Надеюсь, Проскурин все поймет. С языком у него — полный порядок. В таможне по-другому никак. Не писать же по-русски, наделав миллион ошибок? Мне дореволюционной орфографии еще учиться и учиться.
…Пошел искать Микри. Заглянул на кухню. Микри там не было. Зато к своему удивлению обнаружил сестру и племянника. Сестра что-то готовила на раскаленной сковородке. Янис сидел подле, уплетал за обе щеки черноморскую камбалу. Видимо, теперь эта страсть к калкану у него надолго.
— Ты что здесь делаешь? — спросил я сестру.
— Микри помогаю. Да и тебе мясо готовлю.
— А Микри где?
— Еду понесла гостям.
Я вышел во двор. Раскланялся со знакомой группой греческих «пикейных жилетов» с Севастопуло во главе. Микри ее обслуживала. Как раз заканчивала расставлять тарелки. Заметила меня. Поняла, что нужна мне сейчас. Кивнула на уже знакомый столик, за которым я впервые с ней столкнулся.
Я сел. Микри подошла.
— Уезжаете? — спросила, присаживаясь.
— Да, в Ялту. Через два дня. Может, и раньше.
— Ну, значит, еще успеем попрощаться. Что-нибудь нужно?
— Да, — я достал записку, сложенную как письмо. — Нужно срочно передать Проскурину.
Микри забрала.
— Скажи Марии, чтобы еще две камбалы пожарила. Я скоро.
Я вернулся на кухню, передал Марии просьбу про две камбалы.
— Хорошо. Дай мне тарелку. Мяса положу.
Вышел во дворик, сел за «свой» столик. Налил кружку красного вина, выпил медленными глотками. Начал есть мясо. Сестра все-таки очень круто готовит! Будь она хозяйкой таверны — отбоя от посетителей не было бы.
Едва успел съесть половину порции, как заметил Спенсера. Аппетит сразу куда-то пропал при виде Эдмонда в эту минуту. Он запыхался и был чем-то крайне озабочен.
«Твою ж! Что на этот раз, интересно?» — я чуть привстал, подавая знак Спенсеру.
Он бросился к моему столику. По дороге чуть задел один из стульев с гостем из кружка «пикейных жилетов». Извинился, не обращая внимания на недовольство пожилого грека. С выдохом «фуф» уселся напротив меня.
— Может, вина? — я протянул руку к кувшину.
— Нет, нет, — Спенсер достал платок, утирая выступивший пот. — Воды!
Я решил не кричать через весь дворик, отвлекая Марию. Сбегал сам. Принес кувшин с водой и кружку. Налил. Спенсер поблагодарил кивком, выпил залпом. Я наполнил кружку еще раз.
— Как я понимаю, случилось что-то крайне неприятное? — я был готов к плохим новостям.
— Увы, мой друг, — Спенсер сделал еще один глоток воды. — Нас не пускают на корабль!
Я не стал «охать-ахать», а уж тем более рвать на себе волосы, которых, впрочем, и не было. Удар судьбы? Да, несомненно. Но я подумал, что если я каждый раз буду воспринимать очередной удар, как нечто загоняющее меня в гроб, то в гроб и загонюсь. Нет уж, лучше я буду придерживаться другого правила: закрылась эта дверь, откроется другая.
— Почему? — спросил для приличия.
— Военный корабль, корвет! — развел руками Спенсер. — Да еще и переполнен высокопоставленными чинами, направляющимися к Воронцову!
— Им это только сейчас стало известно? — я усмехнулся.
— Ты, наверное, еще не совсем восстановился. — Спенсер не мог понять причины моего спокойствия.
— Эдмонд, — я потянулся за вином, — значит, нужно искать другой путь! Нам обоим нужно в Крым! Придумаем что-нибудь!
Спенсер внимательно посмотрел на меня.
— Ну, пока рано искать другой путь! Я еще с этим до конца не разобрался, — Спенсер допил воду, вскочил со стула. — Ты прав, друг мой: рано отчаиваться!
Эдмонд быстрым шагом покинул таверну.
«Кажется, он задет за живое. Это хорошо. Сейчас начнет горы ворочать», — думал я, доедая мясо.
Поев, поднялся к себе. Прилег на лежанку. Сам не заметил, как задремал…
Разбудил стук в дверь, потом голос Микри, зовущий меня. И что это с ней вдруг такое случилось, что она решила постучаться⁈ Умеет удивить, ничего не скажешь.
Еще больше удивила, когда вошла, помахивая конвертом в руке.
«Пришла беда… — подумал я. — На корабль не пускают, и Проскурин куда-то делся! А уже почти ночь».
— Что случилось?
— То, что ты опять испугался! — Микри была на седьмом небе.
— Микри! Мы не успеем попрощаться, потому что ты доиграешься, и я тебя убью! Что с письмом?
— Да передала я твое письмо, успокойся уже!
— А это что?
— А это письмо к Эльбиде Кириакос.
— Кто такая Эльбида Кириакос? — все-таки умеет, чертовка, выносить мозг!
— Вдова унтер-офицера Греческого Балаклавского батальона Михаила Кириакоса, — отвечала смиренно Микри и глазками так наивно — хлоп-хлоп.
— Микри! — я заорал.
— Все, все! — Микри удовлетворенно засмеялась. — Это моя тетя. Живет в Ялте. Сойдете в порту, спросите — вам покажут, где её дом. Я написала все про вас. Она не откажет мне в просьбе и приютит вас на первое время. Что теперь скажешь? Опять орать будешь?
— Сейчас скажу, большое спасибо, Микри. И да благословит тебя Бог. Я и Мария никогда этого не забудем!
Микри зарделась, положила письмо на стол. Вышла, столкнувшись в дверях со Спенсером. Эдмонд любезно раскланялся.
«Еще спрашивается, почему я уже вторую неделю обо всем этом думаю, как о водевиле!» — хмыкнул я про себя.
— Надеюсь, это рецепт того самого чая? — Спенсер кивнул на конверт, оставленный Микри на столе.
— Нет. Это письмо к её тетушке в Ялте. А рецепт, признаюсь, пока не выведал. Но узнаю обязательно. Какие новости?
— Я договорился с нашим консулом, он уступил мне свою каюту. Сам поедет на пароходе после. Тебе будет разрешено разместиться на палубе!
Спенсер изложил новость с максимальным безразличием, полагая, что я все равно оценю его трюк, в котором он «вышвырнул» из каюты цельного консула!
— А сестра и племянник?
Спенсер не успел ответить. Вошла Микри с чашкой чая. Еще минута ушла на рассыпание Эдмонда в любезностях и восхваление напитка. Микри под конец не выдержала, опять зарделась, прыснула, ушла.
Спенсер сделал глоток.
— Нет, нет! Без рецепта этого чая я отсюда ни ногой, Коста! Запомни!
Я терпеливо ждал ответа на свой вопрос. Спенсер замялся.
— Увы! Здесь я бессилен. Пока бессилен. — Эдмонд сделал еще один глоток чая.
— Пока?
— Да, пока. Хорошая новость заключается в том, что речь не идет о том, что Мария — женщина, а корабль — военный корвет. Оказывается на «Ифигении» будет достаточно дам, чтобы забыть о суевериях. Плохая новость: корвет банально переполнен людьми. Проще говоря, физически нет ни одного места.
— Тогда почему «пока»?
— Потому что этот чай творит чудеса! У меня есть еще одна идея, — Спенсер быстро допил свою чашку и быстро исчез из комнаты.
Я спустился вниз. Таверна была переполнена.
— Что он так зачастил? — Мария спросила, переворачивая кусок мяса на сковородке. — Что-нибудь случилось? В первый раз его вижу таким взмыленным.
— Все в порядке, — успокоил я её, не решаясь говорить всей правды и надеясь на спенсеровское «пока». — Просто много всяких мелочей перед отъездом. И главная касается тебя, Микри!
— Ты о чём?
— Он пригрозил мне, что не уедет отсюда, пока не узнает рецепт бабушкиного чая!
— Если он не уедет, то и ты не уедешь? — Микри среагировала молниеносно.
— И я, и Мария.
— Заманчиво! — Микри улыбнулась. — Ладно. Потом напишу. А сейчас иди отсюда, не путайся под ногами. Видишь, что творится!
… Спенсер вернулся лишь на следующий день после завтрака. И уже не играл, когда попросту плюхнулся на стул. Было видно, насколько он обессилен.
— Знаешь, Коста, я даже не припомню, когда в последний раз я столько бегал и метался между разными местами и разными людьми. Может, давно, в раннем детстве. Да и то — не уверен.
— Зато я уверен, что вижу перед собой победителя! Нет? — я с надеждой смотрел на Эдмонда.
Он, все-таки, не удержался от того, чтобы не нагнать интриги. Потом смилостивился, улыбнулся.
— Ну, триумфальной я бы её не назвал… — Спенсер скромничал. — Но победа, да!
— Эдмонд! — я был, действительно, счастлив. — Но как⁈ Как на этот раз? Еще кого-то из высших чинов убедил отдать свою каюту?
— Нет, дорогой друг. Всего лишь одного из мичманов. И не я, а Путятин, капитан «Ифигении». Но по моей просьбе.
— Просьбе? — я улыбнулся.
— Клянусь! — Спенсер торжественно поднял руку. — Более ничего не понадобилось. Хватило его любви к моему отечеству.
— Но почему ты не считаешь победу триумфальной? — я был удивлен. — Еще вчера никто из нас троих не был в числе пассажиров, а сейчас…
— Коста, ты имеешь представление о том, что такое каюта мичмана?
Я развел руками.
— Вот поэтому и не триумфальная, — вздохнул Спенсер. — Эту каюту трудно сравнить даже с закутком на чердаке…
— Эдмонд! — я остановил Спенсера. — Это такой пустяк, который не может тебя лишить заслуженного триумфа. Мы с Марией и племянником благодарны тебе настолько, что, поверь, не заметим и не обратим внимания на подобную мелочь!
Я протянул руку. Польщенный Спенсер прежде кивком поблагодарил меня за такую оценку его стараний, потом протянул свою и убежал.
«Ну, вот, еще одна глава заканчивается, еще один город», — выдохнул я. Вспомнил Микри и её «рано прощаться».
«На самом деле, вся эта беготня, стрельба, бритвы, кровь — события хоть и неприятные, и страшные, но их все равно можно пережить. А вот прощания оставляют несоизмеримо более глубокие и незаживающие раны. Спроси меня: что я помню про Стамбул? Все помню. А спроси меня, что больнее всего было для меня в Стамбуле? Прощание. Прощание с Маликой и Тиграном. Теперь, Микри на очереди. И ведь я знаю, что, наверное, впереди еще много стрельбы и беготни на грани жизни и смерти. Но это не так расстраивает, как знание о том, что будет еще много прощаний!»
…Утром Микри сначала расцеловала Яниса. Потом долго стояла в объятиях Марии. Сестра никак не могла остановиться, высказывая сквозь обильно льющиеся слезы, свои благодарности и пожелания всего и вся нашей спасительнице. Наконец, Мария оторвалась. Взяла Яниса за ру