— Давайте думать!
— И опять не время! — Курчок-Али продолжал уверенно выполнять роль главного в серьезном разговоре под мое нарастающее удивление.
— Почему? — вскинулся Цекери.
— Потому что твой род растерян, напуган. Ты вождь этого рода. Ты сейчас нужен ему. Они ждут от тебя слов, которые их успокоят и обнадежат. Чтобы у них пропал страх. Чтобы у них проснулась воля, чтобы жить дальше. И когда ты успокоишь их, вдохнешь в них силы, тогда можно будет заняться всем остальным.
И Цекери, и я были настолько впечатлены мудрой не по годам речью Курчок-Али, что долго не могли и слова вымолвить. Все ждали и уже хотели, чтобы Курчок-Али сказал еще что-нибудь.
— И, брат мой, — Курчок-Али, как будто чувствуя наши пожелания, продолжил, — между мной и тобой больше нет спора о Кочениссе.
Тут уже и Цекери, как и я, посмотрел на Курчок-Али с неприкрытым удивлением.
— Она — твоя! — улыбнулся Курчок-Али. — Я с чистым сердцем уступаю. Я так хочу. Тебе рядом сейчас нужна как раз такая девушка, которая поддержит тебя, поможет тебе, как вождю, исполнить свой главный долг — спасти свой народ. А я, поверь, совсем скоро найду свою Кочениссу!
Опять повисла пауза.
— Спасибо, брат, — горько усмехнулся Цекери. — Да, такая девушка рядом сейчас нужна мне, как никогда. Но только, думаю, что я ей не нужен. Я уже не тот…
— Цекери, — наконец, я вмешался. — Не нужно мерить свое значение количеством людей, домов, урожая. Даже на этом пепелище ты все равно вождь! Никто не сможет отнять у тебя этого звания. И, вспомни, прошу тебя, о чем я тебе говорил в тот день, когда мы расставались на берегу и что ты мне обещал.
— Ты говорил, что лучшая месть за моего отца — сын, названный в его честь. А я обещал, что у меня будет еще один сын, которого я назову в твою.
— Да. Так. Только теперь ты должен с Кочениссой родить трех сыновей. Ты должен, — я улыбнулся, — третьего назвать в честь Курчок-Али!
Мы все тихо и коротко рассмеялись. Затихли. Цекери опустил голову. Смотрел на землю. Мы с Курчок-Али ждали.
— Спасибо вам, мои названные отец и брат! — Цекери улыбнулся. — Я согласен с вами. Я сделаю, как вы сейчас сказали. Но и вы послушайте меня.
— Слушаем.
— Мы исполним все наши обещания. Поэтому сначала я поговорю с людьми, успокою их, вселю в них веру и надежду. Потом мы выполним то, что обещали тебе, Зелим-бей. Потом мы займемся моими врагами. Только так и никак по-другому. Это мое последнее слово.
Мы переглянулись с Курчок-Али.
— Мы согласны, — сказал я. — Будь по-твоему.
Цекери кивнул, бросил взгляд на Кочениссу.
— И с Кочениссой, брат мой, спор не закончен. Я благодарю тебя за то, что ты готов уступить. Но считаю, что выбор должен быть за ней. И, поверь, не будет счастливее человека, чем я, если она выберет тебя.
— Клянусь, что и я буду самым счастливым, если она выберет тебя, — тут же ответил Курчок-Али.
Парни обнялись.
— Хорошо! — сказал Цекери, вставая. — Пойду к людям.
Мы смотрели вслед молодому парню, по мне — еще пацану — который выпрямился, шел сейчас твердой походкой, с каждым шагом оставляя своё детство и юность далеко позади. И с каждым шагом превращаясь в настоящего мужчину и настоящего вождя своего рода.
[1] Мадатов Мирзаджан — азербайджанский поэт армянского происхождения, личный драгоман А. С. Ермолова, полковник русской армии.
[2] Как это ни дико звучит сегодня, но чеснок в плов, если верить Сталику Ханкишиеву, в Узбекистане стали добавлять лишь в 1950-х. Потом мода на чеснок в плове распространилась повсеместно.
[3] Коста ошибся из-за созвучия фамилий. Казбич (Кызбэч) Шеретлоко, лев Черкесии и знаменитый вождь адыгов, был из дворянского шапсугского рода из аула Беаннаш. Считается, что он погиб в 1840 г. в долине реки Вайа при штурме укрепления Лазаревское. Но, быть может, там погиб другой Казбич. Тот, кто принадлежал к племени гоайе и как раз был из рода Косебичей. Точных свидетельств не было, одни слухи от русских беглецов.
Глава 18
Вася. Станица Червленая, последние дни августа 1838 года.
Гребенские казаки перешли на левый берег Терека, когда на правом, в предгорьях Кавказа, на гребнях, стало невмоготу. Потомки казачьей волжской вольницы, пришлой в этих краях, они сохранили старую православную веру. Начальство на это безобразие смотрело сквозь пальцы, но церкви строить не разрешало. Вот почему отсутствовал храм Господний в центре таких станиц, как Червленная, Щедринская, Курдюковская и Старо-Гладковская. Лишь где-нибудь в углу селения, над обычном домом, неотличимым от остальных, возвышался крест. Это-то и была молельня гребенцов, где старый уставщик, выбранный из станичников, или расстрига-поп исполнял их требы. Между садов устраивали скиты, где укрывались старики со старухами и которые тщательно охранялись казаками.
Как ни крути, а приходилось жить во грехе, невенчанными. Быть может, это обстоятельство породило особую атмосферу в Червленной, которую, по общему мнению, отличала легкость нравов. Иметь своего любовника-побочина не считалось зазорным. Мужья не роптали. Бывало, казачка возьмет, подбоченится, да и выдаст про сыновей при живом-то хозяине:
— Васька — Апшеронский полк, Петька — новагинский, а Колька — важная птица. Генеральный штаб!
Красивые были, стервы. И дерзкие. От того и привлекательные. Это все безоговорочно признавали. Даже искушенные столичные хлыщи. В гребенцах смешалась русская и азиатская кровь, порождая удивительные типы. Казаки многое переняли от враждебных соседей — не только одежду, но и походку, манеру ездить на коне, некоторые привычки в обычной жизни. И в их облике проглядывали порой туземные черты. Как и в их женах и дочерях, в коих играла кровь ясырек[1]. Стройные, гибкие, они манили необычным ликом, озорством и раскованностью. Точеные станы подчеркивала одежда. Поверх длинной рубашки надевали они азиатский архалук, стянутый на талии и груди коваными серебряными застежками. Голову укрывали платком, поверх которого накидывали кисейную белую чадру, оставляя свободными лишь черные, как ночь, блестящие глазки. Или, напротив, распахивали на всеобщее обозрение белоснежные лики. На ножках сафьяновые сапоги. На груди ожерелья из янтаря, кораллов и монет. Ну как такой не увлечься⁈ Многие червленные казачки выходили замуж за офицеров из близлежащих крепостей. Кое-кто со временем выбился аж в генеральши.
— Есть шансы с казачкой замутить? — поинтересовался Вася у сослуживцев.
В станице стояли куринцы — роты 1-го батальона капитана Козловского. Офицеры утащили Лосева к себе на постой, Васю — карабинеры из 1-й роты. Угостили его на славу и ввели в курс дела о местных порядках.
— Коли гроши в кармане есть, может что и выйдет. Располагаешь капиталом? — сверкнул глазами седоусый унтер, взявший на себя роль местного чичероне.
— Пара серебрушек, быть может, найдется.
— Пара? Полуполтинников? Нет, брат, бабы тут балованные. Коли чуть смазлива, выбирает богача с тугой мошной. На твои копейки и не взглянет. Жди декабря!
— Отчего так?
— Лов идет лопушинки. Так казаки сома прозвали. Пока его закоптят, засолят… Бабы духом смрадным пропитаются так, что господа брезгуют. Вот тады и наш черед!
— А если червонец ассигнацией?
— Нешто имеешь?
— Нет, я так спросил.
— За таком — каком кверху! Но коль интерес имеешь, скажу: молодой ты еще, дурь в башке! На что тебе на баб деньгу тратить? Прознает народ — уважения лишишься. Получаем мы копейки, а расход имеем приличный. Береги монету, пригодится!
— Да на что тут тратить, окромя баб да водки?
— Разное бывает, — уклончиво ответил старый унтер. — Раз уже тебе невтерпёж, вечером сходим, поглядим на хороводы. Только пряников в лавке купи.
Весной и летом самая тяжелая пора у станичного женского пола. С утра выйдут казачки с ружьями, проверят сады-виноградники, не затаился ли чечен под лозой? Только после проверки запускают туда баб. Вот они и корячатся до темна. Подрезают, собирают фрукты, землю рыхлят. Спину наломают, но после вечери обязательно наряжаются. И стар, и млад не знает иного удовольствия, как посетить вечерние хороводы — у каждой улицы свой. Тут и чихирнуть можно с подружками, и побаить, и орехов пощелкать, и с необыкновенной быстрой сгрызть гору семечек от подсолнухов, арбузов и дынь. Изничтожение этой семечки в промышленных объемах — любимое и непрекращающееся десятилетиями занятие.
Хороводы гребенцов оказались для Васи полной неожиданностью. Он-то думал, что все будут за руки держаться и кругами ходить. Ан, нет! Девчата круг образовали и давай каждая лезгинку молча танцевать под тихие звуки гармоники и удары в медный таз. Иногда девушка приглашала на танец парня. Выходила с ним в центр круга, красовалась перед подружками.
— Что они как не живые? — спросил Вася своего провожатого.
— Не спеши. Как стемнеет, разгуляются. И шутить начнут, и глазки строить. Вот тогда и подваливай со своими пряниками. А сейчас бесполезно. Засмеют или дулю покажут.
— Почему мужиков не видно?
— Во-первых, паря, не вздумай казака мужиком обозвать. Неприятностей не оберёшься. Хочешь обратиться, зови джигитом. Мужики землю пашут, а казак воюет. Во-вторых, откуда казаку от двадцати до сорока годин в станице взяться? Все на службе. А те, кто дома, или раны залечивают, или спешно хозяйством занимаются.
Васе надоело пялиться на фольклорный фестиваль. На танец его никто не приглашал, да он бы и не пошел. Повздыхал. Набрался наглости. Подошел к группе смешливых барышень и сунул им в руки кулек с пряниками. Развернулся и быстро удалился.
Быстро стемнело. На небе высыпали звезды.
Вася вышел до ветру. Из-за плетня его тихо окликнули девичьи голоса. Он расплылся в улыбке и шагнул в сторону приключения. Собрался заговорить… ему в голову влетел кулек с пряниками. Тут же послышался удаляющийся топот ножек и заливистые смешки. Вот, заразы!
Он нагнулся и поднял кулек. Не пропадать же добру. Может, с мужиками почаёвничать?