Глава 15У подножия Эльбруса
Софыдж обиженно бормотал что-то под нос.
— Почему всегда я во всем виноват⁈ Чуть что — сразу Софыдж!
Он протиснулся поближе к двери и выглянул в дверную щелку.
— Народу много! Но без оружия! — поведал нам весь расклад. — Рассказывали мне, что был такой случай. Приехали гости в один аул. Так же, как сейчас, вдруг люди набежали. Кричали, руками махали. Гости — за кинжалы и пистолеты. Был среди них хаджи, вот и решили, что не по нраву местным мусульманин. Отправили переговорщика. Оказалось, что убили родственника хозяина дома. И весь аул сбежался выразить ему свое сочувствие. А могло бы и до стрельбы дело дойти.
На проводника сердито заворчали, предлагая заткнуться. Крики на улице усилились. Все, кто был в кунацкой, напряглись еще больше.
— Князь обратно идет! Готовьтесь! — взволновано выдал Софыдж.
Курчок-Али вошел в гостевой дом. С усмешкой стал разглядывать нашего проводника.
— Что? — не выдержал Софыдж.
— Говоришь, не виноват…
— Да что ж я сделал такого? Скажи — не томи. Всю душу вытянул…
— Ничего ты не сделал. Вопрос не в том… — князь не выдержал и захохотал. — Не сделал, а виноват!
Гости аула удивленно зашумели.
— Разве так бывает?
Софыдж растерянно оглядывался, всматриваясь в лица. Его разыгрывают? Издеваются?
Князь не стал его томить более:
— Узнали люди, что среди нас знаменитый абрек! Вот и прибежали на него посмотреть!
— Ничего не понимаю? Кто среди нас абрек? — Софыдж окончательно был повержен.
— Ты!
Все дружно захохотали, выпуская пар. Проводник глупо улыбался, не понимая, как реагировать.
— Наболтал ты лишнего вчера за столом! — объяснил князь. — Вот и вышла ошибка! Зачем придумал, что русских часовых под Келассури резал?
— Не придумал я. Немного преувеличил, да. Скот оттуда угонял.
— Разве ж ты участвовал в осаде дома владетеля Абхазии Михаила?
Софыдж снова смутился. Крыть ему явно было нечем.
До меня, наконец, дошло: ситуация та же, что и в начале XXI века. Как если бы в заштатный городишко инкогнито приехал Рональдо, а его узнали. Все бы сбежались просить автограф. Скучно в глухой провинции людям. А тут такой инфоповод! Даже если Рональдо ненастоящий.
— Я, чтобы конфуза избежать, на всякий случай объявил, что среди нас — англичанин. Теперь народ просит, чтобы вы оба людям показались. Они же живого англичанина в глаза не видели. И деды их, и отцы… Для них такая встреча — на всю зиму хватит, о чем говорить. Так что, мистер Спенсер, и ты, Софыдж, выходите во двор. Уважьте общество!
— Считаю своим долгом поддержать честь Юниона Джека! — пафосно согласился Эдмонд, вдохновлённый важностью момента. Казалось, будь у него этот самый британский флаг, он торжественно вынес бы его, чтобы водрузить на покосившийся плетень! Как американцы на Луну…
Дворяне-убыхи из нашей группы недоуменно переглянулись, когда я перевел слова англичанина. Кто этот таинственный Джек? Этот вопрос застыл в их глазах. Я не стал объяснять, потому что еле сдерживался, чтобы не заржать в полный голос.
Эдмонд и проводник вышли во двор. Крики усилились до максимума. Мы потянулись следом, купаясь в лучах чужой славы. Но рук от кинжалов не отводили. Ждали, пока хозяин, не скрывавший своей досады и смущения перед гостями, принесет нам оружие.
Спенсер не понимал, как себя вести. По-моему, до него, наконец, дошло, что он играл роль бородатой женщины из бродячего цирка. Стоял и улыбался, периодически принимая похлопывания по плечу. Хорошо хоть дело не дошло до вручения почетным гостям местной сувенирки и цветочных гирлянд.
А Софыдж поглядывал на англичанина с легкой обидой, будто он незаслуженно отнял у него кусочек счастья…
… Выехали из-за всей этой кутерьмы позже запланированного. Поэтому поспешали без остановок на передых. Наш ждала встреча с карачаевской принцессой.
К обеду достигли долины Фандра, которую разделяла надвое стремительная горная река. Проезжая мимо перекатов и порогов, нельзя было не восхититься местной красотой — голубой прозрачной водой, образующей тихие заводи после прорыва через каменные кряжи и падения с приличной высоты, мягкими обводами холмов с альпийской травой, белой отарой на высоком косогоре и снежными вершинами гор, до которых оставалась пара дней пути…
Княжна, помолвленная невеста сына Гассан-бея, была не менее прекрасна в своей ярко-красной накидке с золотым кружевом и высокой конусообразной шляпе, прикрытой платком — знака, что за нее уплачен калым. У ее служанок были высокие цилиндрические шляпы, украшенные серебряным позументом. В остальном их наряды были схожи, как и оружие за поясами.
Да-да, дамы были вооружены кинжалами и пистолетами, несмотря на сильный эскорт из двадцати воинов. Видимо, слишком заметна была эта группа на зеленых склонах из-за огромного красного с золотой вышивкой черпака на лошади княжны, свисавшего почти до земли. Их ждало черкесское Причерноморье — земля вечной войны, суровых нравов и людей, для которых разбой был смыслом жизни. Где, если привлекаешь внимание, будь готов за это ответить.
Мы со Спенсером остановились в стороне, чтобы не мешать церемонии встречи. Там было на что посмотреть. Перед нами был разыгран настоящий спектакль в стиле рыцарских романов.
Курчок-Али проявил себя как любезный и галантный кавалер. Сперва он подъехал осторожным шагом к княжне, изо всех сил изображая предупредительность и стремление не напугать ее лошадь. Вряд ли, подобное было возможно, но юный князь — изобразил.
Он слез с коня и произнес длинную речь на карачаевском языке. Я удивился: это наречие мне было в основных чертах понятно.
— Коста! — замерев от восторга, тихо произнес Спенсер. — Мы видим картину, будто попали в театр с лучшими в мире декорациями!
— Князь великолепен в своей черкеске. Она будто создана для такого случая, — не мог я не согласиться.
— Да! Тысячу раз — да! Признаюсь, элегантность этого костюма смотрится странно посреди жаркой сечи! Но сейчас черкеска — более чем к месту. Она напоминает мне сейчас наряды кавалеров галантной эпохи. Так и ждешь момента, когда главный герой преклонит колено перед прекрасной дамой и протянет ей свой меч на открытых ладонях! И попросит платок прекрасной дамы!
— Эдмонд! Ты не улавливаешь одну черкесскую черту!
— Какую же, мой друг? — спросил Спенсер, с добродушной иронией, свойственной обращению учителя к ученику.
— Свойственный черкесскому витязю артистизм! Потом тебе объясню. Дай послушать.
Князь прославил красоту принцессы, сравнив ее глаза с драгоценными алмазами, воздал должное добродетели, мужеству и храбрости жениха, а также плодородию края, который ждал невесту. Курчок-Али вынул из ножен свою саблю и направил поочередно ее острие на все четыре стороны света. Он поклялся в присутствии множества свидетелей не щадить своей жизни для защиты княжны и доставить ее в целости в дом Гассан-бея.
После этих слов раздались радостные крики всех участников встречи, и обе группы смешались. Дворяне-убыхи в блестящих шлемах тут же принялись расточать комплименты дамам, чьи миловидные лица не скрывали прозрачные накидки. Рыцари хвалили их теплые накидки из русского меха. Видимо, в горах, с которых спустился свадебный поезд, было уже холодно.
Мы приходили в себя, не в силах обсуждать яркое зрелище, свидетелями которого стали. Не знаю, как Эдмонд, но я словно выпил чашу с живительной водой. Конечно, она не смыла всю кровь и жестокость последнего месяца. Но как антидепрессант недолгого действия точно сработала! Если бы не кислая рожа Софыджа, все было бы прекрасно.
Пришла пора прощаться. Наш путь лежал в Карачай к подножию Эльбруса и далее через Главный Кавказский Хребет. Мне категорически не нравился наш проводник, но я не смог бы объяснить князю, в чем загвоздка. Хотел заставить Софыджа перед всеми поклясться, что не сделает нам зла. Но постеснялся. Не хотел прослыть трусом, боящимся без няньки отправляться в горы. Посему я лишь поблагодарил князя за помощь и пожелал безопасной дороги. Спенсер был более многоречив, но сказал примерно то же самое. Мы расстались.
Сперва дорога трудностей не вызывала. Наша уменьшившаяся до трех человек группа двинулась через расселину в холмах — через пересохшее русло древней реки, которое, подобно дороге, плавно поднималось все выше и выше. Кони уверенно держали темп, легко справляясь с мелкой каменной крошкой под копытами.
Поднялись на обширное плато и устремились в направлении снежных пиков. Эльбрус сверкал на солнце яркой звездой на голубом фоне. Погода нам благоволила.
— Что думаешь насчет карачаевцев? — спросил я Софыджа, чтобы как-то растопить лёд недоверия между нами. Я чувствовал, что он взаимный.
— Что о них думать? — пренебрежительно отозвался проводник. — Мы их зовем черные татары. Платят нам дань. Слабаки!
— Они мусульмане? Женщины, смотрю, лиц не прячут.
— Вроде, мусульмане. Мне без разницы…
Разговор увял сам собой. Чувствовалось, что наш проводник не горит желанием его продолжать. От него веяло непонятной угрозой — усилившейся, когда мы остались втроем. Я незаметно поправил рукоять пистолета в седельной кобуре, раздумывая не переместить ли его за пояс.
Возможно, мою паранойю подпитывал окружающий пейзаж. Чем выше мы поднимались, тем мрачнее все выглядело вокруг. Безлюдные пустоши, черные или красные скалы, темные провалы ущелий, в которых завывал ветер.
Мы давно выбрались из удобного подъема по руслу, миновали огромную скалу, увенчанную шапкой снега — первого признака того, что мы уже высоко в горах. Проехали тихую речку с настолько прозрачной водой, что можно было рассмотреть каждый камешек на дне. Эта речка протекала по огромной излучине, охватывающей широкую гору с плато наверху. Подъем на нее отнял у наших лошадей последние силы.
— Осталось немного, — подбодрил нас Софыдж. — Здесь должна быть хижина пастуха. Если он еще не угнал отару вниз на зимовку, поужинаем бараном. У карачаевцев отменная баранина.