емноты. В четыре часа пополудни измученных жестоким зноем и потерями куринцев сменили кабардинцы. Но и люди полковника Лабынцова не устояли перед яростью команды Али-бека. Мюриды казались исполинами, бессмертными гигантами, которых ничто не могло поколебать. Они пережидали артиллерийский обстрел и снова возникали на краю скалы в густом столбе пыли, раз за разом нанося штурмующим гору непоправимый урон. Они также терпели потери, но отступить не было ни возможности, ни желания.
Их вдохновлял пример Али-бека. Ученый муж и претендент на престол Аварии, он сражался как простой воин. Ядром ему оторвало руку в районе локтя, но не до конца.
— Отрубите-ка ее, чтобы ничто не мешало мне в битве!
Никто не решился. Тогда Али-бек сам отсек себе изуродованную конечность, наскоро перевязал обрубок и бросился снова наружу из башни, чтобы забрать еще несколько жизней безбожников-урусов. К вечеру он потерял сознание от боли и вскоре умер. Погибли и другие мюриды — самые отчаянные.
Все усилия егерей оказались тщетными. Обильно залив скалы своей кровью, они отступили, прихватив павших товарищей. Свыше 300 человек выбыло из строя. У куринцев были ранены восемь офицеров и 194 нижних чинов, убито 23 человека.
Вася очнулся в лагере. Штуцер лежал под рукой. Его владельца вытащили кабардинцы, сумевшие добраться до вершины, но повторившие судьбу охотников. Потеряв всех офицеров, они скатились с горы, провожаемые радостными воплями победивших горцев.
Получив по голове, Вася вдруг понял, каким образом он оказался в белых тапочках в первый день своего попаданства.
Напились знатно. Еле на ногах держались. Искандер, как самый старший, как принимающая сторона, волевым решением заставил закончить возлияния, отправиться по номерам.
— Не последний день гуляем! — верно отметил он.
Ребята для виду покуражились чуток, намекая, что сил еще полно, но Искандер и слушать не стал.
Пошли по номерам. Вася, войдя в свой, снял ботинки и надел те самые одноразовые гостиничные тапочки. Думал пойти раздеться, принять душ, но тут голова закружилась. Все-таки — очень много выпил.
«Пойду на балкон, продышусь сначала», — решил Вася.
Вышел. Ухватился за перила. Стал часто и глубоко дышать.
— А еще не хотел идти спать! — раздался насмешливый голос Искандера с соседнего балкона. — На ногах еле стоишь!
— Да! — смеясь, признался Вася.
Помолчали. Вася отдышался, чуть проветрился. Огляделся.
— Мать твою! — тут же осекся, зная, как Искандер не любит мат и грязные слова. — Извини! Не удержался! Но — какая красота!
Красота, действительно, была из разряда тех, когда поневоле выругаешься от восхищения. Небо, кажется, протяни руку, достанешь. Звезд так много, что за всю жизнь Вася и не видел столько разом. И все яркие, крупные. Млечный путь, как на ладони — можно без телескопа изучать. Под небом — горы. Сейчас черные, величественные, будто нарисованные умелой рукой выдающегося графика.
— Да, красиво! — согласился Искандер.
Вася с недоумением обернулся на друга. Искандер сказал это с какой-то щемящей тоской в голосе. И стоял на балконе, грустно вглядываясь в одну, только ему ведомую точку. О чем-то задумался.
— Искандер! — Вася позвал его.
Друг продолжал смотреть в свою точку.
— Красиво! — повторил. Потом вздохнул и с горечью произнес, — Если бы ты знал, Вася, сколько крови здесь было пролито!
… Уныние охватило русские войска.
— Без сильного артиллерийского обстрела не справимся. Я потребую доставить сюда дополнительные пушки и кегорновы мортирки из Темир-Хан-Шуры, — невозмутимо подвел итог вылазки Граббе. — Пока их поджидаем, будем расширять батарею на правом фланге. Снести башню сможем лишь с восточной стороны.
К 4 июля прибыла долгожданная артиллерия с припасами. На утро был назначен обстрел и новый штурм. Для защиты людей были изготовлены деревянные щиты, обитые войлоком. Слишком много в последнем штурме пострадало голов, включая Васину, от катящихся камней. Если бы не папаха, лежал бы он уже в мелкой могилке, с трудом выдолбленной в каменистом грунте. Полковое кладбище под Ахульго росло чересчур быстрым темпом.
Бомбардировку пришлось отложить. Ночью мюриды из Старого Ахульго предприняли вылазку против двойной галереи, которую пробивали в гребне холма вдоль Койсу. Ее почти подвели ко рву, за которым начинались первые укрепления аула. С ее завершением можно было начать обстрел твердыни имама, до того момента остававшейся почти невредимой. Горцы это понимали. Тихо подкравшись, они перемахнули через мантелет и ворвались в крытую траншею. Завязалась отчаянная схватка. Резались в темноте всем что под руку попадется — штыками, кинжалами, камнями, зубами. Стреляли, кололи, били друг друга, хрипло дыша и выкрикивая проклятья.
С помощью резервной роты кое-как выдавили людей Шамиля в ров. Те исчезли как горные духи, растворившись в ночи. Русские праздновали победу. Но рано радовались. Через два часа непонятно почему вспыхнул мантелет (незаметно подкрались два мюрида и подожгли). Густо повалил дым. Длинная крытая галерея, пробитая в толще скалы, сыграла роль вытяжной трубы. Пламя перекинулось на плетеные туры.
— Растаскивайте! — испуганно кричал молодой офицер-сапер.
Огонь грозил уничтожить плоды многодневного труда. Но распорядительность офицера, убитого шальной пулей наповал через несколько минут, спасла сапу. Сбросили несколько туров под гору. Горцы тут же открыли сильную ружейную пальбу. Так и перестреливались до обеда.
— Пора начинать! — недовольно молвил Граббе.
Загремели все десять орудий батареи правого фланга. Офицеры куринского полка, не обращая внимания на грохот, оживленно обсуждали судьбу башни, уже сидевшей в печенках и не позволявшей ни приблизиться на ружейный выстрел к замку Шамиля, ни начать эффективный артиллерийский обстрел самого Ахульго. Пулло давал последние распоряжения капитану Рыкову 3-му.
— Не геройствуйте! Хватит с нас потерь! Если горцы выдержат обстрел, в чем я сомневаюсь, отступайте. Артиллерия продолжит свою разрушительную работу.
Рыков 3-й кивал забинтованной головой. Он был контужен при штурме 29-го июня, но настоял, чтобы именно ему выпала честь покорителя Сурхаевой башни. Рядом с ним отирался ротмистр Мартынов из прикомандированных к полку. Он тоже вызвался вести колонну охотников.
Пушкари постарались на славу. Удивительно удачными и точными выстрелами поражали башню. Огромные куски откалывались от основной кладки и скатывались вниз. Стены осыпались. На вершине горы царил хаос. В столбах пыли вспыхивали разрывы гранат. Казалось, никто не мог уцелеть в этом аду.
Через три часа прозвучал сигнал к атаке. Двести охотников из трех полков рванули знакомыми маршрутами. За ними поспешали две роты куринцев, назначенные в поддержку. Весь лагерь, затаив дыхание, следил, как они взбираются на вершину.
— Не хватает Марлинского или Пушкина, чтобы живописать новые картины и новые бои, достойные их кисти! — пафосно воскликнул Граббе, присоединившийся к офицерам-куринцам на их наблюдательном пункте.
Собравшиеся усиленно изображали восторг поэтическим вдохновением генерала. Он продолжал разглагольствовать.
— Тысячи стоят перед чудной картиной природы. Тысячи, воспламененные военной честью, совершают подвиг, достойный жить в памяти людей. Меж тем, и впечатления их, и подвиг остаются в забвении.
По иронии судьбы, Граббе в настоящую минуту указывал на того, от руки которого вскоре падет последний гигант русской поэзии текущего десятилетия. Ротмистр Мартынов увлекал за собой людей, заменив Рыкова 3-го, снова раненного. Узнав о печальной судьбе Лермонтова, генерал забудет о доблести своего офицера под Ахульго и напишет о нем своему доверенному лицу: «пусть на место всякой кары он продолжает носить свой шутовской костюм». Видимо, очень генерал расстроился из-за смерти того, кого привечал, как своего будущего восхвалителя.
Из пыли и развалин башни вынырнули мюриды и открыли огонь по наступавшим. Снова полетели камни, благо обломков было в достатке. Как они уцелели под непрекращающейся три часа бомбардировкой? Откуда нашли в себе силы продолжить сопротивляться?
— Надо отдать должное: горцы — отменные бойцы! — признали офицеры. — Какая жалость, что они не на нашей стороне.
— Нет смысла в повторном кровопролитии! — поджав сердито губы, выдавил из себя Граббе. — Дайте сигнал к отходу. Продолжим обстрел.
«А вот не нужно было тысячи посылать в первый раз!» — сердито подумал Пулло. Его угнетала мысль о потерях, которые понес его полк.
Снова заговорили пушки. К ночи оборонять позицию на горе уже было некому. От нее ничего не осталось. Лишь груда развалин, а под ними тела убитых и раненых. Немногие уцелевшие мюриды попытались прорваться в Новый Ахульго. Спустились в ров, где их ждали апшеронцы. Завязалась перестрелка. Звуки выстрелов с другой стороны горы подсказали прятавшимся под верхушкой скалы охотникам, что их время пришло. В темноте они ворвались в руины. Нашли лишь несколько тяжело раненых. Дали условленный сигнал, что дело завершено. Русский лагерь взорвался радостным «Ура!». Вася кричал вместе со всеми.
— Этот успех принадлежит более артиллерии, — подвел итог Граббе, покидая наблюдательный пост.
Потери куринцев составили двое убитых и сорок два раненых. Общее число потерь в этот день превысило сто человек. Дорого обошлась Сурхаева башня Чеченскому отряду.
Коста. Лондон 20 мая 1839 года.
Мы вернулись в Лондон 19-го мая. На следующий день вечером у меня была запланирована встреча со Спенсером. Его тайные сигналы так меня заинтриговали, что я был готов на все, лишь бы добраться до паба The Hung Drawn And Quartered. Но как исчезнуть из общества Цесаревича? Мне не простят, если я откровенно стану манкировать своими обязанностями.
Проблема решилась проще простого. Александра пригласил на обед посол Поццо ди Борго, причем, в достаточно настойчивой форме. Что-то, видимо, хотел обсудить или донести. Я не исключал, что будет шпынять наследника — разумеется, со всем должным политесом — за столь откровенное сближение с королевой, уже перешедшее все допустимые границы. Помешать я не мог, присутствовать тоже, ибо меня не пригласили. Оставалось воспользоваться удачным стечением обстоятельств.