— Это не все ваши проблемы, уважаемый! Еще одну дурную весть вам принес.
— Что еще? — сердито буркнул Хоттабыч.
— Русские планируют атаковать мыс Адлер!
— Что⁈
Хоттабыч в один момент превратился из гротескного восточного персонажа — из этакого торгаша, уставшего от жизни — в воина-ветерана, не забывшего с какого конца браться за шомпол пистолета. Он вскочил с накрытого ковром диванчика и заходил по комнате.
— Точно знаешь, что нападут?
— Слышал разговоры морских офицеров в Севастополе. Не знали они, что русский понимаю, — напустил я тень на плетень. Про нашу эпопею с «Виксеном» Белл подробно рассказал в кунацкой.
— Последние годы столько попреков услышал! Мол, с русскими дело имеешь. Вот вам и ответ! — зло бросил старик неизвестным оппонентам.
— Думаю, придут большими силами на кораблях Абхазского отряда. Сметут все пушечным огнем, — подсказал я в надежде спасти жизни мирных.
— До нас им далеко будет с моря дострелить, — стал рассуждать вслух Гассан-бей. — Но аул за рощей…
— Если русские оседлают возвышенность справа от мыса за рекой Мдзимтой и втащат туда пушки, худо будет.
Гассан-бей кивнул, но не ответил. Весь ушел в свои мысли.
— Нападут или в ближайшую неделю, или в середине лета.
— Почему так решили, уважаемый?
— Снега начали таять в горах. Реки ближайший месяц станут непроходимы. Даже в устьях протоки новые появятся.
— Так они же с моря зайдут? — удивился я.
— Никогда не забывай про возможность отступления! А ну как мы какой отряд отрежем от моря? Куда побегут? В Гагры! Как ты с англичанином, — старик засмеялся хриплым лающим смехом, припомнив обстоятельства нашего знакомства.
Застонали ступеньки уличной лестницы под быстрыми шагами. В зал влетел запыхавшийся Курчок-Али.
Гассан-бей быстро ввел его в курс дела и стал отдавать указания:
— Шли гонцов к соседям. К князю Облагу, братьям Аредба и к медовеевским Маршаниям. Женщин и детей в горы надобно поднять. У завала на мысе караулы усилить. Сам распорядись! Мне еще с гостем нужно договорить.
Я понимал, что совершаю сейчас предательство русских. Их встретят не цветами, а свинцом. И готовые к бою команды горцев нанесут куда больший урон чем тот, который вышел бы, заставь их русские врасплох. То есть я уже виноват в будущих потерях у десанта. Но я не мог поступить иначе. Война — дело мужчин, а не женщин и детей. Смерть любого из них легла бы на мою совесть тяжким грузом.
Курчок-али убежал исполнять приказания. Хоттабыч устало присел обратно на свою оттоманку. Посидел молча пару минут, прикрыв глаза и прикидывая, не упустил ли какую мелочь.
— Что от меня хотел? — внезапно очнулся от своих дум старик.
— Вопросов много, — тут же откликнулся я.
— Задавай по одному. Я от тебя не убегу, — усмехнулся старик.
— Что мне сделать с Софыджем, если встречу? — спросил я без обиняков.
— С тобой ему ворованным скотом не рассчитаться, — задумался Гассан-бей. — Мало того, что предал. Так вдобавок на край гибели толкнул. Не прошли бы вы с инглезом перевал, не повстречайся вам темиргоевец. Но все же живы остались. Крови вашей на нем нет. Стало быть, и о кровной мести разговора нет.
— А что на такой случай предлагает кодекс чести?
— Уорк хабзэ? Да рожу ему укрась отметиной при встрече, чтобы все знали, что он гад и предатель. Если не побоишься, конечно, получить позже выстрел в спину. Вон, слуга у Якуб-бея красуется свежим шрамом. Не твоя ль работа?
— Моя! — честно признался я, не видя причин скрывать свою роль в рождении полу-Джокера Луки.
— Почему-то так и думал. Про тебя зимой разное болтали. Называли Зелим-беем. Выходит, заслужил имя, урум заговоренный?
— Выходит — так! — согласился я, надеясь, что эти слова прозвучали не как самопиар. — Не слыхали ничего про уже состоявшуюся или намеченную свадьбу при дворе абхазского князя?
— У Шервашидзе? Нет, не слышал. Не жалуют его люди. Князь без подданных![1] — оскалился Гассан-бей. — Тебе он зачем? По какой надобности? Имей в виду, он к гостям без двух пистолетов не выходит!
— Выбора у меня нет. Нужно к нему ехать.
— Не спрашиваю, в чем причина спешки. Скажу лишь одно. Сперва с Софыджем разберись. Он тут неподалеку. На днях должен вернуться из Ачипсоу, где твой дружок Маршаний проживает. Если Софыдж узнает про возвращение Зелим-бея, может и к русским перебежать. Эх, старая моя голова! Со второй твоей новостью забыл, зачем сына звал! Я ж хотел тебе сопровождающего до медовеевцев дать! Съездишь, заодно Маршанию мою просьбу о помощи передашь! А он, в свой черед, со своей родней свяжется! Этих Маршаниев по Абхазии не счесть!
Я тут же проглотил не успевшие сорваться с языка слова о том, что спешу. Гассан-бей был из породы людей, не терпящих отговорок. Подготовка к отражению русского штурма мыса Адлер — дело нешуточное.
Хоттабыч (хотя уже и не Хоттабыч, а скорее, Гендальф с куцей бородой) понял смену моей мимики по-своему.
— Ты Маршанию из Ачипсоу чем-то приглянулся. А это многое значит. С этими медовеевцами вечная морока! Что у них на уме? Ремесел толком не знают. Хищничеством живут. Ладно бы за Кубань ходили. Так они черкесов жалят, как пчела. В общем, лучше тебя посланца и не придумаешь! А нам их клинки и ружья не помешают. В лесном бою им равных нет.
Я покорно вздохнул. Прости, Тамара! В моем беге к тебе так: шаг вперед — два назад! И никак не вырваться из этого круга!
… Дорога на Красную Поляну, где жил Маршаний, была сущим адом[2]. Узкая тропинка вилась вдоль Мздимты, то и дело упираясь в непроходимую скалу. Приходилось или двигаться по прозрачной воде, или спешиваться и переходить на другой — иногда глинистый и топкий — берег, прыгая по камням. Лошади шли рядом, безошибочно находя брод благодаря своей выучке. Без них всем нам пришлось бы тяжко.
До полноводья оставалась еще неделя, но снег в горах уже вовсю превращался в воду, в размазанный по кавказским склонам Ниагарский водопад, сметавший все на своем пути. Страшно подумать, что творилось в верховьях Мздимты. Наверное, горные потоки подхватывали как пушинку нехилые валуны и тащили их вниз, чтобы пристроить на столетие-другое на новом месте. На отрезке между устьем и Ачипсоу еще пробраться было возможно, но уже небезопасно. В узких местах река рычала диким зверем.
Я помнил совсем другую дорогу на Красную поляну. Она пролегала верхами, вырубленная в скальной породе пленными-турками в годы Первой Мировой. Страшный узкий путь, отмеченный остовами свалившихся с приличной высоты автомобилей.
Быть может, медовеевцы не могли похвастать особым богатством, но безопасностью — однозначно. Горы надежно хранили их дом. А там, где они схалтурили, постарался человек. Рукотворные каменные завалы то и дело преграждали нам путь.
Моим спутником стал один из убыхов-узденей Берзега, из числа тех, кто был с Курчок-Али, когда мы ехали встречать свадебный поезд из Карачая. По-турецки он не говорил. По-натухайски знал, хорошо если, несколько слов. Так что мы разговаривали преимущественно руками и непереводимыми междометиями. Понимали друг друга отлично. Когда ты то и дело проваливаешься в промоину или поскальзываешься на камне, понятно и без слов, в каком «восторге» ты пребываешь!
Без него я не проехал бы и пары километров вдоль Мздимты. Тропинка так хитро была устроена, что то и дело пропадала. Лишь знающий путь мог безошибочно сориентироваться в нагромождении камней. И никакой «встречки». Попадись нам кто-то, едущий в противоположном направлении, проблем не избежать. И не сбежать, если столкнёшься с врагом!
Именно так случилось с Софыджем!
Мы уже почти добрались до Ачипсоу. По крайней мере, так я понял по возгласам моего проводника. Совершили очередной переход через реку, чудом не свалившись с мокрых камней и не потеряв чувяки в прибрежной глине. Только-только оседлали лошадей и продолжили свой путь. Не успели завершать очередной поворот, как столкнулись с моим бывшим проводником!
Прав оказался Гассан-бей, предупредив, что Софыдж вот-вот вернется в окрестности Адлера. Без понятия, чем он занимался у медовеевцев. Наверное, снова хвалился, какой он весь из себя знаменитый абрек. Рассказывал лихим горцам в кунацкой, экий из него вышел бесстрашный и неукротимый, как все абадзины, воин! Наверное, поэтому, мгновенно меня узнав, он спрыгнул с коня и водой попытался от нас уйти на другой берег. Туда, где к воде примыкали густые кусты, образуя границу каньона, а по его склону ниспадал красивейший водопад.
Я среагировал молниеносно. Выхватил заряженный револьвер из седельной кобуры и выстрелил в камень на пути этого труса. Брызнули скальные осколки. Выстрел заглушил на мгновение шум весенней Мздимты.
— Бешеный урум! — закричал Софыдж, размахивая руками, чтобы удержать равновесие.
Куда там! Шлепнулся в воду, подняв тучу брызг.
Я спрыгнул с коня на каменистую осыпь под крики узденя Берзега. Провернул барабан револьвера. Софыдж все понял. Покорно зашлепал ко мне, осыпая нас ругательствами и угрозами. Мой спутник-убых что-то грозно ему крикнул, упомянув имя Гассан-бея. Абадзин заткнулся. Выбрался на сухое место.
— Урум! Я заплачу виру!
Я молча приблизился. Вытащил ножик.
— Только не глаз! — завопил Софыдж.
— Сядь!
Я указал ему на камень. Он замотал головой.
— Сядь! Кровь возьму — жизнь оставлю!
Софыдж заплакал. Слезы стекали по его щекам редким водопадом. Он вглядывался в меня, переводя взгляд с револьвера на ножик. Потом на мое лицо и снова на револьвер. Решился, в конце концов, и уселся на камень.
Я быстро взмахнул ножиком и прочертил полосу от края рта к уху предателя. К чести Софыджа, он не завопил, как Лука. Не схватился за щеку. Лишь ненавидяще смотрел на меня, не отрываясь.
— Вынимай газыри и сыпь заряды в воду! — приказал я.
Он подчинился.
— Теперь ружье!
Мне совсем не улыбалось получить выстрел в спину. Ни секунды не сомневался, что он на такое способен. Пистолета на поясе у него не было. За кинжал хвататься у него решимости не хватит! Без ружья — вернее, без патронов — он был мне не страшен. Конечно, пройдет время, и он захочет отомстить. Плевать! Как говорил Торнау, на Кавказе все — фаталисты! А жить все время оглядываясь? Из-за этой мрази? Три раза тьфу на него! Зелим-бей я или погулять вышел⁈