Гнедин ждать Лосева не стал. Уже играл с крепостными артиллеристами в ту самую «стуколку» с прикупом, на которую нацелился поручик. Поскольку в этой игре могли участвовать до семи человек и чем больше народу, тем интереснее, Виктора Игнатьевича приняли без разговоров. Распечатали новую колоду в 52 листа. Сделали ставки. Сдающий роздал всем по три карты. Открыл козырь. Желавшие продолжить, стучали костяшками пальцев по столу. Лосев постучал.
Оставшиеся в игре по очереди взяли прикуп, сменили карты, начали розыгрыш. У Лосева вышел ремиз, поскольку он не взял ни одной взятки. Пришлось делать следующую ставку в размере суммы, находившейся на столе.
Поручик чувствовал, как начало шуметь в ушах. Каждая клеточка его тела, как у алкоголика после первой рюмки, пришла в движение, требуя одного — выиграй! Он поставил нужную сумму на кон. Отсчитал несколько ассигнаций, прежде чем убрать оставшиеся. Одна купюра соскользнула со стола. Лосев не удержался и поднял, заслужив неодобрительные смешки. Так поступать не принято. Но его уже несло. Играть!
При всей своей рассудительности Лосев в действительности был на редкость азартным человеком! Ладно бы фарт! В картах без него — никак! Но и не только на него нужно рассчитывать. «Стукалка» как раз была такой игрой, где азарт и надежда на удачу должны стоять на последнем месте. Главная опасность игры — ее видимая легкость. На это и покупались азартные игроки. Полагали, что с двумя притопами и тремя прихлопами уж точно справятся! Ан, нет! Только строгое следование разумности того или иного действия могло принести удачу и куш. Да, многое зависело от простого фарта! Если он есть, если карта прёт, то — троекратное ура! Любой справится! Но, если не прёт, то только умелый и хладнокровный игрок сможет максимально минимизировать потери! А Лосев по характеру оказался тем самым азартным Парамошей. Не обращал внимания на карты, на логику игры. И совершал действия, которые любой назовет нелепостью. Когда играющий рассчитывает не на сомнительные взятки, а рискует с откровенно проигрышной картой в расчете на прикуп.
… Когда кончились деньги, поручик предложил сыграть на собственный домик в форштадте. Гнедин возражать не стал, артиллеристы радостно зашумели. Домик был редким кушем. Лосев проиграл и его.
«Зачем я только поднял ту ассигнацию⁈» — мучил он себя понапрасну.
— Места прошу не занимать! — храбрясь, заявил Лосев. — Буду через пару мгновений!
Не через пару мгновений — через полчаса — поручик вернулся. На него было больно смотреть. Взлохмаченный, бледный, он вывалил на стол новую пачку ассигнаций и серебра. Они кончились на удивление быстро.
Был уже поздний вечер. Лосев, шатаясь словно пьяный, вышел из офицерского собрания. Схватился за голову, застонал.
Его подхватил унтер-офицер Девяткин, заметивший, как Лосев быстро забежал часом ранее в казарму, а потом выбежал и рванул в сторону крепости. Вася устремился за ним, полагая, что случилось нечто ужасное. Ждал поручика у входа в офицерское собрание. И вот дождался.
— В казармы! — прохрипел Лосев.
— Игнатич! — Вася тут не удержался. — Совсем охренел, Вашбродь⁈ В долг решил у солдат взять денег⁈
Лосев неожиданно рассмеялся.
— Нет у них денег, Вася!
Потом смеяться прекратил. Сжал зубы. Закрыл лицо руками. Стал покачиваться из стороны в сторону. Потом пару раз стукнул себя по голове кулаками.
— Уже нет! — произнёс, наконец.
— В смысле? — опешил Вася.
— А вот так! — заявил Лосев, с грохотом вваливаясь в казарму.
Минута ушла на то, чтобы все проснулись, протерли глаза, пришли в себя. Наконец, когда шум неожиданной побудки улегся и все уже в недоумении смотрели на невероятно взвинченного Лосева, он начал говорить:
— Простите меня, ребята! И казните!
В ответ раздался всеобщий хор голосов, требовавших разъяснений.
— Ирод я! — продолжал бичевать себя Лосев. — Всю полковую кассу… Только что…
Закончить не смог. Опустил голову. Стало тихо. Часть солдат, еще лелеявших надежду, посмотрели на Васю.
— В карты? — прошептал один из них.
Вася кивнул.
— Не поминайте лихом! — заявил Лосев, кивнул, пошел на выход.
К Васе подскочил один из самых уважаемых вояк, Шадрин.
— Ты присмотри, Вася, за ним пока. Как бы он по глупости пулю себе не пустил в лоб. А мы тут покумекаем чего да как!
Вася, не на шутку встревоженный и напуганный, бросился за Лосевым, нагнал его. Поручик обогнул здание. Уперся лбом в стену и принялся изливать свое горе в слезливо-сентиментальном духе с призывами не играть в карты, а потом, без перехода, посылал проклятия на свою голову, судьбинушку, фортуну и на подлую «стукалку»…
— В солдаты! Разжалуют… Эх, примут ли меня ребята? После такого…
Вася молчал. Не успокаивал, не вмешивался. Подумал, что пусть себе Лосев сейчас изливается широкой рекой. Главное, что не стреляется и веревки под потолок не вяжет. А там старый солдат должен будет подойти и доложить вердикт высокого собрания рядовых роты.
Вояка, действительно, вскоре объявился. Позвал поручика обратно в казарму. Лосев зашел как на плаху, свесив голову на грудь.
Шадрин хмыкнул, подошел к столу и положил на него мешочек с размером в небольшой рюкзак. Мешочек явно был заполнен монетами, судя по звуку. Солдатскими грошами. Скинулись всем миром! Лосев больным, лихорадочным взглядом уставился сначала на мешочек, потом на Шадрина.
—?
— Вы вот что, Вашбродь! Кончайте тут ваши мерехлюндии! Мы тут с ребятками поскребли по сусекам. Забирайте. Идите играть. Бог даст, все вернете!
Лосев начал трезветь.
— Нет, нет… — начал было протестовать.
— Вашбродь, — остановил его Шадрин. — Мы так решили. Не откажите в нашей просьбе.
Лосев встал. Огляделся. Кивнул.
— Сейчас!
Выбежал на улицу к умывальнику. Начал обильно поливать себя холодной водой. Вася и Шадрин наблюдали за ним. Вася не удержался.
— Он же офицер! Как же вы последнее отдаете?
— А ты думал, мы радоваться будем, что он себя под монастырь подвел? — улыбнулся Шадрин.
— Ну, да!
— Был бы кто другой, не из кавказцев, так и порадовались бы! И все равно, что с ним было бы: пулю пустил бы, или разжаловали бы… Нам то — до жопы!
— А Лосев?
— А Лосев — он наш! И за спинами нашими никогда не прятался, всегда под пулями впереди. И следил, чтобы мы в порядке были. Чтобы не голодали, не ходили оборванцами. Заступался за нас всегда. Почитай — родной отец. Что ж мы, разве бросим его? Нет! Вместе кашу хлебали, вместе и землю погрызём! Только ты присмотри там за ним! — Шадрин передал мешок Васе.
— Хорошо.
Лосев, посвежевший, встал перед ними.
— Ну, с Богом, Вашбродь! — напутствовал Шадрин и перекрестил.
Пошли в сторону собрания. Перед дверями Вася остановился. Достал из кармана свою сотню, оставшуюся от призовых.
— Вася! — растрогался Лосев.
— Рано, Игнатич.
Лосев опешил.
— Деньги отдам при одном условии, — Вася смотрел не мигая.
— Говори.
— Играть только не в «стукалку»! Всех денег никогда разом не ставить!
— «Фараон»? — спросил Лосев.
«Ну, ты спросил! — чертыхнулся про себя Вася. — Откуда мне знать, что за напасть этот Тутанхамон⁈»
Но виду не подал. Со знанием дела кивнул головой.
— Договорились! — Лосев протянул руку.
Вася вначале пожал её, потом передал Лосеву деньги. Лосев в последний раз оправил китель. Потом решительно открыл дверь.
«Фараон» оказался как раз той игрой, в которой азарт и бесшабашность Лосева никоим образом не могли помешать. Во всяком случае, после данного обещания все на одну карту не ставить. Сиди себе напротив соперника, открывай карты по очереди. Лосев из своей колоды, соперник — из своей. Когда карта, подобная карте одного из игроков выходит на сторону противника, он и забирает положенные деньги.
Вася ждал, все больше уверовав, что получится. И потому что надеялся, что Господь и фортуна должны были, наконец, повернуться к Лосеву. И потому что Лосев, с час назад бывший в шаге от позора, а, может, и смерти, теперь был серьезен и собран, как никогда. Уже не только за свою честь боролся. За ним уже дважды стояли все его солдаты. В первый раз он их подвёл. Во второй раз допустить этого никак не мог. Ну и последним обнадеживающим фактором была надежда на то, что Гнедина подведет легкость, с которой он обставил Лосева два раза подряд. Азарт победителя. Когда все пойдет по-другому, занервничает. И окажется сам на месте, где побывал Лосев.
Так все и вышло. И чем больше распалялся прапорщик, тем спокойнее и увереннее играл Лосев. Он даже ни разу не сунул руку в солдатский мешочек. Хватило Васиной сотни. Счастливыми вышли Васины наградные.
… В казарму вошли под утро. Никто не спал. Все напряженно смотрели на Лосева и Васю. По их виду стали догадываться, что, вроде, удалось! Свезло! Началось движение. Появились первые улыбки.
Лосев подошел к Шадрину.
— Век не забуду, Паша! — сказал, передавая ему заветный мешочек и пухлую пачку ассигнаций. — Это — все ваше!
Раздался дружный крик всей казармы.
Лосев в тот вечер не только отыграл весь проигрыш. Он еще и выиграл семьсот рублей сверх того. На них и гуляли без сна и отдыха два дня в одном из самых запомнившихся кутежей в истории Куринского полка.
Впрочем, победа не спасла Лосева от гнева майора Куликова. Пьяную роту у него на время отняли. Самого же отправили на гауптвахту. Когда все протрезвели, майор отчеканил:
— За все ваши «подвиги», поручик, отправляю вашу роту в крепость Внезапную, в отряд генерал-майора Крюкова. Пора вам, судя по всему, проветриться! Засиделись, мамочки, в гарнизоне![1]
Он хмурил брови, крепился и все ж не выдержал:
— Молодец, Виктор Игнатьевич! Не посрамил честь батальона! Там им и надо, артиллеристам!
Коста. Шапсугский аул у реки Агой, август 1838 года.
Как выяснилось, Белл и Шамуз особо не скрывались. В километрах пятнадцати от Туапсе на реке Агой стоял богатый шапсугский аул, где англичанин устроился, разругавшись с северными вождями. Когда недоразумения были сняты и Шамуз повинился, старик перебрался в это селение. Изо всех сил замаливал старые грехи и старался быть полезным. Его приняли с почетом, ибо в ауле проживала родня его жены.