Он передал мне два карандашных рисунка, искусно воспроизводящих облик двух буйнопомешанных с всклокоченными шевелюрами. В них невозможно было разглядеть бывших офицеров Ост-индской компании. В Бедламе им самое место.
— Скоро рисунки заменят дагерротипы, — решил я блеснуть знаниями.
— О, ты в курсе новейших изобретений! Похвально. Только вот беда: патент собирается купить французское правительство и подарить его всему миру, кроме Англии.
— Полагаю, англичанам, помешанным на изобретательстве, такой вызов только на пользу.
— Спасибо за такую уверенность в британские силы, — расплылся в улыбке Гудсон и серьезно добавил. — Я дал тебе оружие на всякий случай. Не хотелось бы пальбы в присутствии монарших особ. Впрочем, с таким спутником, как твой слуга, можно чувствовать себя уверенно. Признайся, он наемный убийца? Ты потому его таскаешь за собой по злачным местам?
Ого! Мне только что недвусмысленно намекнули: дружба дружбой, но я за тобой смотрю в оба глаза! Странно, я не заметил за собой слежки. Хотя чего я ждал и чему удивляюсь? Наверняка расспросили книготорговца, чем я интересовался в его лавке, и потом пытались перехватить в Патерностерском ряду. А о месте, куда я отправился на ночь глядя, узнали от кэбмена.
«Но как же все это некстати! Мне же Белла нужно искать. И Спенсер меня ждет 20-го мая».
— Ну, ну, приятель, не хмурься! Мы же с тобой в одной лодке! — «успокоил» меня Гудсон. — Нас ждут балы, парадные обеды и концерты! Повеселимся!
… С весельем у меня не задалось. Всю неделю Цесаревич, как бешеный, мотался между лондонскими достопримечательностями и приемами, устраиваемыми в его честь английскими родовитыми вельможами. Роскошные балы закатывала аристократия, после которых следовал ужин. На этих раутах на меня смотрели не замечая. Как на предмет мебели.
В Британском музее, который мы посетили в первую очередь, я потерял Тамару и… Фалилея. Они растворились в сумрачных залах, словно задавшись целью выучить наизусть половину экспозиции. Или их обуяла тяга к самообразованию, которой пропитана жизнь англичанина.
В этом островитянам не откажешь. Учились они яростно. Газеты сетовали на то, что треть населения все еще не умеет читать и писать. Интересно, каково соотношение в России? До всеобщей ликвидации безграмотности еще ох как далеко. Здесь же, буквально на каждом шагу, масса возможностей расширить кругозор или познакомиться с новейшими изобретениями, послушать бесплатную лекцию или посетить зоологический сад. Настоящие бриллианты в куче навоза, каковым предстал передо мной нынешний Лондон! Я не мог не прийти к заключению: школьный и лекционный классы в сочетании с безудержной созидательной энергией превратят Британию в мирового лидера на целое столетие. И я видел, что этот взлет на вершину уже обретает зримые черты! А зловоние и дерьмо… Это временно!
Увы, Цесаревич не понимал роли местной системы образования, хотя и посетил Оксфорд, где получил почетный диплом. Ограничил себя стандартным набором высокопоставленного туриста. Собор святого Павла, Вестминстерское аббатство, Лондонская башня[8], английский банк, тюрьмы Ньюгейт и Брайдвелл, туннель под Темзой. Целый день убили на осмотр арсенала в Вульвиче.
Уставал как собака. Когда возвращались в особняк, падал на койку без сил. Рядом лежала Тамара, задрав вверх натруженные ноги, Она все так и пропадала в Британском музее.
— Завтра сходила бы с нами в Национальную галерею. А после обеда приляг, чтобы набраться сил перед балом.
— Интересно, что нас ждет? Триумф или провал? — захихикала Тамара.
— Знаю одно: челюсти собравшихся придется собирать с пола!
[1] Те, кто жил между Тереком и Сунжей.
[2] У авторов, пишущих про николаевскую армию, бытует мнение, что патроны делали сами солдаты. Ага-ага, полтора миллиона накрутили в перерывах от дежурств. Патроны изготавливались специальными выделенными командами при ротах и батальонах.
[3] Такое оборонительное сооружение называлось фланкирующим.
[4] Практика скрывать потери была настолько распространена, что верить отчетам — себя не уважать. Будущий генерал-фельдмаршал Д. А. Милютин, участвовавший в походе 1839 г. и его описавший на основе личных воспоминаний и официальных документов, сообщил о 10 убитых и 47 раненых. В летописи куринского полка находим ту цифру потерь, которую мы привели в тексте. Очевидно, что потери понесли и кабардинцы. Значит, всего убитых было гораздо больше, чем десять. «Мертвые солдатские души», на них потом будут списывать продовольствие.
[5] Алексей Константинович Толстой с восьми лет был допущен к наследнику престола. Сопровождал его в заграничном турне.
[6] Просим прощение за кощунство: не верьте описанию Л. Н. Толстого Рождественского бала 1810 г. («Князь Андрей в своем полковничьем, белом (по кавалерии) мундире…"). Болконский не мог танцевать в белом мундире, просто Льву Николаевичу так захотелось (а вслед за ним и Бондарчуку). Кавалергарды носили белые мундиры на смотрах и парадах. А для балов и выходов в свет полагался именно красный вицмундир. И никаких шпор и сапог! Только чулки и башмаки. Тут у классика все точно, в отличии от строки из 'Онегина» «бренчат кавалергарда шпоры»! Впрочем, на частных балах на дресс-код могли и плевать. Зацепиться за острое колечко ваша дама — вот смеху-то будет!
[7] Эванс де Ласи — английский публицист, первым поднявший знамя русофобии в Великобритании.
[8] Лондонская башня или Белая башня. Имеется в виду Тауэр, а не Биг-Бен, как можно подумать. Кстати, Биг-Бен — название колокола, а не башни, ныне прозываемой Елизаветинской.
Глава 10
Вася. Салатавия, вторая половина мая 1839 года.
В сердце Нагорного Дагестана, в Ахульго, в твердыню имама Шамиля, вели две дороги. Одна — из крепости Темир-Хан-Шура. Удобная и проходимая с тяжелым обозом. Вторая — через горы и крутые перевалы, через Салатавию, земли Гумбетовского общества и Андию.
— Мы пойдем вторым путем, несмотря на все трудности, — заявил Граббе. — Если зайдем к Ахульго от Темир-Хан-Шуры, Шамиль уйдет в горы, и мы ровным счетом ничего не добьемся. Выбирая самый сложный маршрут, мы покончим с теми, кто является опорой этого разбойника. А когда доберемся до Ахульго, наладим снабжение по первому пути, через Хунзах.
Как ни странно, но именно Шамиль окончательно убедил генерала в правильности его решения.
— Лазутчики доложили, — сообщил с тревогой Пулло. — Шамиль переправился через горы и ожидает нас в Салатавии, грозя кумыкской плоскости вторжением.
— Вот видите! — радостно воскликнул Граббе. — Шамиль со своими ордами прошел. Значит, и мы пройдем, если он ускользнет! Нам нужен сильный и решительный удар. Все остальное второстепенно.
— У него нет артиллерии! — возразил Александр Петрович. — И обоза, в который «фазаны» добавили свои повозки с шампанским и портером.
— Ерунда! — отмахнулся Граббе. — Выступаем немедля. Передайте войскам: теперь Шамиль, главный возмутитель горцев, ожидает от нас урока. Который не замедлится!
Граббе не знал Кавказской войны, не видел то, что видел Пулло. Шамиль — это не прежние горские вожди, которых хватало лишь на сбор разномастных толп для нападения на крепости. Шамиль — стратег. Он готовился к кампании 39-го года с непривычным для старых «кавказцев» размахом. Укреплял свои аулы, создавая с помощью беглых поляков целую систему обороны, перестраивал Ахульго, запасал порох и продовольствие, разрушал дороги. И маневрировал, рассчитывая задерживать русских на каждом шагу. Чтобы исключить нападение из Темир-Хан-Шуры, он пришел в Салатавию, словно позвал к себе Граббе: вот он я — приходи и сразимся. И если генерал заглотит крючок, у него в будущем не останется иного выхода, кроме похода через горы. Иначе не успеет за лето добраться до конечной цели похода — до Ахульго.
Пулло не знал, что замысел Шамиля был еще масштабнее. Он действительно заманивал русских к вершине Суук-Булак. Если их не удастся остановить на Хубарских высотах и они спустятся в Гумбет, в их тылу восстанут чеченцы и чиркеевцы. Перережут снабжение, и русские сдохнут от голода. И тогда все горы до кумыкской равнины достанутся имаму.
Его план частично разрушил Граббе своим походом в Чечню. Ташев-ходжи со своими уцелевшими людьми добрался до лагеря имама. Ругался, что ему не пришли на помощь.
— На войне так бывает, — объяснил ему Шамиль. — Это как в шахматах. Ты делаешь ход, противник отвечает. И, увы, не так, как ты рассчитываешь. Борьба только началась. Теперь ход за нами.
Имам и Ташев-ходжи встретились в селении Бурунтай. За ним лежал не слишком сложный, открытый всем ветрам подъем к Суук-Булаку, отделенный от аула глубоким ущельем Теренгул. Горцы считали свою позицию неприступной. И рассчитывали сковать Чеченский отряд угрозой флангового удара.
Русские выступили из Внезапной двумя колоннами. Обоз, состоявший большей частью из арб с провиантом и боеприпасами, отправили кружным путем через Миатлы к аулу Инчхе. Основные силы пошли туда же уже известной куринцам и кабардинцам по прошлогоднему походу дорогой через лесистый хребет. В Инчхе соединились с обозом и подошедшими туда же из Темир-Хан-Шуры апшеронцами. Теперь в отряде было почти восемь тысяч в строю[1].
23-го мая в шесть часов утра Чеченский отряд выступил по круто взбиравшейся вверх дороге к селению Хубары. Прошли шесть верст. Лагерь устроили при ауле, выставив часовых на плоских крышах. Оркестр Апшеронского полка услаждал слух офицеров на привале.
Утром двинулись дальше через густой туман. Казачьи передовые разъезды завязали перестрелку со скрытым непроницаемой пеленой неприятелем. Заняли высоты. Туман отступил. Всем открылась дивная и грозная картина.
С Хубарской возвышенности, ограниченной с двух сторон глубокими ущельями, легко можно было рассмотреть красоты Кавказа — его сверкающие вершины, мрачные голые скалы, ярко-зеленые непроходимые леса и ленты стремительных рек. Справа, за «Терингульским оврагом», толпы пеших и конных горцев с многочисленными белыми значками строились на возвышенности перед аулом Бурунтай числом не менее четырех тысяч человек. Немало их скрывалось и в «овраге», откуда раздавались частые выстрелы. Все войско распевало священные стихи из Корана и, казалось, было полно решимости не пустить русских на правую сторону ущелья.