— Откуда же здесь так много грузин?
— Тут всякой твари по паре. Много политэмигрантов. Бегут сюда несогласные с нашей политикой в Тифлисе. Несколько лет назад генерал Вельяминов целый заговор раскрыл. Те, кого не арестовали, сюда сбежали. Но и раньше переселялись. Когда царица Мариам заколола кинжалом генерала Лазарева и была сослана в Россию. Тогда многие дворяне в Константинополь эмигрировали, — как на экзамене бойко отчитался студент.
— Ты, Дмитрий, ври да не завирайся, — поправил его Фонтон. — Дворян с Кавказа, конечно, много перебежало: для них присягу нарушить — плевое дело. Но куда больше здесь тех, кого детьми в рабство продали. В Закавказье целые банды промышляли до Ермолова, детей в Грузии похищавшие. А перед заключением Георгиевского трактата налетчики из аджарцев и черкес хватали грузин от мала до велика так, что Грузия обезлюдела. Но и сейчас грузинками на базарах торгуют, хоть и редкий это ныне товар. Вот потомки тех грузин, кто из рабства вышел, и селятся здесь поближе к своим. Только я не пойму: тебе-то что за дело до картвелов?
— Дело мое такое: первого мая у грузин большой праздник — Тамароба. В честь царицы Тамары, почитаемой грузинской святой. И нет лучше способа показать Спенсеру мои познания в языке и народных обычаях, как прогуляться с ним по кварталу в этот день, где обязательно должны состояться народные гуляния.
— Не та ли это царица Тамара, что мужа своего, русского князя Юрия, из Грузии выгнала? — уточнил Дмитрий.
— Та самая, — подтвердил Фонтон. — Бесит твоя привычка в хрониках исторических копаться. Надо о деле думать. Считаю идею твою, Коста, великолепной. На том и порешим: поразишь англичашку своим умением с чужим народом сблизиться — он твой. Говорю как разведчик: нет более ценного для нас человека, чем тот, кто сможет в любое общество, как нож в масло, войти. Так что ступай к Спенсеру в пансион Джузепино, благодари за помощь в суде и приглашай на праздник!
…Вышли из посольства и разделились. Студент отправился в кофейню забрать наших, чтобы усадить на лодку до Бююкдере, а я, не задерживаясь, отправился к Спенсеру на улицу Санта-Мария. Нужно было свернуть направо из ворот посольства, миновать спуск по лестнице к католической церкви Святой Марии Драперис. Обогнуть ее, спуститься по переулку к уютному особняку во флорентийском стиле — тому самому пансиону Джузепино, предлагавшему своим жильцам даже конюшню для размещения верховых лошадей.
— Могу ли я увидеть англичанина, что недавно пришел? — спросил я у толстого итальянца, прямо в холле невозмутимо поедающего вилкой огромную гору спагетти из приличных размеров тазика[1].
— Ныне в пансионе проживают многие подданные британской короны. Мистер Ньютон и его друг мистер Спенсер, эсквайры, полковник Консидайн, приглашенный турецким правительством преподавать европейскую тактику, английские офицеры…
— Мне нужен мистер Эдмонд Спенсер.
— Вы знакомы, — утвердительно кивнул головой хозяин заведения, судя по манере держаться — тот самый Джузепино.
Не в силах расстаться с вилкой и пастой, он подозвал мальчонку в турецкой курточке, но с такой живой и озорной мордашкой, что не оставалось сомнений — тоже итальянец.
— Проводишь синьора в комнату мистера Спенсера. Господин ныне обедает, — зачем-то уточнил Джузепино, будто оправдываясь за свою страсть к макаронам.
Мы поднялись по винтовой кирпичной лестнице и прошли по коридору до номера Эдмонда. Меня поразила непривычная для Стамбула чистота и порядок. И номер, в котором жила моя потенциальная цель, оказался просторным, с большой кроватью под балдахином и с деревянными балками, красиво рассекающими пространство потолка.
Спенсер поприветствовал меня бокалом красного вина, вытер рот салфеткой и предложил изложить суть дела. Как и ожидалось, он загорелся идеей окунуться в незнакомый мир восточного празднества с грузинским колоритом. Договорились встретиться за час до полуночи. Быстро отстрелялся.
Вышел на Гран рю де Пера, вздохнул ароматы сладкой выпечки из ближайшей пекарни и задумался. Неожиданно, я оказался предоставлен самому себе. Не навестить ли мне караван-сарай, коль выпала такая возможность? Мысли о моей царице меня не покидали все время после нашего расставания. Ноги сами собой понесли меня в сторону хана и лавки моего приятеля. Есть одна задумка!
…В лавку к армянину Тиграну я ворвался, уже порядком запыхавшись. Всю дорогу шел быстрым шагом, иногда срываясь на бег и с трудом заставляя себя все-таки вернуться к первому варианту «великого похода». Не хотелось привлекать к себе лишнего внимания. Да и набегался уже порядком за все эти дни. «Вот, что с человеком делает 'невтерпёж», — думал я, оценивая, кроме прочего, еще одно старорежимное словечко.
Как назло, старик был занят покупателем. Но бросив на меня взгляд, он сразу распознал степень моего нетерпения. А потому парой ловких фраз закруглил беседу со словоохотливым клиентом, вручил ему покупки и вежливо выпроводил. Я даже не успел толком отдышаться.
— Что, что случилось, друг мой? — обратился ко мне Тигран.
— Чем из сладкого можно порадовать боснийку? — я был настолько взбудоражен, что, забыв поприветствовать своего поставщика, сразу выдал всю «позицию», как сказал бы Ахмет.
Лавочник рассмеялся, шутливо погрозил мне пальцем.
— Аааааа! Я так понимаю, тебя ждет сладкая ночь?
— Что «сладкая» — без сомнения, — я поддержал его смех. — Что «ночь», увы, не уверен. Но очень хотелось бы.
— Ах, молодость, молодость… — повздыхал старик и решил преподнести мне урок мудрости. — Никогда не отказывайся от таких возможностей, пока молод и свободен. Станешь, как я, всегда будешь корить себя за то, что упустил.
— Хорошо! — я с легкостью согласился.
Тигран некоторое время смотрел на меня, оценивая, насколько я усвоил урок, и насколько я честен в своем обещании. Остался доволен.
— Значит, боснийка? — хитро прищурился Тигран. И вдруг. — Уж не жена ли она Селим-бея?
Я похолодел от ужаса и уже костерил себя на чем свет стоит за свой длинный язык.
«Ну, вот сейчас-то его тебе и отрежут! — подумал со злорадством. — И моли Бога, чтобы только этот язык, а не тот, который тебе не подчиняется при виде Малики! Сходил, блин, за хлебушком, ебака»!
Тигран и в этот раз остался доволен моим видом. Рассмеялся.
— Друг, мой, неужели ты мог подумать, что я выдам тебя⁈
Я опустил глаза.
— Ай-яй-яй! — старик покачал головой, и выставил вверх указательный палец правой руки. — Тигран никогда не выдавал друзей! Это, во-первых. А, во-вторых, даже если бы я не был твоим другом, я все равно не сделал бы этого. Более того, когда я закрою лавку, то пойду в церковь и поставлю свечку за твое здоровье! Чтобы этого здоровья тебе хватило на всю ночь!
— Почему?
— Потому что даже для турка Селим-бей — редкая сволочь и гад! — Сейчас в Тигране трудно было узнать добродушного старика-лавочника: челюсти сжаты, лицо суровое. — Он столько плохого сделал для моих соплеменников… Так что ты сейчас отомстишь за нас! Как же мне не поставить свечку за твое здоровье⁈
— Только я очень прошу тебя, Тигран… — мне не пришлось заканчивать свою просьбу.
— Тигран — не болтун! Успокойся. Никто не узнает об этом. Но ты же позволишь мне рассказать своим тогда, когда уже никому не будет угрожать опасность?
— Договорились! — прежнее веселое настроение вернулось ко мне.
— Мы угостим твою боснийку лучшим, что у меня есть! — ликовал старик.
Тигран тут же достал короб. Аккуратно укладывая туда сладости, давал пояснения.
— Это — хурмашица, жареный в масле коржик. А это — кадаиф из тончайших высушенных полосок теста. Чем полоски тоньше, тем вкуснее кадаиф, начиненный орехами и пропитанный сиропом. Как и с хурмашицей, так и с кадаифом, важно соблюсти меру и не позволять им утонуть в сиропе!
Я кивал в ответ на его объяснения.
Тигран накрыл короб плетеной крышкой. Задумался.
— Послушай меня, Коста. Сладости — это хорошо. Но, поверь мне, как только ты пару раз наведаешься в сладостный сад, вам обоим захочется так есть, как хочется есть только очень голодным людям! И сладости тут уже не помогут!
Старик достал другой короб.
— Вот тебе еще баранина, хорошая, в меру жирная, весенняя зелень и лепешки. Будешь меня ночью вспоминать и благодарить!
Я не стал дожидаться ночи, бросился благодарить тут же.
— Смотри, — напутствовал меня старик напоследок, — старайся! Не подведи нас!
Я пообещал.
…Влетел во двор. Тут же увидел Ахмета, сидевшего за столиком. Албанец, привстав, посмотрел на меня. Мне сразу все стало понятно. Улыбка сползла с моего лица. Последние несколько шагов к нему я делал на ватных ногах.
— Что случилось? — надежда еще теплилась.
— Давай помогу, — вместо ответа Ахмет протянул руки за коробом.
Забрал один из коробов.
«Этот со сладостями», — подумал я.
Ахмед поставил короб на столик. Протянул мне сложенный листок бумаги.
— Тебе, — в глаза мне старался не смотреть.
Я взял листок. Ахмет в это время забрал и второй короб.
'А этот с бараниной, — подумал я, открывая листок. Записка была на греческом.
«Не придется, к счастью, никого просить прочитать, позаботилась».
Я уже точно понимал, что будет написано на листке. Поэтому скользнул наискосок, вычитав главное.
«…Свет очей моих… Муж уезжает… Я должна… Никогда не забуду… Любимый…»
— Когда они уехали? — я поднял глаза от записки, обращаясь к Ахмету.
— Час назад.
— Час? — я залился истерическим хохотом. — Всего час⁈ Мы успеем! Ахмед, умоляю тебя! Давай, поскачем за ними! Они же медленно едут. Это же караван! Мы успеем! Ты мне поможешь! На всю жизнь буду твоим должником! Пожалуйста, Ахмет!
— Коста, послушай меня…
— Я уверяю тебя, успеем!
Ахмет влепил мне пощечину… Я замолчал, стараясь изо всех сил сдержать слезы.
— Отпусти её… — мне показалось, что и Ахмет сейчас пытался сдержать слезы. — Иначе жизни не будет.