— Передайте князю Аридба: Зелим-бей заговоренный желает с ним говорить!
Вскоре к противоположному концу моста выехал Созрон. Я спешился и сделал несколько шагов по настилу переправы. Рукой показал джигету: встретимся на середине. Он кочевряжиться не стал. Пошел мне навстречу.
Я был в щегольской новенькой синей черкеске, подаренной мне женой Хасана Гассан-оглы. Винтовку брать с собой не стал. Даже саблю оставил, повесив на луку седла каурового жеребца. Мне было достаточно того, что со мной мои «прелести». Через шею был перекинут шелковый крепкий шнур. К обоим его концам были привязаны револьверы. Словно варежки на резинках из детства, они болтались у моих бедер. Я легонько постукивал по ним пальцами. Схватить их было делом одной секунды. Два выстрела не один. Вдвое меньше шансов на осечку. И куда более надежный способ снести противника. Следом я мог отпустить один из револьверов свободно болтаться, чтобы перекрутить барабан другого и продолжить стрельбу. Долго тренировался, чтобы выходило четко. Но оно того стоило.
Созрон был увешан оружием куда основательнее. Явно готовился к бою. Но не со мной. Я серьезно спутал его планы. Его лоб прорезала морщина, лицо кривилось в досаде. Он спешно просчитывал варианты, на которые был мастаком.
Наверное, со стороны наша встреча выглядела весьма кинематографично. Висячий мост. Два готовых к бою черкеса в папахах идут навстречу друг другу. Не хватало лишь музыкального трэка из спагетти-вестерна. Что-нибудь из Эннио Марриконе.
— Гечба купил твое расположение скакуном из своих конюшен? Хочешь, я подарю тебе двух, Зелим-бей? — встретил меня наглым вопросом Созрон.
Я промолчал. Придавил князя тяжелым взглядом. Но с ним игры в гляделки не прокатывали.
— Когда ты кутил в кунацкой Хасана, быть может, ты заметил винтовки моих людей?
— Не только заметил, но и в руках подержал! Отличное оружие!
— Они стреляют на пятьсот шагов без промаха. И таких стволов у меня сорок. Как думаешь, князь Созрон, поможет это в битве?
— Еще как поможет! — хохотнул он. — Не хотел бы я, чтобы ты оказался в стане моих врагов.
— Зачем ты тогда потребовал себе русского офицера? Заметь: я не спрашиваю, на кой черт тебе было нападать на людей Гечевых, когда я гостил в усадьбе князя Ахмед-Аслан-бея? Это ваши дела. Но причем тут штурман?
— Я всего лишь хотел тебе помочь! И ты меня за это теперь укоряешь?
— Твоя помощь оказалось лишней. С офицером все в порядке. Он ждет корабль, чтобы отправиться домой.
По всему было видно, что мой ответ Аридбу в тупик не поставил. На Горюшкина ему было плевать. И на мое недовольство — тоже.
— Где твои люди, Зелим-бей?
— Остались в имении Гечевых. Ждут результата нашей встречи.
Созрон крякнул. Стиснул рукоятку кинжала. Я демонстративно постучал по своим револьверам.
— Хорошее оружие! — с уважением молвил джигет. — Видел подобное у Маршания из Ачипсоу.
— Это я ему отдал. Он мой друг.
— Я знаю, Зелим-бей, что ты в почете в наших краях. И поверь, я отношусь к тебе со всем моим уважением. Хотелось бы как-то мирно решить наше дело.
«Мафиози хренов. „Со всем нашим уважением“. Этот мир ничто не меняет. Наверное, точно также вели беседы бароны-разбойники где-нибудь на Рейне, обсуждая, какой отрезок реки принадлежит их семьям, на котором можно грабить проплывающих купцов».
— Просто верни людей князя Гечба. И разойдемся краями.
— Унан! — издал Аридба возглас удивления, принятый у абхазов. — Вот так — за здорово живешь⁈
— Когда я создал свой отряд, я поставил перед ним цель бороться с несправедливостью. С разбойниками, с насильниками, с кровной враждой, которая как коррозия разъедает живое тело Черкесии. Мне хотелось бы помирить вас с родом Гечевых. Ни к чему лить кровь соплеменников, когда на кону вопрос выживания.
— Выживания? Ты прав, Зелим-бей. Мы маленький, но гордый народ. И нам сейчас, как никогда, тяжело. Не только русские — наши враги. Убыхи! Вот, кто наша проблема. Полвека назад они спустились со своих гор и захватывают наши земли. Давят и давят. Сдвигают нас все ближе к морю. Обещают защиту, но ничего не могут противопоставить русскому вторжению. Мои земли сжимаются. Я уже не могу выставить столько бойцов, как раньше.
— Если ты не заметил, за моей спиной отряд убыхов!
— Я ничего не имею против наследников Гассан-бея. Но князь Берзег… Он нагло забирает себе земли князя Облагу. С этим я смириться не могу.
— Ты предлагаешь мне напасть вместе с тобой на главного вождя убыхов? Я похож на самоубийцу?
— Нет. Все можно сделать куда тоньше. У нас есть традиция. Можно прийти на чужие земли и там остаться на правах «гостя». Пройдет одно поколение — и «гость» может превратиться в хозяина. Но чтобы стать таким «гостем», нужно подкрепить свои права силой. Если мои люди и твой отряд прибудут на берег Сочи, Хаджи Догомуко трижды подумает, прежде чем вступать в открытое столкновение. Но есть одна проблема. У Берзега есть пушка!
— Еу!
— Да! Единорог. Его захватили на брошенном корвете люди Чуа и продали князю. Мои люди боятся русских пушек. Они говорят: можно сражаться с солдатами, имеющими ружья. Но пушки! Они выпускают сразу десять тысяч пуль и нет от них спасения!
— С единорогом можно все порешать.
— Как⁈ Перестрелять обслугу? Это война!
— Можно сделать все проще. Я знаю, как.
— Вот мое слово, Зелим-бей. Ты обещаешь решить вопрос с пушкой и присоединишься со своими людьми, когда мы выдвинемся на правый берег Сочи. Нас поддержит князь Облагу. Если согласен, я тут же отпускаю людей Гечбы.
Правый берег Сочи соответствовал моим планам. Как только привезут лейтенанта Зарина, я планировал решить вопрос с освобождением Рошфора. Если сведения Лавана были верны, нам следовало возвращаться в долину Вайа и оттуда совершить бросок к реке Аше. Раз с Берзегом договориться нельзя, оставалось одно. Лихим наскоком ворваться в аул, где держат кавторанга, и его отбить. Горцы не знали, что такое оборона. Вся их тактика — партизанская вылазка и отступление. Если на аул нападали, оттуда просто все уходили. Потом возвращались и восстанавливали порушенное и сожженное. Я не сомневался, что ночная атака увенчается успехом и пройдет бескровно. Просто ворвемся в аул, найдем Рошфора и сбежим. Никто нам не помешает завершить мою миссию. Таков был план.
— Я согласен, князь Аридба!
… Лейтенанта Зарина привезли через неделю. Тщедушный, узкоплечий и некрасивый, он совершенно преобразился в минуту опасности. Проявил редкое мужество и не сломался, побывав у смерти в руках на борту корвета. Он не сумел взорвать корабль, как планировал. В плен попал в беспамятстве. На рушившейся «Месемврии» что-то на него свалилось и вышибло из него дух.
В плену ему, бедолаге, досталось. В ауле его то и дело притаскивали на пирушки и требовали, чтобы он пил в честь местных князьков. Зарин гордо отказывался. За это ему надевали на шею цепь и приковывали к столбу так, что приходилось стоять на цыпочках, чтобы не удавиться. Мальчишки бегали вокруг, кривлялись, бросались камнями и дергали за цепь.
— Лишь женщины жалели меня и тайком подкармливали, — делился он со мной наболевшим. — Постоянно отталкивая заздравную чашу, я заслужил уважение. Горцы переменили свое отношение. Цепь сняли и лишь заставляли писать письма родным и в лагерь с просьбой о выкупе. Они считали меня важным лицом и хотели непомерную сумму. Все мои уверения, что я беден и живу на одно жалованье, они называли уловкой. Лишь когда ваш жид…
— Джуури. Называй Лавана бэн Бэтуваля джуури. Он горский еврей, и заслужил нашу признательность. Если бы не он, не знаю, сколько бы вам пришлось проторчать в горах.
— Как скажете. Пусть будет джуури. Так вот. Когда он приехал, торговался с горцами два дня без перерыва на сон. По-моему, он просто их заболтал и замучил. В итоге, они сдались, и сделка состоялась. Правду люди говорят: в делах, когда не надо работать руками, жидам нет равных.
— Аполлинарий Александрович! Я же просил!
— Хорошо, хорошо! Джуури нет равных! Я искренне ему благодарен!
— И я! Лаван! Ты мастер! Ты лучший переговорщик на всем побережье!
— С тобой приятно иметь дело, урум! — Лаван с достоинством склонил голову в знак того, что благодарность принята. — Будет нужда, обращайся!
— Непременно, мой друг!
— Куда мы двинемся дальше? — прервал нас лейтенант Зарин. — На мыс Адлер?
— Нет! Выдвигаемся к Соче. Доставлю вас в крепость Александрию. У меня в тех краях остались незаконченные дела.
Наша договоренность с князем Аридба оставалась в силе. У меня были идеи, как разобраться с единорогом, доставшимся убыхам. Но джигетскому князю веры не было. Не даром лев-Аслан Гечба назвал его лисом. От него можно было ожидать любой подставы. Об этом меня предупредил мой друг Маршаний, прибывший из Ачипсоу, чтобы со мной повидаться.
Долго хлопали друг друга по плечам. Вспоминали минувшие дни. Я рассказал про освобождение Торнау. Про роль аталыка медовеевца, князя Карамурзина. Про его поездку в Петербург. Маршаний восхищенно цокал. На прощание мне шепнул:
— Не верь Аридбе! Не поворачивайся к нему спиной.
[1] Кружку М. Орбелиани Грузия обязана двум ярчайшими событиям культурной жизни страны: появлению ведущего литературного журнала «Цискари» ("Рассвет') и грузинской профессиональной театральной труппы.
Глава 15
Вася. Тифлис-Владикавказ, август 1838 года.
О чем в долгом пути могут говорить трое военных? Конечно, о выпивке, бабах и о способах умерщвления человека. О последнем — весьма обстоятельно, со знанием техники дела и на уровне, достойном практикующих хирургов.
Дорохов никак не мог успокоиться. Всю дорогу до Владикавказа, не обращая внимания на местные красоты и угрожающие путникам природные опасности, он вертел в руках Васин «ножик для колбаски» и доставал вопросами.
— Ну, признайся, унтер, прошлое у тебя — разбойничье. Какому нормальному человеку придет в голову таскать с собой этакую страсть? И не рубануть нормально, не проколоть…