Я не мог все это объяснить Тамаре. Поэтому закончил свой рассказ просто:
— Понимаешь! Это знак свыше! Русский Цесаревич принимает парад английской армии, с которой нам предстоит в скором времени столкнуться!
— С чего такая уверенность, муж мой?
— А с кем я сражался последние годы? Чьи интриги пресекал на корню? Англичане и ещё раз англичане! Сначала впереди идут шпионы. За ними следует армия! Всего два года назад существовала реальная угроза столкновения флотов. Думаешь, она исчезла? Как ты думаешь, чем сейчас занят наш знакомый, дипломат Кудрявцев? Как раз и решает вопросы так, чтобы исключить саму возможность конфликта!
— И ты решил, что брак Александра и Виктории — лучшее решение! Тебе виднее, а я всего лишь глупая женщина и мало смыслю в политике, — с иронией добавила Тамара. — Но учти, эта крошка съест нашего гиганта не поперхнувшись!
[1] Шамхал Тарковский — правитель кумыков Дагестана. Шамхальство — древнее государство, вошедшее в состав Российской империи еще при Петре I, сохранив автономию. Ахмет-хан (так в русских источниках того времени) — правитель аварского Мехтулинского ханства. Оба активно участвовали в Кавказской войне на стороне русских.
[2] Флигель-адъютант Катенин более ничем не отличился и вскоре покинул Чеченский отряд. Получил за эту операцию золотое оружие по представлению Граббе. Он такого страху нагнал на «кавказцев», что его задабривали любым способом.
[3] В первой англо-афганской войне 1838–1842 гг. наряду с войсками Ост-Индской компании участвовали части регулярных войск Британской Империи.
Глава 13
Вася. Ахульго, 12 июня 1839 года.
Когда Вася увидел Ахульго с высоты Чирката, только и смог, что выдавить из себя:
— Эээ…
— Вот тебе и «э», — передразнили его сослуживцы. — Ишь, где аул построили, проклятые. Да еще башни у них странные, низкие. Одно слово, гнездо орлиное.
— Влезем? — с сомнением спросил Вася.
— Знамо нельзя!
— Никак?
— Никоим образом.
— Стало быть, и взять нельзя? А коли прикажут?
— Дурак ты, братец! — влез в разговор седой фельдфебель. — Чаво тут спрашивать? Прикажут — возьмем!
Милов засомневался. А как тут ни взяться замешательству при взгляде на пик размером с 22-этажный дом, на который нужно смотреть, задрав голову до отказа? И похожий на него своей формой, ибо с трех сторон имел отвесные скаты. Как на него забраться?[1]
И это только самый малый из пиков. За ним еще один — существенно выше. А подход к ним стерегла и вовсе «незалазная» гора, увенчанная острой, как клык, скалой, из-за которой выглядывала пристройка с бойницами.
Андийское Койсу петлей огибало два огромных утеса, образующих как бы полуостров. Их разделяло неширокое ущелье, по дну которого текла речка Ашильтинка. На утесе поменьше, прозванным Ахуль гох, Набатная Гора, приткнулось село с одноименным названием. Оно теснилось на небольшой площадке, зарывшись в скальную породу. С трех сторон его защищали страшные кручи. Сообщение с миром шло по узкому перешейку, соединявшему утес с хребтом, протянувшимся вдоль берега Койсу. С соседнего утеса, на котором Шамиль устроил еще одно селение, точно такой же перешеек вел к горе, господствующей над местностью. Так и повелось — Старый Ахульго и Новый Ахульго. Они соединялись над пропастью канатным мостом и несколькими бревнами в одном месте, где два утеса максимально сближались. От хлипкой переправы до дна ущелья — сорок метров. От селений к этому переходу вели узкие неудобные тропинки, оборудованные деревянными мостками. Склоны над Ашильтинкой были изрыты пещерами, как и те, которые вели к Койсу. До некоторых пещер можно было добраться лишь по веревке.
Пещеры вообще играли важную роль в жизни двух аулов. Многие сакли имели собственные, чтобы спасаться в жару, когда летом казалось, что плавились даже камни в этом суровом и диком краю среди бесплодных гор, покрытых трещинами. В них планировали укрываться от артиллерии русских, когда начнется осада.
То, что русские рано или поздно придут, Шамиль не сомневался. Он деятельно укреплял оба аула, используя ошибки прошлого, подсказки специалистов и складки местности. От высоких башен отказались. Те немногие, которые возвели, укрепили земляными насыпями. Оба перешейка были глубоко перекопаны. За ними стояли каменные постройки с бойницами. От них шли углублённые канавы-траншеи, частично перекрытые сверху. В Новом Ахульго сакли были скрыты за покатостями, заглублены и соединены переходами. Тщательно были продуманы позиции, оборудованные ложементами, завалами, баррикадами и рвами со скрытыми капонирами. Оттуда можно было без труда поражать продольным и перекрестным огнем все тропинки и уступы, ведущие на оба утеса. Где бы ни показались урусы, сотни выстрелов сошлись бы в этой точке.
Эта с искусством устроенная оборонительная система была создана горским самородком — ученым и судьей Сурхаем из Коло. Ключом к ней была башня Шалатлул гох, прозванная русскими Сурхаевой. Каменная трехъярусная постройка была мастерски вписана в скалы и огромные камни. Она стояла на небольшой сорокаметровой площадке на вершине горы, возвышавшейся над Старым и Новым Ахульго. Ее оборону Шамиль мог доверить лишь одному человеку. Тому, кого называли его правой рукой. Али-беку из Хунзаха, кадию и ученому, как и Сурхай, вдохновенному оратору и бесстрашному воину.
В Ахульго собрались самые преданные делу имама — те, чьи сердца не напугать русскими пушками и штыками. Шамиль потерял почти всех муртазеков в Аргвани[2]. Теперь со всего Дагестана собрались мюриды. Одна тысяча бесстрашных. Из Хунзаха, Ашильты, Аргвани, Бурунтая, Чиркея, Дарго, Орчо, Гимры, Гергебиля и многих других аулов, в которых еще цвели сады или уже были срублены и осквернены захватчиками. Пришли с семьями — с женами и детьми, готовые стать праведниками, покинув этот мир с кровью врага на руках. Их мужество и фанатичная решимость вдохновляла. Скорее сам Шамиль, чем они, дрогнет, сраженный состраданием к своим людям.
— Мы клялись умереть в борьбе с безбожниками, каковы бы они ни были — тайные или открытые — и исполним свою клятву, не отступая ни перед какими обстоятельствами и соображениями. Наша крепость — не стены, не скалы, не траншеи. Наша крепость — это вы, мои ученики.
Бравый и неустрашимый вояка, Бабал Мухаммед из Игнала, и почтенный ученый, племянник первого имама, Осман из Балахуны, выразили общее мнение:
— Станем шахидами!
— Да будет так! — ответил имам людям, выбравшим свой путь и его конец.
Шамиль знал, что его не ждет мученическая смерть на войне с неверными. Его ждала Медина. На знамени имама было написано: «Не проявляйте слабость в бою, будьте терпеливы в трудности; смерть не настигнет, пока не наступит отведённый срок». Его, Шамиля, срок наступит нескоро. Откуда знал? Просто знал. Однажды ему открылось, что его ждет великое будущее. Годы сражений. Взлеты и падения. Рождённый в простой семье в ауле Гимры, он подарит свое имя сыновьям, и люди будут чтить имя Шамиля и через двести лет[3].
Очень образованный человек, знаток тариката и прочих суфийских учений, имам не знал равных в богословских спорах и владел секретными религиозными практиками. Когда в марте жалкий муфтий из Тифлиса попробовал его приструнить словами пророка «Всякое нововведение есть противообычие, всякое противообычие есть заблуждение, а всякое заблуждение в Огне», Шамиль лишь усмехнулся. Он мог достойно ответить, но лишь прогнал плетьми посланцев казанского богослова со словами: «Всякий, поднимающий оружие против истины, поднимет его на свою погибель!»
Теперь пришел черед узнать, найдут ли неверные свою смерть под стенами Ахульго? Мужество мюридов — бесценно. Мощные заслоны Ахульго — непреодолимы. Но есть и третье слагаемое будущего успеха. Воля! Его, имама, воля была способна сокрушать камни и поворачивать реки.
Но и его противник, Граббе, обладал волей не меньшей. Он видел перед собой не крепость. Не логово мятежника. Не конечную цель кампании, поставленную ему Императором. Перед ним была вершина всей его жизни. Тщеславие, непомерные амбиции — вот рычаг, который двигал Павлом Христофоровичем, храбрейшим из храбрых, но потерявшим связь с реальностью. Вписать свое имя в историю, сокрушив неприступную твердыню, — ради этого можно было рискнуть!
Через сорок лет один философ остроумно заметит: когда сталкиваются противоборствующие воли, получается то, чего никто не хотел. Ни Шамиль, ни Граббе об этом не знали, но упорно шли именно к такому финалу. Но до него оставались еще два месяца. А пока один готовил своих людей к обороне, а другой — к осаде. В тайне генерал понимал ее бесперспективность с теми силами, которые были в его распоряжении. Да и не нужна была ему просто сдача изнуренного гарнизона. Нужна была решительная победа, которая в веках прославит его имя!
Штурмовать слету — избави бог! Ахульго — не Терингул, нахрапом не возьмёшь. Но не таков был генерал Граббе, чтобы тратить время на осаду, на подробную разведку и долгую артподготовку. 12 июля подошли к крепости. На следующий день батальону апшеронцев было приказано сходу броситься на Старый Ахульго. Только напрасно людей положили. Даже ров не смогли преодолеть. И вытащить раненых смельчаков до темноты.
Пришлось приступить к долгой подготовке. Войска осторожно обкладывали подступы к крепости, неся уже первые потери. Прощупывали слабые места. Выбирали места для позиций батарей. Устраивали бивуаки.
Унтер-офицера Девяткина вместе с ротой куринцев отправили строить водопровод. Взвалив на одно плечо кирку, а на другое — свой двуствольный мушкет с примкнутым штыком, он зашагал в гору. Напевал про себя: «Не кочегары, мы не плотники, но сожалений горьких нет как нет. Мы водопроводчики-высотники, да, и с высоты вам шлем привет»!
Коста. Винздор, середина мая по н. ст. 1839 года.
Ветер с Темзы — не зловонный, а приятный, поскольку мы покинули Лондон — трепал кудри Цесаревича и холодил мой бритый череп. Мы плыли в Виндзор на королевском баркасе, получив приглашение от Виктории присоединиться к ней на три дня в загородной поездке. Этакий уик-энд с выездом на дачу в приятной компании. Добраться по реке до замка — самый оптимальный способ. Железнодорожную ветку еще не построили, но через два года обещали открыть станцию неподалеку от Винздора и выделить королеве собственный поезд. Но это все в планах. Так что добирались по старинке, как и английские венценосные пращуры в прошлом веке.