителя, потому что уже думал, что безнадежно проигрывает в этом соревновании.
— Чем же я тебе помогу? — вылил я ушат холодной воды на бедного парня. — Не думал же ты, что я своему названному брату прикажу отстать от Кочениссы?
Судя по его сморщенной моське, именно так он и думал.
— Что же мне делать⁈ Зачем я только взял ее с собой⁈
— Что делать⁈ Не сдаваться! Быть мужиком! Ухаживать! Цветы что ли подари… Или еще какой знак внимания!
— Думаешь? — воспарил духом Пшекуи-ок. Он поворотил коня и понесся к ближайшей полянке, заросшей дикорастущими гранатами, усыпанными розовыми цветками.
— Как ты, мой лучший друг? — обратился я к княжичу, с тревогой следившим за соперником.
— Все прекрасно! Брат ждет тебя, чтобы выразить свою признательность. Не думай: мы не забыли о твоей услуге. Встретим как дорогого гостя!
— Одно твое общество, княжич, наполняет мое сердце радостью!
— И мое, брат! Как прекрасная Тамара?
— Тамара — уже моя супруга!
— Кто бы сомневался! Пора и мне подумать о свадьбе! — многозначительно молвил Курчок-Али и со значением уставился на Кочениссу.
Девушка, сменившая мужской костюм на женский и прикрывавшая лицо вуалью по местной моде, была сама невозмутимость. Курчок-Али вздохнул.
«Твою мать! Твою же мать! Только юношеских страстей мне сейчас не хватало!» — в сердцах подумал я.
Если через земли между реками Аше и Сочи мой отряд пробирался с опаской, в окрестностях Адлера картина была иной. Здесь меня все знали и уважали. Здесь была зона безопасности. И черкесского гостеприимства. Люди съезжались из окрестных аулов, чтобы выразить свое почтение Зелим-бею заговоренному. Ждали Маршания из Ачипсоу. Для полного комплекта не хватало лишь моего кунака, весельчака Таузо-ока.
В знакомой до боли кунацкой усадьбы Гассан-бея нас ждал богатый пир. Старший брат княжича, Хасан Гассан-оглы, не поскупился. Приготовил богатое угощение для всего моего немалого отряда. Десяток быков пошел под нож. Бараны, птица, дары леса. Под полсотни блюд расставили на земле и на низеньких столиках в гостевом доме, куда позвали самых дорогих и важных гостей. Меня просили все попробовать. Я боялся, что скорее умру от старости, чем справлюсь с просьбой хозяев.
Когда с едой было покончено, пришло время серьезных разговоров. Хасан позвал меня и брата в гостиную в большом доме. Здесь ничего не изменилось. Лишь немного смягчились нравы. Женщины уже не скрывались на женской половине. Порхали вокруг нас, расставляя кофейные чашки. Карачаевская принцесса вручила мне подарки — собственными руками изготовленную роскошную синюю черкеску. Повезло с женой Хасану. Хороша была, чертовка!
Я коротко посвятил братьев в своё задание. Моя роль переговорщика в освобождении моряков их не смутила. Тем более, что было получено одобрение анапских старейшин. Сразу выделили сопровождение для Лавана. Но с джигетами помочь не то чтобы отказались, но предупредили, что будет непросто.
— Слабость Джигетии происходит от распрей и кровной вражды, разделяющей не только главные дома, но и членов одной и той же фамилии. У джигетов есть князь Облагу и еще четыре главных княжеских рода — Гечь, Аридбаевы, Анчабаевы и Цанбаевы[2]. И все воюют друг с другом.
— Разве князь Облагу не погиб в прошлом году?
— Нет. Али Ахмет был тяжело ранен.
— А остальные?
— Гечи в кровной вражде с Аридбаевыми и Цанбаевыми. Последние — с Берзегом и Цвежским вольным обществом. Князь Анчба — то одних поддерживает, то других. Но чаще против Гечбаевых выступает.
— Игра престолов, да и только!