В следующую секунду я оказался на полу, расколотив кувшин. Получил удар такой силы по уху, каких прежде ни в одной из жизней не получал. Было за что. Бахадур мог бы мне простить все на свете, за исключением единственного. Он никогда не смог бы простить мне слёз Тамары. Я не успел что-либо предпринять. Алжирец уже крепко схватил меня за шкирку обеим руками, наклонился надо мной и… начал говорить. Да, да! Говорить. Не жестикулировать. Говорить! Понятно, что слов не было слышно и не могло быть слышно. Но та ярость, которая охватила Бахадура, с лихвой компенсировала все остальное. Я все понимал, что мне сейчас говорил мой друг, с легкостью разбирая его страшный наждачный клекот.
— Я и тебя убью за Тамару! — кричал Бахадур. — Хватит ныть! Хватит себя жалеть. Сделанного не воротишь. Парней не воротишь. Коня не воротишь. Кто виноват в этом?
— Белл, — ответил я.
— Ты убил его?
— Нет.
— Почему⁈
— Он сбежал в Лондон.
— Значит, мы поедем в Лондон, разыщем его там и убьём! Ты понял?
— Да!
— Хорошо! — Бахадур дернул меня за шкирман. Поставил на ноги. Стряхнул с рубахи капли вина. — А теперь иди к Тамаре! Еще раз позволишь себе так с ней вести, еще раз увижу её слёзы — убью!
Я кивнул. Пошёл в спальню. Тамара не спала. Лежала на спине с открытыми глазами. Я лег ей под бочок, обнял. Долго так лежали.
— Прости меня! — произнёс я тихо.
Тамара повернулась ко мне, крепко обняла.
— Ничего! Я все понимаю.
— Я люблю тебя!
— И я люблю тебя!
Помолчали.
— Сильно получил? — спросила Тамара.
— Заслужил. — ответил я.
— Может, разденешься? Мокро.
— Сейчас, любимая. Нужно одно письмо обязательно написать.
— Хорошо. Я подожду.
Я вышел в соседнюю комнату. Бахадур ждал. С улыбкой кивнул мне. Сел рядом со мной за стол. Пока я писал, наблюдал за мной, все больше расплываясь в улыбке. Видел, что я вернулся.
Писал Фонтону.
"Феликс Петрович! У меня появились дополнительные мотивы напомнить вам о вашем обещании поспособствовать мне с поездкой в Лондон. Мне кровь из носу нужно туда попасть, а потому предлагаю выгодный взаимообмен. Вы хотите знать мою тайну. Я ее открою. Только отправьте меня в Англию. Не знаю, имеет ли смысл предупреждать Вас, что в случае отказа, я все равно найду способ туда попасть. Ни перед чем не остановлюсь. Брошу службу. Да и вообще, все похерю, но в Лондон попаду. Мне терять нечего. Вам, наверняка, наплевать на мой ультиматум. И тем не менее. Так что очень прошу вас, помогите осуществить все без крайностей. Как мы любим повторять, без пыли и шума.
Ваш Коста Варвакис."
Закончил. Запечатал. Бахадур протянул руку.
— Вечер же⁈ Куда⁈ — удивился я.
— Отдам солдату, что тебя охраняет. Все равно ни хрена не делает. Пусть пробежится! — объяснил пират.
— Ну хорошо!
Только передал письмо, как внизу раздался шум. Явно стал слышен громкий стук нескольких пар сапог. Кто-то поднимался по лестнице. Мы застыли. Смотрели на дверь. Из спальни выбежала взволнованная Тамара. Дверь открылась. Какой-то важный чин в сопровождении двух солдат, увешанный флигель-адъютантскими аксельбантами. Катенин! Палач Дадиани!
— Поручик Варваци. Приказом императора вы арестованы! Попрошу последовать за нами. Только приведите себя в приличный вид.
Я оглянулся на Бахадура и Тамару. Поразился. Они были спокойны. Более того, Тамара сделал шаг вперед, обратилась к флигель-адъютанту.
— Дадите нам одну минутку? — спросила.
— Но только одну! — кивнул офицер.
Тамара метнулась в спальню. Выбежала оттуда через мгновение с бутылочкой. Протянула.
— Пей!
Я удивился. Совсем забыл про наш счастливый обычай. Взял бутылочку в руки.
— А почему ты мне в первый день не дала её?
— Потому что ты только сейчас вернулся ко мне!
И я в первый раз за последние три недели улыбнулся.
— А это? — кивнул на ожидавших меня стражников.
— Это — ничего. Я чувствую! — ответила моя блестящая жена.
Я выпил. Надел на бурую от вина рубаху позабытый мундир. Повернулся к флигель-адъютанту.
— Я готов! — сказал, продолжая улыбаться.
… Улыбался и всю дорогу до Метехского замка. Улыбался, когда вели по мрачным коридорам. Улыбался, когда с лязгом закрылась тяжелая дверь моей камеры.
[1] Эндирей — мирный аул, в котором жили персонажи Лермонтовской повести — Бэла и Азамат.
[2] Для карательных экспедиций против горцев русские собирали так называемые «отряды», сборную солянку из разных полков под командованием одного из генералов. Часто такие отряды назывались по имени командира (отряд Фези) или местности, в которой предстояло действовать (Чеченский отряд).
[3] Сражение у села Энхели 6–7 августа 1838 г., действительно, было выиграно русскими, и имам отступил. Жители аулов выразили покорность и подписали присяжные листы. Толку из этого вышло немного. Вопрос покорения Дагестана так и не был решен. Восходившая звезда Шамиля набирала силу. Казалось, имам мог каждое свое поражение обернуть в свою пользу.
[4] Без политуры — не покрытый лаком; набрюшник — специальная накладка на завязочках для тепла. Выбор между ранцем и солдатским сидором для кавказских войск постоянно менялся. То разрешали мешки (Паскевич), то вводили ранцы и сухарный мешок вдобавок (Головин). Часто этот вопрос решался на усмотрение командира полка. В Отдельном Кавказском корпусе то и дело отходили от общепринятых правил, требований устава и решений Петербурга. Часто нововведения, принятые по инициативе полковников, превращались в уставную форму, как было с папахами, высокими сапогами и чехлами на фуражках.
[5] В коротких отчетах об этом походе сообщается, что отряд дошел до Андии. Не верим! Когда на следующий год войска ген. П. Х. Граббе отправятся в поход тем же путем, выяснится, что местность за Суук-Балаком известна по одним расспросам.
GrekoБеззаветные охотники
Глава 1
Вася. Северный Дагестан, аул Миатлы, 17 октября 1838 года.
Хорошим командиром полка был полковник Пулло, но редкой дрянью и плохим стратегом. Одно другому не противоречило — в жизни и не такое случается.
Сам из греков и мелкопоместного рода, он был охоч до денег настолько, что мог ради своекорыстия сжечь дагестанский аул или отнять бриллиантовые серьги у пленной горянки. Происхождение его не извиняло. В русской армии служило множество и греков, и бедных дворян — служили с честью, и за наживой не гнались. Как капитаны Лико и Егоров. Но Пулло был другим, являя собой тип служаки, который своим авторитетом и умением подлизаться к высшему начальству творил зло, не задумываясь о последствиях. Как и Засс на Правом фланге, он командовал кордонной линией на Левом, на Тереке. Как и генерал-шайтан Засс, он мыслил исключительно категориями жестокости в отношении горцев. Как и Григорий Христофорович, Александр Павлович греб деньгу любым способом. Но Засс при всех своих зверских наклонностях был стратегом. Он создал уникальную сеть лазутчиков и выдавил абадзехов далеко в горы. А Пулло? Он своими действиями и советами генералу Граббе, командующему войсками Кавказской линии и Черномории, способствовал разжиганию войны в Восточной Черкесии. Шамиль мог быть отчасти обязан ему своими успехами.
Когда войска после похода в сторону Андии отдохнули, генерал-майор Крюков стал ломать голову, что бы еще предпринять. Советовался с полковниками.
Вызванный к генералу, Пулло подошел к калмыцкой кибитке, по заведенной ещё Вельяминовым традиции игравшей роль штаба и столовой для старших офицеров и гостей из столицы. Генерал в турлучных землянках крепости жить не захотел.
— Вызывали, Александр Павлович?
— Проходите, Александр Павлович, — поприветствовал Крюков своего полного тезку и командира Куринского полка. Сразу приступил к делу. — Что будем делать дальше?
Крюков задумчиво рассматривал карту. Странные дела творились в крае, где ему выпало командовать дивизией. В сентябре его коллега, генерал Фези, со своим отрядом должен был усмирить восставшую щекинскую провинцию. После тяжелого и продолжительного перехода выяснилось, что мятежники смирились и воевать не с кем. У Крюкова в Салатавии вышло похоже. Ни одного выстрела не сделали, лишь людей притомили. В виду общего спокойствия вернулись обратно во Внезапную. Ни чести, ни славы. Ни добычи, мог бы добавить Пулло!
— Генералу Фези допрежь сентябрьского похода досталось славно повоевать в Аварии. В Энхелинском деле разбил он партии Шамиля, заставив того отступить в Ахульго. А мы? Так и повезем обратно патронные ящики полными?
— В 1832 году в сражении при Гимрах, когда был убит Кази-Мулла, наш сапер приколол штыком к стене осажденной башни молодого мужчину, почти юношу. Тот вырвался и заколол кинжалом солдата. Раненый выдернул штык из плеча, спрыгнул в ущелье и был таков. Барон Розен сказал: «Этот мальчишка наделает нам со временем хлопот». Как бывший наместник оказался прав! Тем юношей и был Шамиль. Ныне снова поднял голову на Кавказе мюридизм. Снова звучит страшное слово «газават». Должно истребить эту заразу фанатиков под зеленым флагом.
— Какие идеи?
Пулло знал об исключительной набожности и склонности к миссионерству трижды контуженного в боях генерала. Полковник решил использовать сие обстоятельство к собственной выгоде:
— Есть такой аул в горах, Миатлы. Укореняется там магометанство в худших его формах. Того гляди мюриды появятся. И дерзость проявляют его жители. Назначена им была контрибуция. Так не платят. Еще нашли там убитого армянина. Потребно наказать. Покажем кумыкам, что Аллах их не защитит!
Глаза Крюкова загорелись фанатичным блеском. Полковник понял, что убедил генерала.
Пулло смолчал про два важных обстоятельства. Во-первых, аул нельзя было назвать немирным. Проживавшие там кумыки в нападениях на русских замечены не были. Во-вторых, аул был богатым, и полковник рассчитывал славно погреть там руки. Например, можно было прикарманить серебро от выкупа пленных. Или забрать себе ценности, отнятые у жителей. Или часть скота, который потом продать. Или вино, которым славился аул. Прежние способы обогащения за счет дармового труда солдат и мухлежа с поставками пока следовало отставить. Арест и следствие над князем Дадиани здорово напугали начальствующих на Кавказе. Оставался единственный путь обеспечить себе безбедную старость — взять силой у горцев.