ар у меня отличный. Недаром Паскевич меня прозвал Лукуллом 3-го корпуса. За моим столом потребно видеть не меньше числа Граций и не больше числа Муз. Соображаешь, сколько?
— Не меньше трех, не больше девяти?
— Соображаешь, — удовлетворенно кивнул генерал. — Местные офицеры видят во мне дракона, да и пусть их! Занимались бы самообразованием, я бы их попустил. А допрежь того будут смотры мне сдавать!
Я коротко посвятил генерала в свои планы и обстоятельства.
— С арендой тебе удачно подвалило. Хоть и без дохода. Мне-то выделили одну на 12 лет. Поправлю свои дела. Супруге отпиши, чтобы без тебя управилась. Дом подобрать — большого ума не надобно. А сам останешься при мне. Отпущу в январе. Поедешь в Крым посуху в объезд Азовского моря. В море лучше не суйся.
— Сколько же будем добираться⁈
— Не боись! За месяц управишься! Поспеешь точно к сроку!
Я тяжело вздохнул. Вот так нежданно-негаданно на меня навалилась армейская лямка. А так хотелось с сестрой Рождество справить!
Денщик внес в дом новорожденную «роту». С грохотом ссыпал ее у печи.
— Ну, что? Приступим? — довольно потер руки генерал, жадно разглядывая наваленные в беспорядке чурки.
… Потекли дни моей службы в полку. Однообразные и утомительные своей предсказуемостью. С офицерами было откровенно скучно. Они проигнорировали мои намеки на саморазвитие, которого от них ждал генерал. И о чем с ними говорить? О лошадях и выпивке? То ли дело за столом Симборского — интересно и познавательно. И очень вкусно.
Он, действительно, знал толк в хорошей кухне. И вовсе не был таким сухарем и педантом, каким себя выставлял. Под личиной сурового и строгого человека скрывалась добрейшая душа. И мужественное сердце настоящего воина. За недолгую свою карьеру на Кавказе генерал это не раз доказал. Разбор недавних военных операций за обедом свидетельствовал о его блестящем военном чутье, бдительности и умении найти выход в трудной ситуации, которые не раз спасали русские войска во время неожиданных атак черкесов. Участие Симборского в сочинском десанте и вовремя отданные им распоряжения по спасению моряков предопределили успех дела. Если бы не Келассури…
Это местечко в Абхазии, куда эриванцев вывели после Сочи, стало полковой могилой. Из всего экспедиционного отряда вернулось всего 400 человек. Оставшиеся две тысячи оказались разбросаны по крепостным госпиталям или остались лежать в черноморской болотистой земле. Там, где не справились убыхи, победила малярия.
Об этом мне с горечью поведал унтер-офицер Рукевич, когда мы встретились.
— Зачем нас только загнали в эту дыру⁈ — жаловался он мне. — Стояли без всякого толку несколько месяцев и — помирали. Симборский страшно переживал, но ничего поделать не мог без указания от Головина. А теперь эти смотры. Генерал замучил солдат до крайности.
Подтверждением слов Полли стал последний смотр, на котором я присутствовал. К нему солдат стали готовить с поздней ночи, не дав им поспать. Генерал появился на плацу, принял положенные рапорты и приступил к проверке знаний. Вызывал каждого солдата, проверяя стойку, ружейные приемы, хождение учебным шагом. Все офицеры штаб-квартиры должны были присутствовать и на себе ощущать мощь начальственного рыка. Все это время солдаты стояли навытяжку в строю, не смея шелохнуться. Особо опытные дремали с открытыми глазами.
Наконец, Симборский приступил к опросу претензий. После истории с Дадиани, при котором солдатам пришлось особо туго, генерал относился к этой процедуре с особым рвением. Он явно не учел, что вся собранная рота уже валилась с ног от усталости.
— Получали ли вы по три фунта хлеба?
— Получали, ваше превосходительство! — вяло ответила рота.
— Получали ли вы горячую пищу?
— Получали, ваше превосходительство!
— Получали ли вы сапожный товар?
— Получали, ваше превосходительство! — как заведенные, отозвались солдаты.
Симборский напрягся. Чувствуя неладное, спросил, повысив голос:
— Получали ли вы апельсины?
Собравшиеся офицеры похолодели от ужаса, не смея вмешаться. Умоляюще на меня посмотрели. Я лишь незаметно развел руками.
— Получали, ваше превосходительство!..
— Получали ли вы ананасы? — ещё злобнее крикнул генерал.
— Получали, ваше превосходительство! — гаркнула рота.
— Ах вы негодяи! — совершенно рассвирепел генерал. — Пошли прочь с глаз моих долой!
Солдаты недоуменно переглянулись: да что не так-то? Офицеры повели их в казармы, возбужденно переговариваясь. Ротный понуро ожидал ареста и помещения на гауптвахту.
— Люди устали! — попытался оправдаться измученный барон Врангель.
Симборский сердито махнул рукой.
— Коста! Едем в Тифлис! Мне тут делать нечего.
Я быстро попрощался со всеми. За обшлагом мундира все нужные предписания. Меня ждало Рождество в обществе Тамары, Бахадура, Микри и Миши. А потом долгое путешествие! К которому я основательно подготовился! Времени даром не терял. Рукевич снизошел к моей мольбе и поднатаскал меня в полонезе, мазурке, вальсе и даже открыл мне таинства фигур гросфатера. Что за таинственная «снежная буря», он не знал. Но меня это не волновало. В любом случае, не ударю в грязь лицом.
Интересно, а мундир горского полуэскадрона императорского конвоя мне уже доставили? Представляю смех Тамары, когда она меня в нем увидит!
Глава 4
Вася. Окрестности крепости Грозная, конец 1838 г.
Из затеи полковника Пулло сперва ничего путного не вышло. Он отказался от первоначальной задумки и решил устроить соревнование по убиению чеченцев. Егерям поручил свою команду создать. Карабинерам — свою. Обе сели в лужу.
Лосев, отобрав человек пятнадцать охотников из своей роты, вывел их засветло из крепости и повел к ближайшему лесу. Ломились, как кони, через кустарник, распугивая крупное и мелкое зверье. В итоге, сами нарвались на засаду чеченцев и с трудом отбились, расстреляв все патроны. Двое раненых и миллион сожженных нервов. Хвастать и анализировать нечего. Разве что прийти к печальному выводу: так делать не след!
Вася приглядывался к добровольцам, пытаясь выбрать тех, кто мало-мальски мог скрытно ходить по лесу. Таких нашлось всего двое, да и то, сунженского леса они явно боялись. В войсках укоренилось мнение, что в местных дебрях чечены — у себя дома, и справиться с ними можно лишь дружными залпами и штыковой атакой.
— Вырубать надо этот лес к едреной фене. Иначе нам не совладать.
Обычно так и поступали. Рубили широкие просеки для свободного прохождения колонн. Не менее 500 метров шириной. Одна такая просека вела в Ханкальское ущелье. Ее еще при Ермолове пробили. Но за годы бездействия и пассивной обороны ущелье успело зарасти молодым подлеском. Теперь там сам черт ногу сломит.
— Что ж нам делать, Вася? — печально спросил Девяткина Лосев. — Полковник будет недоволен.
— Завтра до петухов уйду в лес. С собой возьму рядовых Илешева и Урманцева. По-моему, лишь они лес знают.
— Всего втроем⁈ Не забоишься⁈
— Волков бояться — в лес не ходить! Если толпой валить, одно баловство выходит. И потери, — со значением добавил Вася, кивая на подраненных товарищей. — Только ружье поменяю. Возьму винторез из тех, что у чечен в Червленой захватил. С этой пукалкой много не навоюешь!
Он с отвращением потряс своим солдатским ружьем.
— А как же без штыка⁈ Вася! Ты завязывай геройствовать! Один раз повезло, в другой раз хлебнешь горюшка! А ну как тебя в плен захватят? Хочешь в яме у ичкерийцев зиму провести?
— Живым не дамся! Я рабской доли отхватил с избытком!
Лосев был уже в курсе некоторых деталей Васиной эпопеи. Он покачал головой.
— Эх, Вася! Твоя доля в сравнении с местными обычаями — цветочки. А у чеченов — горькие ягодки. Они с пленными суровы! Решат, что ты к побегу склонен, стопу разрежут и конским волосом набьют. Не убежишь далеко!
— Вот я и говорю: живым не дамся!
Поручик понял, что унтер настроен решительно и отговаривать его смысла нет. Впрочем, таким он ему больше нравился. Меньше опасных мыслей в голове. Одна война. Или ты, или тебя — без вариантов.
Не успела команда охотников добраться до расположения части, Васю окликнули. К нему, широко улыбаясь, шел чеченец Ваха в сопровождении переводчика.
«Этот что тут позабыл⁈ — изумился Милов. — Выходит, выбрался из реки. Не утоп. Вот же живучий гололобый!»
Чеченец затараторил на своем «гыр-гыр». Переводчик подсобил:
— Зовут его Ваха. Он пришел в крепость, чтобы с тобой побрататься. Кунаком твоим хочет стать.
— Что за глупость? Он же любого тут зарежет, не задумываясь.
— Тут такое практикуется — чеченцев принимать. Кто в крепость приходит без оружия и с добрыми намерениями, тех пускают без вопросов. Вы бы, унтер, смирили гордыню и нашли с ним общий язык. Нам с местными лучше добрососедствовать. Всегда пригодится. Нам нужны проводники и лазутчики.
Вася скептически оценивал шансы на помощь от Вахи. А то, что у него ножны пустые, за это нужно сказать спасибо самому себе. Кинжал Вахи лежал вместе с остальной добычей, которую Милов, по совету Парфена Мокеивича, рассчитывал сбагрить заезжим «фазанам». Их наплыв ожидался в начале следующего года. Весной планировался новый поход. Только неизвестно еще, куда.
Но переводчик из кумыков носил чин прапорщика и спорить с ним не стоило. И также доказывать, что из Вахи такой же мирный горец, как из Васи — балерина.
— Надо — значит, надо, — кивнул Вася.
— Вот и прекрасно. Я пойду, а вы поболтайте, кунаки, — подколол унтера прапорщик, удаляясь.
— Ну, и чо тебе надо? Ты скажи, скажи, — буркнул Вася, разглядывая наглого чеченца. — Знаю я, чего хошь. Кинжальчик взад, да?
Милов сам сказал и сам рассмеялся от своей незатейливой игры слов. Сразу припомнил старый анекдот про «национальное, остренькое».
Ваха, конечно, шутки не понял, но смех поддержал. И тут же знаками подтвердил Васину версию. Дураком нужно быть, чтобы не понять, чего хочет человек, тыкающий пальцем в пустые ножны.