— Гамарджоба, генацвале! — поприветствовал я Дмитрия, повернув к нему голову.
— Феликс Петрович, уверяю вас: Коста даже меня учит, уже неделю, как занимаемся, — объяснил Дмитрий, широко улыбаясь.
— Так, отставить смех! Работаем. Итак, первая версия: Спенсер нацелился после Одессы и Крыма проникнуть в Западную Грузию, если средство его передвижения — черноморская навигация. В Грузии у нас два порта — Поти и Редут-Кале. И там столь строгие карантинные и пограничные порядки, что вряд ли он всерьез рассчитывает найти там отрытые ворота. Какие еще есть варианты?
— Давайте снова вспомним все детали разговора Косты и Спенсера в саду. Там, наверняка, есть подсказки. Напряги память, Коста. Что было такого, что выпадало из общей беседы? Какие-то имена, географические названия? — обратился ко мне Дмитрий, мгновенно стерев улыбку со своих губ.
— Имена? Названия? Ну, он точно говорил про Крым и Одессу, спрашивал, бывал ли я там.
— Быть может, ему просто нужен переводчик с русского, знакомый с Новороссией? И наш Коста ему не подошел, раз там не бывал? — выдвинул правдоподобную версию студент.
— Не вяжется с познаниями Косты в грузинском, — задумчиво произнес Фонтон.
«Странно, — подумал я, — Их совершенно не удивляют мои языковые познания. Привыкли, видимо, к тому, что здесь, в Пере, даже малые дети на пяти-шести языках свободно болтают».
— Про Грузию разговора не было, — добавил вслух.
— А о чем был?
— Он Черкесию упомянул. А еще какого-то Клапрота.
— Кого-кого? Клапрота? Что же ты молчал, чертяка! — Феликс Петрович вскочил из-за стола и бросился к книжному шкафу, бормоча под нос. — Клапрот, Клапрот, где тут у нас Клапрот… Вот! Нашел! Извольте видеть!
Фонтон бросил на стол толстую красивую книгу. На обложке значилось: «Путешествие по Кавказу и Грузии, предпринятое в 1807 и 1808 годах по поручению Императорской академии наук Санкт-Петербурга, содержащее полное описание Кавказских стран и ее жителей. Юлиуса Клапрота».
— Между прочим, фундаментальный труд нашего ученого. Первое подробное описание народов Северного Кавказа и их языков, — объяснил мне Дмитрий-заучка.
— Выходит он в Черкесию и Грузию собрался? — сделал я логичный вывод. — А ведь я еще брякнул, что на побережье дела вел, хотя это и не так.
— И подкатывает он к тебе, чтобы нанять как переводчика и знатока местных обычаев, пусть даже у него в самой Черкесии уже есть доверенные люди, — подытожил Фонтон.
Он, так и не присев после броска к книжному шкафу, заходил по своему кабинету с задумчивым видом. Мы молча следили за ним, боясь помешать. Минут через семь, когда нервы были уже на пределе, он сразил меня наповал своей репликой:
— Ты обязан поехать со Спенсером!
Ничего себе предложеньице! Мол, давай, Коста, полезай к волку в пасть. Злой черкес тебя заждался, точит свой кинжал. Меня охватила легкая паника. Перцу добавила следующая реплика Фонтона:
— Никому из наших не удавалось проникнуть в самое сердце Кавказа. В прошлом годе доблестный кавказский офицер Федор Торнау пробрался через Кавказский хребет под видом горца в Сочу. Подвиг его — на устах всех, кому понятны трудности и опасности такого путешествия. Если Спенсер поедет в Черкесию, тебе и притворяться нет нужды. Великолепная легенда, лучшее из возможных прикрытий! Сколько наиважнейших сведений ты сможешь добыть! Ну как, согласен?
Я ошеломленно молчал. Что тут сказать? Я, конечно, себе дал зарок от опасностей не бегать. Но прыгать в них с головой? Так я до 53-го года не доживу.
— То, что Спенсер в Черкесию поедет, — это бабушка надвое сказала, — пришел мне на помощь Дмитрий, видя мои колебания. — А то, что он Косту с собой возьмёт, — тем более.
— Нужно исходить из возможностей. А еще лучше, представляя себе эти возможности, способствовать их осуществлению, — нравоучительно произнес Фонтон. — Имеем как исходное: Спенсер проявляет интерес к Черкесии и собирается выехать из Стамбула. Нам нужно, чтобы Коста поехал с ним. Следовательно, нашему агенту необходимо всеми путями сблизиться с писателем, став для него если не незаменимым, то крайне полезным. Какие будут предложения?
— Эй,эй, я еще не согласился, — засопротивлялся: без меня меня женили, не согласная я!
— Не согласился — на что? — хитро прищурился Фонтон.
— В Черкесию ехать, ясно дело.
— А мы про Черкесию пока не говорим. Спенсер желает выехать в Новороссию. Нам нужен человек, чтоб за ним приглядывал. Лучше тебя у нас кандидатуры нет. Ты согласен на такую постановку вопроса?
— А Черкесия с Грузией? — уныло возразил, чувствуя, как меня загоняют в угол.
— Послушай, Коста. Вот я уверен, что сей господин тебе и слова не скажет о конечной цели своего путешествия. Будет тянуть до последнего. И если такой момент настанет — заметь, говорю «если», а не «когда» — ты примешь решение сам, без постороннего давления. И вспомнишь следующие мои слова: это никому не удавалось, я буду первым!
— И я смогу ему отказать?
— Сможешь! И ни слова упрёка от меня не услышишь — обещаю!
— Нужно подумать.
— У тебя будет на это достаточно времени. А сейчас нужно решить, как тебя к Спенсеру прицепить.
— А как же Стюарт? Моя работа в посольстве?
— С этим все проще простого. Ты, как источник информации — по сути дела, ноль без палочки. Ну, услышишь какие-то разговоры, ну, стащишь непонятное письмо. Невеликая птица лишь по зернышку клюет. Если мы вместо тебя, предложим англичанам нашего студента — вот тут они на уши и встанут!
— Меня⁈ — Дмитрий даже подскочил на стуле, позабыв о субординации.
— Тебя-тебя, голуба моя. Пора вылезать из детских штанишек и заниматься серьезными делами.
Дмитрий уселся обратно на стул и обхватил голову руками.
— А ну отставить мерехлюндии! Долг офицера еще никто не отменял, юнкер Цикалиоти! Пусть ты и по гражданской части, но по табели о рангах чин имеешь. А это не пустой звук.
Студент понуро кивнул. Кто он там по той Табели — отставной козы барабанщик? Низшая ступень, коллежский регистратор? А все туда же: его высокоблагородие сказало «надо», юнкер ответил «есть»! А как же я?
— А как же я, ваше высокоблагородие? — повторил свой вопрос вслух.
— С тобой у нас все сложнее. Золото тебе сулить, полагаю, бессмысленно. Помню-помню про твои капиталы. Давай так договоримся. Сейчас, вот прямо за этим столом, садишься и пишешь прошение на имя императора о принятии тебя в русское подданство. Образец дам. И клянусь: загружаешься вместе со Спенсером на пароход на Одессу, сразу отправляю бумагу в Петербург с приложением своей положительной рекомендации. Или посланника попрошу руку приложить. Решаемо!
— Вот награда — так награда! — восхищенно присвистнул Дмитрий. — Поверь, Коста, тысячи греков о таком только мечтают. Стать подданным Российской Империи — величайшая честь!
— Да я как бы и не возражаю, — ошеломленно ответил. Принять русское подданство — в моих интересах и моим планам на будущее соответствует полностью.
«Вот нравится мне Фонтон, чего скрывать. Как он ловко все обставил! Наш разговор провел — как на пианино сыграл. И все так складно у него вышло», — думал я, старательно царапая бумагу и по буковкам списывая с образца прошения, чтобы не пропустить все эти неизвестные мне «яти».
— Смотрю, писать ты непривычен, — кивнул своим мыслям Фонтон. — Мало тебя пока знаю, но верю тебе. Нет в тебе подлости, хотя и себе на уме. А сделаешь дело, еще больше поверю и милостью своей, и поддержкой не оставлю.
Тут его глаза загорелись мечтательным блеском. Он словно унесся в своих мыслях в какие-то дали, как человек, возмечтавший о великом. Нетрудно догадаться, в какие. Наверняка, придумывает комбинации, как бы все устроить с моей поездкой в Черкесию. Если все сложится, это будет для него таким успехом, таким шедевром в карьере разведчика… Не только звания и ордена, овации от тех, кто посвящен в тайны разведки, но и взятие никому не доступной вершины, личный прорыв. Есть от чего голове закружиться!
Мне же отвлекаться не стоило от своего занятия. Как бы клякс не понаделать. А еще вопрос: какое отчество писать? Сообразил, что имени отца Косты не знаю. В письме ученого, что сестра мне в Салониках дала, было указано «Спиридонович». Что если сие есть проделки насмешницы-истории или неведомой мне силы, закинувшей меня в тело Косты? И написав сейчас это отчество, я словно объявлю себя своим собственным папашей. Есть от чего прийти в отчаяние напополам с недоумением.
Отбросив сомнения, я все же написал: «Сын Спиридона». Завершил свои мучения, протянул лист Фонтону. Тот принял с легкой усмешкой, аккуратно положил на стол и присыпал его песочком.
— С авансами закончили! — Дмитрий глянул на него с недоумением, мол, а мне-то что перепало? — Теперь о деле поговорим. Как Косте сойтись со Спенсером накоротке?
— На первое мая, — припомнил студент, — объявлено из Топкапы большое празднество по случаю рождения мальчика в султанской семье. Будут вечером народные гулянья, салюты, выступления теневых театров карагёз и прочие увеселения.
Вот это номер! Мир, труд, май! Красные флаги! Трудящиеся Стамбула идут на демонстрацию! Это все, кончено, весело, но стоит сосредоточиться на деле.
И все-то он знает, наш Дмитрий Горшкович! Хорошо студентов профессура питерская учит. Что-то знакомое вертится в голове, что-то, связанное с началом мая и грузинами.
— Первое мая, первое мая… — задумчиво произнес.
Стал загибать пальцы и высчитывать, совпадает ли первое мая по старому стилю с 14 мая по новому. Казалось, подсчитать несложно. Но мысли путал светлый праздник Первомай.
— Грузины в Константинополе живут? — спросил, справившись, наконец, с красными флагами в голове.
Фонтон и Дмитрий уставились на меня, как на несмышленыша:
— Вот ты спросил! Конечно, живут. Причем, тут, неподалёку, в армянском квартале Перы. Большая община, селятся вместе, и церковь Святой Троицы под боком. Она тоже армянская, но грузины как-то договорились, ходят туда молиться.