— Не драматизируйте, Коста! Никто вас в Черкесию отправлять не собирается. Пусть эти дикари сами решают свою судьбу. Знаете, как Уркварт называет горцев? Наши ирокезы, ха-ха… У нас хватает возможностей вредить русским и отсюда. Дэвид изготовил «Декларацию независимости Черкесии», сегодня этот листок хранится в каждой сакле, в каждом ауле адыгов.
Я изобразил удивление. Стюарт пояснил:
— Адыги — это жители западной Черкесии, вы же наверняка с ними имели дело — это такие парни с кинжалами и в черкесках, настоящие волки. Но Уркварту и вашему покорному слуге удалось у них побывать два года назад. Как видите, я вполне здоров и даже не потерял аппетита. Попробуйте, кстати, эту фантастическую баклаву.
Стюарт замолчал, выжидая, пока служка сервировал стол чаем и восточными сладостями. Когда он удалился, англичанин продолжил:
— Следует проявлять осторожность и не болтать лишнего, когда рядом чужие уши. Город кишит русскими шпионами… Так вот, возвращаясь к нашим делам… Что бы вы предприняли, если бы нуждались в качественной информации из русского посольства, дабы эффективнее противодействовать его планам?
— Ответ очевиден, сэр: устроил бы туда своего человека.
— Эсквайр! — напомнил мне Стюарт, крайне щепетильный в вопросах титулования, как я уже понял. — Ход ваших мыслей очевиден, но есть проблема: не сложно пристроить своего человека на работу к русским, снабдив его нужными рекомендациями. Но где взять слугу со знаниями языков и образованным настолько, чтобы уловить нечто действительно важное. Штат посольства Российской империи в Стамбуле огромен, его потребность в людях из числа местных жителей, достойных доверия, крайне высока, но выбираются лишь греки, как православные и явно турками обиженные.
— Не хотите ли вы сказать, что в роли такого слуги вы видите меня⁈ — вскричал я, уязвленный таким предположением: меня, человека 21 века, хотят загнать в прислугу?
— Почему бы нет? — спокойно отреагировал Стюарт, готовый к подобной реакции. — Ныне положение греков в Стамбуле, хоть и улучшилось, но не настолько, чтобы привередничать. Насколько мне известно, они бегут в Россию при первой возможности и готовы на все, чтобы стать подданными русского царя. В вашем же случае стоило бы прислушаться к доводам разума. Как много у вас вариантов? Тем более, я же не предлагаю вам жить за счет русских. Вы работаете на них — например, садовником — и на нас за хорошее вознаграждение. Как говорят на моей родине, на мед поймаешь больше мух, чем на уксус.
Не уверен, что правильно понял, но, по-видимому, Стюарт пытался сказать, что ласковое теля двух маток сосет. Его дальнейшие слова подтвердили мою догадку.
— Мы избавим вас от Афанасиоса, дадим нужные бумаги для устройства на работу и хорошо заплатим, а вы приобретете полезные связи, и — кто знает — возможно, подумаете о переезде в Россию, где откроются интересные возможности для коммерции, или вернетесь на родину, где английское влияние велико. Очень велико, уверяю вас! И там также есть нужда в проверенных в деле агентах.
— Я же объяснял: мой опыт шпионства закончился весьма печально.
— Боже, как можно сравнивать⁈ Дарданелльский паша и Великая Британия! Я познакомлю вас с такими людьми с таким положением… Я сведу вас с Дэвидом Урквартом, и вы сразу все поймете! Чтоб вы знали: он вернулся в Стамбул из-за своего журнала «Портфолио». Его статьи были способны свергнуть Правительство! Для вас будет честью работать вместе с будущим премьер-министром Великобритании! А Дэвид своих не бросает. Он воистину фигура мирового масштаба!
При этих словах Стюарт вскочил с места, подхватил свою шляпу и принялся ходить вокруг стола, энергично жестикулируя:
— Оставьте, Коста, свои сомнения. Я предлагаю вам верное дело, возможность решить все проблемы и обрести будущее…
Да-да, подумал я, «будут деньги, дом в Чикаго, много женщин и машин…» — как все знакомо, Владимир Семенович давно предупреждал. И как сделать так, чтобы мое согласие выглядело естественным? А если так:
— Рекомендаций мало! Чтобы проникнуть в посольство, нужно свести знакомство с его драгоманами-греками. У нас принято решать все вопросы через землячество.
— Вот видите! Вы уже думаете о деле! Вы уже ищите решения — замечу, весьма дельные. Вы уже внутренне согласны!
— Перед вашим напором, мистер Стюарт, трудно устоять. Но дайте мне время подумать.
— Вы считаете, у вас есть время на раздумья? А если завтра вас найдут в канаве с перерезанным горлом? Разве ваши враги отступили? Вы в безопасности?
— С этим не поспоришь, сэр.
Стюарт не стал меня снова поправлять.
— Давайте сделаем так. Сейчас я отведу вас на один постоялый двор. Его хозяин — наш человек, вернее, он часто оказывает нам услуги, укрывая у себя нужных нам людей. Там нам проще приглядеть за вами и прийти на помощь, если что-то пойдет не так. У меня займет несколько дней, чтобы проверить ваш рассказ и подготовить необходимые бумаги. Возможно, на вас захочет взглянуть Уркварт — его слово будет последним. Вы же ничего не потеряете и не потратите ни пенса: проживание в течении недели мы вам обеспечим. Согласны?
— Более чем щедрое предложение, мистер Стюарт. От такого откажется лишь глупец.
Англичане рассчитались с духанщиком, и мы тронулись в путь.
Во время моей турпоездки в Стамбул одной из достопримечательностей, которую нам показали, был огромный постоялый двор Бююк Валиде Хан. Ныне он должен процветать: расположенный в самом центре торгового квартала, он, как нам рассказывали, играл роль своеобразного торгово-офисного центра средневековья, объединявшего под одной крышей жилые комнаты, офисы, склады, переговорные, помещения, используемые под мастерские. На мой вопрос, пойдем ли мы именно в этот караван-сарай, Стюарт отмахнулся.
— Там одним персы-шииты, дурное место.
Уж, не знаю, чем не устроили протестанта Стюарта идейные противники суннизма, но спорить я не стал. Он повел меня по кривым тесным улочкам куда-то на север от Гранд-Базара, и мне снова пришлось крутить головой, чтобы запомнить дорогу. Наверное, благодаря этому, я вдруг заметил, что нас упорно преследует какой-то человек. Ничем не примечательный мужчина в сюртуке европейского кроя и черной феске с серебряным полумесяцем сворачивал там же, где и мы, притормаживал возле лавок, изображая праздношатающегося зеваку, и двигался вслед за нами, стоило нам удалиться.
Как говорил один мой знакомый, ныне вполне себе здравствующий: если у вас паранойя, это не значит, что за вами не следят. Чтобы проверить свои подозрения, я попросил Стюарта со спутником подождать меня буквально пять минут. Сказал, что желал бы вернуться назад в переулок, из которого мы только свернули, чтобы купить себе пару бытовых мелочей. И, как и ожидалось, столкнулся с Черной феской, прошел мимо и с интересом наблюдал за его порывами подождать меня или устремиться за англичанами.
В итоге, он выскочил на перекресток и замер, как истукан.
— Нет у вас методов против Косты Варвакиса, — весело бросил я ему в спину по-русски.
Кажется, он меня понял. Все чудесатее и чудесатее…
Впрочем, нужду в полотенце и зубном порошке никто не отменял, даже загадочный господин в черном. Но в лавке, в которую я зашел и в которой продавалось все подряд — от сладостей до бытовых мелочей, — вместо «Бленда меда» мне предложили толченый мел с подозрительного вида добавками. Новая проблема на мою голову.
Вскоре мы добрались до нужного нам хана.
Во внешнем виде османского «отеля» три звезды — в равнобедренной трапеции, которую образовывало здание, — не было ничего необычного. В Париже таких домов — на каждом шагу. Но боковая стена, выполненная, начиная со второго этажа, в виде последовательного ряда из трех вертикальных уступов с окнами, забранными решетками, меня откровенно восхитила. В этом было что-то куда более созвучное моему потерянному времени. Практически — модерн, намного опередивший свое время с его строгими формами классицизма или с архитектурной вычурностью барокко. Всё ж следовало признать, как не противилось мое греческое сердце этой мысли, что турки — нация не только жестокая, но и умеющая удивлять.
Внутри хан выглядел более привычно и традиционно. Прямоугольный двор с единственными уличными воротами, переходящий в другой, куда мне посоветовали не соваться. Три ряда арочных галерей, опоясывающих по периметру каждый этаж. Двери «номеров» выходили на эти галереи. В одну из таких комнат меня проводили.
Перед расставанием Стюарт показал мне здоровенного охранника-албанца с устрашающим набором кинжалов за туго скрученным мягким поясом и в мягком овечьем колпаке, несмотря на теплую весеннюю погоду:
— Это Ахмет! Он за вами присмотрит. И постарайтесь не покидать караван-сарай. Это в ваших интересах. А теперь переведите, что я сказал: у бабУщ-ка бэзудэржно вэсэлэ.
— Прошу прощения, но это скорее похоже на набор слов типа «у бабушки безудержное веселье». Может лучше так:
Запомни же ныне ты слово мое:
Воителю слава — отрада;
Победой прославлено имя твое;
Твой щит на вратах Цареграда;
И волны и суша покорны тебе;
Завидует недруг столь дивной судьбе.
— Что это значит?
— Это стихи. Пушкин, модный поэт в России.
— О! И о чем его стихи?
— О великой мечте русского народа, — не удержался я от шутки. Стюарт ее проглотил, не поняв скрытой двусмысленности.
— У нас тоже есть свой великий поэт. Лорд Байрон, слышали?
— Кто же не слышал о великом Байроне, борце за свободу греков?
— Тогда все очень хорошо, — туманно заметил Стюарт. — Можешь идти.
Наконец, я остался один. Можно перевести дух и серьезно подумать обо всем случившимся — о всех этих встречах, переговорах, обещаниях и перспективах. Хотя бы свой внешний вид в подробностях оценить и понять, чем меня наградило нежданное попаданство.
Но сперва подошел к узкому окну, чтобы понять, куда меня нелегкая занесла. С улицы, задрав голову, на меня смотрел тот самый тип в черной феске — зло, не скрывая своего интереса и ничуть не маскируясь. Его взгляд не обещал мне ничего хорошего — только грядущие неприятности.