До чего продуманный этот Феликс Петрович! Какие оперативные комбинации крутит на ровном месте! Совершенно очевидно, что мое согласие на сопровождение Спенсера теперь будет выглядеть как ответная услуга, а не нечто искусственное и требующее проверок. Пострадавшие мои ноги в расчет не идут — и пятки не его, и цена невелика. Через недельку стану как новенький. И гордость моя, и униженное достоинство никого не волнуют. Тут вообще кто-то об этом вспоминает? Главное, со студентом все получилось, как задумано. Интересно, в этом мире знакомо слово «вербовка»?
— Завербовали тебя, демоны английские? — решил проверить.
— Точно! Как армейские вербовщики! — согласился студент. Потом наклонился ко мне и тихо зашептал. — Неподалеку от резиденции в Бююкдере пристрелили турка. Это ведь твоя работа и мой пистолет? Ты его для этого просил?
— Турка? — изобразил удивление.
— Коста, не думай даже, я тебя не осуждаю. Я тобой восхищаюсь! Отомстил, да? Я сразу понял, что ты что-то серьезное задумал. Даже хотел предложить свою помощь. Но не решился. Как и все греки из Фанари. Все ждем чего-то, терпим… Мы столько пережили, столько смертей от руки турок, столько поломанных судеб! В 21-м я ребенком видел тело нашего Георгия, качавшееся три дня на воротах патриархии. А мы боялись его снять…
— Патриарха Константинопольского?
— Да-да, его, великомученика нашего. Гроб с его телом плыл на том же корабле, на котором я бежал в Одессу. Потом из-за его погребения была большая стычка с евреями. Даже погром.
— Еврейский погром? В Одессе?
Студент молча кивнул. Вот это новость! Выходит, первый еврейский погром в России учинили греки? Лихие мы ребята, однако.
— Короче, Коста! Считай, я твой должник! Всегда вместе!
Мы пожали руки.
— Завтра принесу тебе лед. Его с балканских перевалов в столицу возят в соломе. И все примочки раздобуду. Не переживай! Одного тебя с англичашками не оставим! Есть еще просьбы?
— Ты знаешь, есть. И даже не одна.
Посвятил Цикалиоти в свой план вывоза сестры с племянником. Он загорелся помогать, обещал сбегать к Тиграну передать от меня весточку, решить вопрос с паспортами через посольских и настаивал на своем обязательном участии в грядущем похищении моих родственников. Уходил от меня с горящими глазами. Мой пример для него оказался чересчур впечатляющим!
Взял в руки пузырек с местным «обезболом». Взболтал, посмотрел на просвет.
Белый, млечный сок из несозревших маков. Не это ли то самое «milk of the Poppy», что мейстеры Джорджа Мартина давали тяжелораненым воинам в «Игре престолов»? Как жаль, что так и не дочитаю его «Песнь льда и пламени»…
Добавил несколько капель в кружку с водой. Аккуратно перемешал.
Прежде, чем выпить, попросил прощения у папы. В молодости дал ему клятву, что никогда в жизни не притронусь к одурманивающим средствам. Но как справиться с мучительной болью во всем теле, если нет под рукой кодеина или димедрола?
Выпил. Лег.
Я не знал, когда начнет действовать снотворное зелье, сразу или чуть погодя. И как оно повлияет на меня? Вырубит сразу, откроет врата безмятежной неге или взбудоражит так, что отправит на поле брани на поиск новых подвигов? Ползком…
Подвиги? А не заигрался ли я? Заигрался настолько, что уже всякий свой безрассудный поступок склонен принимать за подвиг? И не случилось ли так, что я все это время попросту смотрел в бездну, и теперь бездна смотрит на меня?
Я еще до конца не разобрался в произошедшем. Но ощутив вкус новой жизни, очертя голову бросился в неё, порой практически не раздумывая и совершая такие поступки, которые, уж будем говорить начистоту, никак нельзя оправдать.
Да, я попал в то время и в то место, в котором человеческой жизни — грош цена. Головы летят направо-налево, только успевай уворачиваться! Но с какой стати я с таким упоением сразу и безоговорочно принял правила игры⁈ Не всегда, чтобы сберечь свою голову, нужно отрубать чужую.
Бездна смотрит на меня!
И весь ужас не только в том, что я стал пренебрегать чьей-либо жизнью. Страшнее то, что я не заметил, как уже пренебрегаю своей. А мой народ недаром говорит: мертвый храбрым не бывает! Так что, Коста, давай-ка, сделай шаг назад, перестань смотреть в эту бездну, оглянись, набери воздуха побольше, и начни, все-таки, сначала думать, а уж потом…
Ни в чем не будет смысла, если сгинешь по своему недомыслию… Наверное, молочко начало действовать, раз такая пафосная фигня лезет в голову… И тем не менее, тем не менее…
Кто я? Матрешка? Вот первая фигурка — Спиря-плакса, маменькин сынок. Вот вторая — Коста-лохматый, убийца. Третья — Варвакис-лысый, шпион… Может, мне и многое будет позволено… Одного себе нельзя позволять точно: пропасть ни за грош! Нельзя так бездарно распоряжаться сразу двумя жизнями: своей и прапрадеда.
Быть человеком чести? Да! Но не дураком, не безрассудным Аникой-воином! Вон, Геракл, был весь такой крутой из себя, а пропал из-за ерунды! Знаки, знаки, кругом подсказки…
О, какой приятный туман в голове! Карл у Кра… Карл у Клары украл коллары. Калр… А, ну вас к черту, Карлы и Клары! Спать!
… Поздним утром проснулся от боли в ногах. Дергало и тянуло. Покосился на флакончик. Взял в руки и задумался, не выпить ли мне новую порцию «обезбола»?
— Взгляните, Стюарт, перед нами новый поклонник лауданума, — весело воскликнул вместо приветствия зашедший в конюшню Спенсер, обращаясь к своему сопровождающему.
— Лауданум — это все же спиртовая настойка. Местные ее не оценят, — возразил Стюарт. — Вот в нашей доброй старой Англии её принимают все подряд — и дамы из высшего света от мигреней, и маленькие дети, которым работницы фабрик выдают ее как успокоительное.
— О, наш Коста — не ребенок и не томная дама, это мужчина со стальным сердцем.
— Да уж, да уж! Недооценили мы вас, наш маленький храбрый грек. Какие еще секреты скрывает ваш скромный облик?
— Прошу прощения, джентльмены, чем обязан? — с гримасой боли ответил на пустопорожнюю болтовню англичан.
— Не более чем решили вас навестить, — объяснил Стюарт. — А также поблагодарить. Ваша служба у русских закончена. Вы преподнесли нам бесценный подарок, и считайте наши усилия в вашем спасении — нашей наградой за вашу работу.
— И что же дальше?
— А дальше, мой друг, — пояснил Спенсер, — нам следует придерживаться легенды, озвученной нами у кади. Вы мой слуга, и вам надлежит сопровождать своего господина в его вояже. Это внешняя сторона дела. А внутренняя — ampilioris causa, говоря словами древних — это ваше желание спасти своих родных и отдать мне долг чести. Не таково ли было ваше намерение еще вчера?
— Не думаю, — поддержал его Стюарт, — что вам стоит задерживаться в Стамбуле. Начальник стражи Старого квартала явно затаил на вас зуб. Идеальный выход из ситуации — это выезд с вашим спасителем в Одессу. А другой ваш спаситель, господин Цикалиоти, обещал похлопотать о паспортах. Мы ожидаем их буквально в ближайшие дни. Дело — практически решенное.
— И какова же будущая география наших с мистером Спенсером путешествий? Мне будет позволено остаться в России для устройства судьбы моей сестры и ее ребенка?
— Я бы предпочел сохранить наш союз настоящих приключенцев немного дольше, — признался Спенсер. — Как вы смотрите на то, чтобы немного попутешествовать по черноморскому побережью? Взглянуть не только на его север, но и на восток?
— Кавказ? Как вы мне говорили?
— Не будем исключать подобного развития событий — уклончиво ответил Эдмонд — Кто знает, куда нас занесет ветер странствий.
— Вы могли бы меня и не спрашивать, господин. Моя жизнь со вчерашнего дня — в вашем распоряжении. Куда вы, туда и я. Так было записано!
Англичане взглянули меня с толикой ошеломления. Я и сам почувствовал, что переборщил с пафосом. Голова с трудом работала. Боль и маковое молоко — плохие помощники в тонкой беседе. Впрочем, что меня смущает? Принятая мною роль слуги английских господ? Но разве не этого от меня ждут?
— Вы не дворянин, но Homme d’honneur, человек чести, — подвел итог нашей беседе Стюарт.
Понятно, в его понимании «благородный человек» типа меня заслуживал лишь соломенной подстилки в обществе лошадей и безропотного исполнения приказов.
Англичане распрощались, пожелав мне скорейшего выздоровления, и вышли из конюшни. Остановились у ворот и завели неспешную беседу. Мне хорошо был слышен их диалог.
— Вы уже осознали, Эдмонд, в каком положении мы пребываем здесь, в Стамбуле? Это все старина Стратфорд Каннинг, лорд Рэдклиф[1], с его непомерным снобизмом, наш доблестный посол. В том, что нас здесь ненавидят чуть меньше, чем русских, виноват исключительно он. Только представьте: он прямо напротив дворца султана заставил наших матросов влезть на реи своего фрегата и громко кричать «Да здравствует, король!» на весь Босфор!
— Мне рассказывали, что его супруга тоже отличилась. Дело было, кажется, в конце 20-х. Она приказала спрятать пушки на корабле, что ее привез в столицу, пока проходили Дарданеллы, но их вытащили прямо под окнами Топкапы, переполошив весь гарем султана, заставив евнухов побегать, — англичане громко расхохотались. И назвали несколько фамилий высокопоставленных турок, которые им помогали бороться с недоверием к Великой Британии во дворце.
— Они тебя продолжают проверять, — объяснил мне Дмитрий, когда принес мне к вечеру обещанный лед, а я пересказал ему услышанную беседу. — Нет никакого секрета в отношении Дивана к английскому послу. Этот вздорный старикашка до своего отъезда успел перессориться со всем дипломатическим корпусом. А еще он законченный русофоб. Стал таковым, когда его 15 лет назад отказались принять в Петербурге в ранге полномочного посла. Так и сидел где-то в Португалии, пока не получил новое назначение.
— Выходит, имена турецких чиновников — не более чем приманка?
— Она самая. Куда интереснее информация, с которой меня познакомил Фонтон. По сообщениям наших агентов, англичане попросили подготовить несколько фирманов султана для Спенсера. С указанием оказывать ему всяческую поддержку.