ки и волокли в гору. Туда же я, недовольный своей пассивной ролью, отвел лошадей. Девяткин одобрительно помахал рукой.
— Один, считай, уже не жилец — показал унтер на подраненного Коркмасом. — Вы с ним попробуйте потолковать. А мы пока оставшуюся парочку к разговору по душам подготовим. Только вы, Вашбродь, не лезьте. И не подглядывайте. Ничего хорошего не увидите.
Никакого желания смотреть воочию на полевой экспресс-допрос у меня и не было. Попытался расспросить раненого, но он жалобно стонал и постоянно отвлекался на сдавленные крики из укрытой на горном склоне ложбины. Я и сам косил одним глазом в ту сторону, бинтуя широкую рану пострадавшему.
— Молчит? — спросил меня Вася, внезапно выглянув из-за густых кустов. — Ну, мы сейчас это мигом поправим. И бинты зря не тратьте. Сходите, поболтайте с их главным. Отпираться не будет.
Валявшийся на земле окровавленный беззубый голый человек совсем не был похож на того гордого абрека, которым он был всего полчаса назад. Столько ужаса в глазах я еще не видел в своей жизни. Меня он узнал. Сплевывая сгустки крови, с трудом выдавил из себя:
— Ты в своем праве, Зелим-бей! Убей меня! Не нужно мучить.
— Расскажи, что происходит в лагере.
Черкес запираться не стал.
— Все принесли присягу Цава-карар, и каждый знает, что это значит победить или умереть.
— Кто главный?
— Выбрали двух уорков — братьев, Цаци Али и Магомета.
— Почему не Берзега?
— Старый лис по своему обыкновению старается оставаться в тени. Объявится, если будет победа.
— Откуда здесь люди из Темиргоя?
— Мы пришли с шапсугом Тугужуко Кызбечем.
Вот это плохо. Очень плохо! Выходит, здесь собрались не только прибрежные черкесы, но и с левого берега Кубани.
— Когда запланирована атака?
— Сегодня ночью лагерь перенесут поближе к Туапсе. К реке Шепси. Ожидается полная луна. Смогут добраться большой толпой, не растеряв половины людей по дороге.
— Почему ты ушел?
— Нет там, на равнине, ни единства, ни порядка. Провалится атака. Я в таком не участвую.
«Ну, да! Ты больше по налетам на кубанские станицы специалист. Любитель насильников и пыток, не по душе тебе картечь! Надо тебя добить, чтобы не мучился».
Я задумался. Подозвал членов своей группы.
— Разделимся. Кому-то идти в крепость предупредить об атаке в ближайшее время. Кому-то возвращаться к князю Аслан-бею и передать мое послание. Раз выбрали Вельяминовское укрепление, следующим на очереди станет Михайловское.
— Я тоже так думаю, — подтвердил Девяткин. — Там земли рода Кочениссы. Если она еще играет роль лидера, уговорит отправиться туда. К джигетам могу послать только Коркмаса. Он в одиночку доберется. За своего сойдет. Вопросов к нему не будет, если встретит местных. Ты, как, Коркмас, согласен?
— Съезжу! — спокойно ответил кумык.
— Почему не я? — вскинулся Додоро.
— Хочешь пропустить самое веселье?
— Нет! Тогда, чур, я в крепость пойду.
— Договорились!
— Это ж какую добычу придется бросать, — сокрушался Игнашка, вертя в руках панцирь, заляпанный кровью.
— Хорош болтать! Нам еще черкесов опередить надо, — прервал причитания казака Вася. — Я, Вашбродь, вот как кумекаю. Нам на Шепси никакого резона нету задерживаться. Сразу к Туапсе рванем. Додоро проводим и точку встречи наметим. Места те хорошо знаю. Есть там горочка подходящая. Не та, что на противоположном от крепости речном берегу, а прямо над ней. Горцы туда не полезут. Делать им там нечего.
— Знакомые горочки — что та, что другая — улыбнулся я. — Есть там еще Каштановая Щель. Думаю, через нее горцы и подойдут.
— Выходит, бывали? Я горочку-то перед Щелью штурмовал с отрядом, когда моряков спасали.
— А я через Каштановую выкупленных моряков выводил.
Мы рассмеялись. Тогда все гладко вышло, а как оно сейчас повернется?
— Коркмас! Я тебе записку сейчас напишу. Отдашь балаклавцам лично в руки. Назад не возвращайся. Смысла нету, не найдешь ты нас. Как-нибудь выбирайся в Грузию и домой.
Кумык спокойно кивнул. Вот же железный характер у человека! В одиночку, через враждебные земли, через весь Кавказ — и не тени беспокойства. Впрочем, и нам предстоит не прогулка к теще на блины.
— Пистолетики можно забрать, Вашбродь? — влез тороватый Игнашка в мои раздумья. — И ружьишко! Богатое! Рублей на сто серебром потянет!
Вася. Вельяминовское укрепление, 29 февраля 1839 года.
Летом в крепости вышел смешной случай. Приехал Раевский. Устроил всем разнос. И за размытые крутости бруствера, и за развалившиеся частью ружейные бойницы. А более всего за количество больных, словно в этом был виноват оставленный за главного капитан Папахристо. Генерал оправданий слушать не захотел.
— Арестовать лекаря Нечипуренку и отправить на «Язоне».
Раевский перепутал пароходы «Колхиду» и «Язон». От последнего после крушения 31 мая 1838 года остался лишь один котел на берегу. Вот исполнительный Папахристо и посадил несчастного лекаря в этот котел. Генерал потом извинялся…
Старичок-комендант безумно боялся начальства, но перед врагом не робел. Он заранее знал, что атака будет. Сами горцы предупредили, прислав парламентера.
— Сдавайтесь или всех вырежем!
— Русские будут биться до последней капли крови, но форт не сдадут! — гордо ответил старый грек.
Предупреждение от лазутчика, отправленного штабс-капитаном Варваци, пришлось кстати, как и прибывшая накануне гренадерская рота навагинцев в неполном составе, которую по своей инициативе привез на пароходе Филипсон[1]. Гарнизон никак не мог оправиться от косившей всех подряд лихорадки.
— Сподобил Боже и генерал, вас мне прислали! — восторгался Папахристо, пожимая руку подпоручику Худобашеву и свято веря, что приказ о подкреплении отдал лично Раевский. — Будет приступ, отобьемся гранатами! А не отобьемся, подорву пороховой погреб. Такой себе приказ дал!
— Столь велика убыль в гарнизоне, что пришлось нашу роту по зимнему морю на пароходе доставлять? — спросил командир гренадерской роты, не обратив внимания на страшный выбор капитана.
— Как же иначе, батюшка мой? — ответствовал замученный отчетами комендант. — В форте из среднего числа гарнизона в 228 солдатушек заболевало в месяц средним числом 131, а умирало, стало быть, в среднем 27. То есть заболевал каждый второй, а богу душу отдавал каждый пятый. Вот и считайте: за полгода сколько выходит?
— Когда же ждете атаки?
— Кто же знает? Уведомил меня добрый человек, но дня не назвал. Будем наготове.
— Зря генерал Раевский объявил, что привез в форты на побережье две тысячи пудов соли. С горцами, видите ли, торговать ему вздумалось. А в итоге, не торговля, а большой соблазн эту соль у нас отнять.
— Голодают в горах. Вот и ошалел горец.
— Весь гарнизон на ночь под ружье?
— Отдыхайте! К моим офицерам-пропойцам лучше носу не кажите. Сладу с ними нет. Поставлю на стены 1-ю роту черноморского линейного батальона № 5. А ваши пусть на рассвете в церкву сходят к заутрене. Говение!
Ночью капитан прошёлся вдоль банкетов. Линейцы стояли, напряженно прислушиваясь к ночным шорохам.
— Орудия заряжены? — осведомился комендант у артиллерийского офицера Румянченкова.
— Так точно! Все шесть крепостных пушек и четыре кегорновы мортирки!
— Посматривайте на ту гору! — показал рукой Папахристо, обращаясь к солдатам. — Костер увидите, немедленно меня поднимайте.
… Додоро присоединился к группе. Потекли дни ожидания. Горцы не спешили. Перемещение такой массы людей у них было поставлено из рук вон плохо. Все изменилось в ночь на 29-е февраля. Все окрестные горы мгновенно заполнились черкесами. Их было так много, что группе штабс-капитана Варваци пришлось подняться выше в горы.
— Костер будем запаливать? — уточнил Вася.
— Непременно! — не колеблясь, рубанул штабс-капитан.
— А смысл? Такой густой туман!
— Все равно! Кажется, горцы идут на штурм. Может, стрельбу поднять?
— Далеко мы поднялись. Не услышат в форте. Только черкесам выдадим свое месторасположение.
— Черт, черт, черт!
Игнашка поджег растопку и кинул на ветки. Огонь весело побежал по смолистой хвое.
— Хучь погреемся!
— С ума сошел? — рявкнул Девяткин. — Отходим к лошадям. Додоро уже извелся, наверное.
Туман сыграл и подлую, и благую роль. Костер не заметили не только в форте, но даже горцы неподалеку. Они разделились на несколько отрядов и окружали форт с трех сторон. Впереди в полной тишине шел авангард черкесов. Им нужно было взобраться на горку, преодолеть широкий, семиметровый ров с торчащими на дне рогатками, и деревянный палисад — 2.5-метровый частокол из бревен. Земляного вала у Вельяминовского форта практически не было.
Чтобы подняться из рва и на стены, атакующие несли слегка переделанные косы. Их надоумили поляки-дезертиры. На родине повстанцы активно применяли косы во время восстаний против царя. В том числе, и для штурма укреплений. Что проще зацепиться лезвием за верхушку стены и взобраться с помощью древка наверх? Белл, перед тем как сбежать, надоумил Берзега использовать активнее опыт предателей, которых не смущало, что вместе с русскими погибнут и их собратья, отданные в солдаты. Убыхский князь сообразил, что к советам поляков стоит прислушаться. В его отрядах давно нашлось место русским дезертирам. Пришло время проверить верность и тех, и других не только в артиллерийской науке.
Видимость была нулевой. Черкесы практически наощупь подобрались ко рву, а главное, к воротам, оставшись незамеченными. Лишь когда незадолго до рассвета они начали разламывать топорами деревянные створки, в крепости поднялась тревога.
Переход от предутренней тишины к выстрелам, крикам, стонам и проклятьям оказался столь мгновенным, что комендант не поверил своим ушам. Он вскочил с постели, на которую прилег одетым, так и не сумев заснуть, и с саблей в руке выбежал во двор. Обер-офицеры-линейцы из гарнизона, пьянствовавшие всю ночь для поднятия духа, задержались. На площадку перед их флигелем уже выскакивали солдаты — из церкви, из казарм. Бежали на свои места, чтобы штыками сбросить визжавших горцев. У задней стены укрепления строилась резервная 2-я рота линейцев.