— Нам нужны люди, говорящие по-татарски. Или по-чеченски. Или по-аварски. Мы должны во всем смахивать на местных. Даже внешним видом, — предложил Вася Дорохову.
Юнкер тяжело вздохнул. Работы предстоит непочатый край. Он только вернулся из аула Эндирей, где сумел уговорить пятерых кумыков присоединиться к отряду. Щедро раздавал обещания. Сулил серебро и славу. В общем, крутился как белка в колесе, благо коменданты крепостей шли ему навстречу и подсказывали, с кем можно иметь дело, а кого стоит гнать поганой метлой.
— Все будет, Вася! Дай только срок! — мечтал Руфин вслух, согласившись с предложениями Милова.
Он осунулся и почернел. Сперва было легко. С малороссийскими казаками быстро нашел общий язык. Но хохлы не горели желанием лезть в пекло. Кордонная и посыльная служба их полностью устраивала. Пришлось начинать практически с нуля.
— Скажи, Вася, людям: пусть собираются. Завтра двинем в сторону Чечни. В долину Яман-су, на ее лесистый левый берег. Пора проверить, чего мы стоим.
Коста. Лондон, Пэлл-Мэлл и Гайд-Парк, конец апреля по н. ст. 1839 года.
— Простите, с кем имею честь? — спросил я с раздражением.
— Секретарь Ее Величества королевы, мистер Джемс Гудсон! Сент-Джемскому кабинету, господин Варваци, абсолютно точно известна ваша неблаговидная роль, которую вы сыграли на Востоке. И нам не хотелось бы повторения этой истории в самом сердце Англии. А посему нижайше вас просим поумерить свой пыл и ограничиться исключительно своими обязанностями драгомана делегации.
Вот это номер! Моя роль двойного агента полностью раскрыта! Не успел я и шагу ступить по грязным улицам Лондона, как мне на хвост присели ищейки Форин офис или кто там у бриттов занимается разведкой и контрразведкой. Моим надеждам на поиск Белла, возврат книги Фалилея и встречу со Спенсером грозит полное фиаско! Надо отдать должное пращурам МИ-5 и МИ-6: работать они умеют. Вот, чего опасался Спенсер! Не хотел быть скомпрометированным свиданием со мной в глазах власть предержащих! Или я что-то не знаю?
— Мистер Гудсон, большая удача, что вы не постеснялись обратиться ко мне напрямую. Раз вы связаны и со Двором, и с разведывательной службой Империи, позволю себе предположить, что в ваши обязанности входит и обеспечение безопасности королевы, не так ли?
— Ваш вопрос, сэр, превышает пределы дерзости, допустимой для иностранца! — взбеленился Гудсон.
— Напротив, мистер, напротив. Он более чем актуален. Боюсь, вас ввели в заблуждение относительно моей миссии. Вы ищите черную кошку в черной комнате.
— О, конечно-конечно… Сейчас вы начнете меня уверять, что решили просто прогуляться по вечернему Лондону, чтобы вкусить прелестей лондонского смога…
— Именно, мистер. Но я не об этом.
— Что, черт возьми, вы о себе возомнили⁈ Вы, бравший наше золото и нас предававший!
— Оставим прошлое прошлому. Поговорим о настоящем. Я уполномочен российским Императором обеспечить безопасность пребывания Цесаревича на берегах Темзы!
Гудсон поперхнулся. Слова — яростные обвинения или издевка — застряли у него в горле. Он, не мигая, разглядывал меня. Пауза затягивалась. Словно участник детской игры «море волнуется — раз», он замер недвижимо. Затем отмер.
— Это многое меняет, сэр! Дайте мне минуту собраться с мыслями.
Секретарь королевы воровато оглянулся.
— Здесь малоподходящее место для продолжения беседы. Позвольте проводить вас в мой клуб, где мы могли бы продолжить дискуссию без посторонних ушей и насладиться сигарами и портвейном. Или вы предпочитаете бренди?
— Бренди будет кстати в такой сырой вечер. Счастлив посетить столь выдающееся место! В каком клубе изволите состоять?
— Конечно, в клубе «Реформ»! Все почтенные виги, которых поддерживает королева, собрались под его крышей, чтобы противостоять тори с их «Карлтон-клабом». Пока мы ютимся в небольшом здании на Пэлл-Мэлл, 104, но вскоре распахнёт двери наш новый дворец. О, это будет чудо! Фасад как у дворца Фарнезе в Риме. Только представьте: в каждой спальне будет ниша с бассейном из белого мрамора, куда в любое время будет подаваться горячая и холодная вода!
— Завидую! Я уже успел «насладиться» отельной ванной, этой странной конструкцией сомнительного цвета, из которой рискуешь выбраться сухим из-за недостатка воды. Но почему вы сказали «спальни»? В клубах ночуют?
— А как же! — самодовольно откликнулся Джемс. — Клуб есть убежище для мужей, уставших от болтовни жен, и приют для молодых людей, чьи доходы не позволяют им содержать собственный дом. В «Реформах» к их услугам парикмахер, прачка, портной и, конечно, обеды по приемлемой цене в отличие от отелей, где дерут втридорога.
Гудсон провел меня в клуб как гостя. Устроились у камина в небольшом алькове, примыкавшем к библиотеке. Подали кофе по моей просьбе, сигары и бренди.
— Вероятно, я ошибся, — признался Джемс. — Не стану вас расспрашивать о причинах вашей несостоявшейся встречи в Сити из уважения к нашей профессии. Предположу, что вы искали встречи с русским агентом в среде польской эмиграции.
Он изучил мое непроницаемое лицо и сделал свои выводы. Я не стал ни возражать, ни соглашаться. Пускай гадает: его воображение все скажет ему за меня.
— Напрасные хлопоты, уверяю вас! Мы уже предупредили вождей польских инсургентов о недопустимости насильственных действий или провокаций. Цесаревич — личный гость королевы. Мне совершенно не улыбается перспектива, чтобы в присутствии Ее величества раздался выстрел или прозвучала хамская эскапада.
— Рад это слышать. Осмелюсь спросить: составлена ли программа пребывания Его Императорского Высочества?
— Не извольте волноваться! Уже все предусмотрено с истинно английской обстоятельностью. Королевский бал-прием, опера, смотр войск в Сент-Джемском парке, встреча с лордом Мельбурном на обеде русской торговой компании, посещение лондонских достопримечательностей… Я передам вам список, чтобы вы были в курсе.
— Никаких отклонений от плана?
— О, королева молода и импульсивна. От нее можно ожидать чего угодно. Конечно, все в рамках приличий, но все же… Виктория вырвалась из-под опеки матери и рвет цветы удовольствий с энергией новообращенного у алтаря. Только представьте: еще год назад, уже нося монаршую горностаевую мантию, она была принуждена своей матерью, герцогиней Кентской и Стратернской, принцессой Саксен-Кобург-Заальфельдской, спать с ней в одной комнате!
Странно слышать подобное о женщине, чье имя станет нарицательным для целой эпохи ханжества и лицемерия. Похоже, нас ждут веселые деньки!
Мы заказали еще бренди. Разомлевший Гудсон решился на откровения.
— А ведь я был в Константинополе, когда вы познакомились с Урквартом. Лишь случайность помешала нам встретиться.
— Вот о ком говорил мне Стюарт, намекая на важное лицо из Лондона!
— Что было, то прошло. Ныне многое переменилось.
— Дауд-бей нынче не в чести?
— О, он яростный враг лорда Палмерстона. Урквартисты! Дэвид собрал толпу единомышленников и хочет баллотироваться в парламент, чтобы бороться за свои идеи.
— Но ныне вы его не поддерживаете, — уточнил я, не спрашивая, но утверждая.
— Политика меняется. Черкесия — отыгранная карта, чего никак не хочет признать наш возмутитель спокойствия из Шотландии. До поры, до времени проект независимой Черкесии решено отправить на дальнюю полку в шкафу.
Я внимательно посмотрел на Гудсона. Можно ли считать его слова официальным заявлением? Англичане решили свернуть свою активность на Кавказе? Или это всего лишь любезность в преддверии визита Цесаревича?
— Ныне на повестке дня куда более важные вопросы, — продолжил Джемс, поигрывая бокалом с бренди и разглядывая маслянистые узоры на его стенках. — Египетский кризис — вот что важно! Мы накануне судьбоносных событий и не желаем повторить ошибки, приведшие к заключению Ункяр-Искелесийского договора.
«Кажется, в международных отношениях подобное называется зондаж».
— Мистер Гудсон, я всего лишь переводчик. Не дипломат. Но я донесу до делегации ваши слова.
Гудсон удовлетворённо кивнул.
— Как поживают мои друзья, мистер Спенсер и негоциант Белл?
— Писатели! — небрежно ответил секретарь.
— И Белл? — удивился я.
— Да! Представьте себе, он готовит публикацию своих черкесских дневников.
— Он в Лондоне? — как можно нейтральнее спросил я.
— Мне это неизвестно. Возможно, уехал на родину.
— Ваше здоровье!
Я отсалютовал бокалом.
Мы выпили. Я пригубил кофе из чашки и слегка сморщился.
— Отличный бренди! И посредственный кофе.
— Лондонцы боготворят кофе, но варить его не умеют, — согласился Гудсон. — Эпоха славных кофеен почти в прошлом. Осталось немного действительно достойных мест.
— Кстати, о местах! Дорогой мистер Гудсон, подскажите мне, куда повести мою заскучавшую супругу? Столичные нечистоты отбивают охоту к прогулкам. Даже по магазинам!
— Я понимаю… Что ж, учитывая обстоятельства нашей встречи… Je fis un pas de clerc qui serait inexcusable[1]. Во искупление позвольте пригласить вас завтра на прогулку в экипаже в Гайд-парке.
… Конные прогулки в Гайд-Парке были одним из светских развлечений Лондона. В сезон, то есть между Пасхой и августом, начиная с 17–30, туда съезжались все, кто имел свой выезд. Изящная коляска Гудсона, не иначе как одолженная из королевских конюшен, мягко катила по парковым дорожкам вместе с сотней подобных экипажей и всадников, предпочитавших передвигаться верхом. Мягко светило солнце. Зеленели стриженные газоны, на которых в обществе женщин в шелках, кринолинах и кружевах паслись коровы, овцы и козы. Мы наслаждались удачной погодой и с интересом разглядывали кавалькады, в которых встречались и леди разных возрастов — от преисполненных достоинства почтенных матрон до юных наездниц, лихо рысивших под кронами деревьев. Раскланялись на Роттен-роу с медленно трусившим на гнедом скакуне герцогом Веллингтоном. Удивились толпам, спешившим искупаться в озере Серпантин.