И я зарыдал. Тамара перестала целовать меня. Посмотрела на меня.
— Только посмей умереть! — сказала строго. — Я убью тебя!
Наконец, я смог набрать воздуха.
— Как же я по тебе соскучился, моя грузинка!
Умереть, конечно, не посмел. Но сознание потерял.
«Ханна, это Флора. Она отвезёт тебя во Флоренцию!»
Глава 10Нож супротив кнута
— Bonjour, comment vous sentez-vous? Avez-vous bien dormi?
Тихий голос Тамары раздавался над ухом. Я открыл глаза. Вот и она, моя будущая жена. Сидит на стуле возле кровати. В руках у неё тетрадь. Смотрит в неё. Потом поднимает глаза. Старательно повторяет наизусть.
— Bonjour, comment vous sentez-vous? Avez-vous bien dormi?
День. Я в том же закутке. Но занавески нет. Без нее открылось все пространство дома отца Косякина. Принюхался. Нет уже и прежней вони гниющего тела. Я, конечно, еще очень слаб. Но уже точно на пути к выздоровлению.
— Здравствуйте, как вы себя чувствуете? Хорошо ли вам спалось? — Тамара на русском со смешным акцентом повторила французскую фразу.
Опять заглянула в тетрадь. Вздохнула. Начала заново.
— Bonjour, comment vous sentez-vous? Avez-vous bien dormi?
— Je t’aime! — еле проговорил то немногое, что знал на французском.
— Вай мэ! — Тамара испугалась от неожиданности.
Посмотрела на меня. Потом вскочила со стула и выбежала вон.
Я удивился. Вот уж не думал, что признание в любви, пусть и на французском, так подействует на Тому. Услышал топот ног. Закуток в мгновение наполнился людьми. Впереди всех стоял незнакомый мне добродушный бородатый толстячок, небольшого роста и в черкеске. За ним — Тамара. И чуть дальше — Бахадур и хозяин дома.
— Хорошо! Хорошо! — сказал незнакомец на турецком, присаживаясь на кровать.
Начал снимать повязки.
— Меня зовут Чурукай, — представился он. — Я хакким!
Вот оно что! Значит, Пафнутия отправили в отставку. И к гадалке не ходи: Тамариных рук дело. Где она только этого Чурукая нашла?
— На каком я свете?
Чурукай рассмеялся.
— Раз так шутите, значит, на этом.
— Плохи мои дела?
— Были плохи, — согласился Чурукай. — А сейчас ничего. На поправку пошли. Хотя, конечно, повезло вам.
— Повезло⁈
— Да. Из-за того, что так много крови потеряли, воспаление плеча, которое прострелили, не только что не усилилось, но прекратилось на время! Потом снова началось.
— По вашим словам, получается, что слабость, которая меня охватила, она-то и спасла мне жизнь.
— Да.
— Это странно.
— Но верно, — улыбнулся лекарь.
Как раз снял повязки. Внимательно оглядел грудь.
— Рассол готов? — спросил Тамару на русском.
— Марфа! — крикнула Тамара.
— Несу!
Я мало что понимал. Только подумал, что Пафнутию и Чурукаю следовало бы скооперироваться. У одного запасы спирта, у другого — рассол! Не пропали бы!
Не успел я до конца осознать происходящее, как вновь меня загнали в тупик. Глава семейства, явно проявлявший нетерпение все это время, не выдержал.
— Бахадурушка! — обратился он к алжирцу (!). — Ну, чего мы стоим? Только мешаемся! Видишь же, все у твоего друга в порядке! Пойдём, пойдём!
Потом взял Бахадура под локоток и вывел из закутка. Алжирец только успел подмигнуть мне. А Чурукай вздохнул с облегчением, когда он вышел.
Я вопросительно взглянул на Тамару. Она, сдерживая смех, показала мне, что всё объяснит позже. Вошла Марфа, неся в руках тазик с рассолом. Чурукай начал смачивать в них компрессы, которыми стал обкладывать всю грудь.
— Признаков гангрены почти нет. Уже не страшно. Ещё немного полечим рассолом. Потом перейдём на мёд и свежее коровье масло! — объяснял хакким свои действия.
Ну, последние два ингредиента мне уже были знакомы, благодаря Тамаре.
Закончив с компрессами, Чурукай помазал меня ещё какой-то душистой мазью. Остался доволен.
— Тамам! Можете отдыхать.
— Я есть хочу! — неожиданно понял, что зверски проголодался.
— Ну, это не ко мне! — улыбнулся хакким и указал на Тамару. — Это к вашему ангелу-хранителю!
— Что? — спросила Тамара.
— Хочет есть! — рапортовал Чурукай. — Это очень хорошо! Марфа! Я бы тоже перекусил чего-нибудь!
Чурукай вышел из закутка.
— Я сейчас, — сказала Тамара.
Вернулась через несколько минут с подносом. По запаху понял, что Тома не изменяла своим врачебным принципам. Приготовила куриный бульон. Помогла мне усесться на кровати. Начала поить с ложечки.
Я смотрел на неё собачьими глазами, съедая одну ложку за другой. Но моя царица почему-то держалась холодно. Я ждал.
— Когда встанешь, я тебя все равно убью! — наконец высказалась.
— За что⁈
— За что⁈ Сам не догадываешься?
— Нет!
— Коста!
— Всё! Всё! Ладно! Сдаюсь! За то…
— И говори со мной на русском! — приказала Тома.
«Мне же лучше!» — порадовался про себя.
— За то, что не написал тебе письмо! Не сообщил!
Тамаре потребовалось немного времени.
— «Сообщил» что такое? — переспросила.
Я перевёл. Тамара кивнула.
— Извини, любимая.
Тамара смилостивилась.
— А как ты узнала?
Дальше мне потребовалось много сил, чтобы сдерживать смех. Тамара отвечала на смеси двух языков. Выросшие в Грузии знают, как это забавно и по-доброму весело звучит.
— Хан-Гирею спасибо скажи. Пришёл ко мне. Письмо показал. Все рассказал. Бросилась в ноги барону. Дал карету, семерых уланов для сопровождения.
— Фу, ты, ну, ты! Какие мы важные стали! — я рассмеялся. — А кто это ко мне едет? А это моя лягушонка в коробчонке!
Тамара ничего не поняла. А так хотелось выдать: почти родственница хозяина Кавказа не может ездить иначе, как на Мерсе с мигалкой и гаишниками на хвосте!
— Отныне я буду звать тебя: «девушка из дворца»!
Тома улыбнулась. Легонько стукнула ложкой мне по лбу.
— Дурак!
— Молчу, молчу! Что дальше?
— Он же посоветовал мне Чурукая, — тут Тома прыснула. — Мы его похитили на военно-грузинской дороге!
— Что?
— Чурукай… Он, кстати кумык. Мы к нему ночью заявились в комнату на почтовой станции. С постели подняли. Не хотел ехать. Хотел только утром…
— Бахадур? — догадался я.
— Да! Схватил его в охапку. Потащил. А Чурукай только и кричал, чтобы дали хотя бы штаны надеть!
— То-то он так вздохнул, когда хозяин дома увёл его отсюда, — тут я вспомнил. — А, кстати! Почему хозяин с Бахадуром так нежно обращается.
Тамара опять прыснула. Потом приложила палец к губам.
— Тссс. Послушай.
Мы замолчали. Уши стали привыкать к абсолютной тишине. Вот уже стали различать жужжание мух. Дальше стали доноситься звуки со двора. Мне потребовалось несколько секунд, чтобы, наконец, определить по характеру звука происходящее действие.
— Бахадур ножи метает! И еще свист нагайки слышу.
— Угу, — подтвердила Тамара. – Только не нагайка. Кнут пастуха. Тссс. Слушай. Сейчас обязательно…!
Я даже развернулся ухом в сторону двора. Снова поржал про себя. Про Косякина-старшего. Тот, видимо, свою трудовую карьеру начинал «когда я на поле служил пастухом»…
Боже, я шучу! Значит, выздоравливаю!
— Да, етить твою! — раздался недовольный голос хозяина. — Ох, ты ж шельма, Бахадурушка! Ох, шельма!
— Все равно не понимаю. — улыбнулся я. — Но смешно звучит!
— Хозяин на утро следующего дня увидел, как Бахадур метает ножи. И заявил, что он со своим кнутом ловчее управляется и быстрее. Слово за слово, поспорили…
— «Слово за слово» в применении к Бахадуру уже смешно.
— Так мне пришлось переводить! — улыбнулась Тамара. — Короче. Воткнули они тыкву на забор. Встали рядом на одной линии. И по знаку, кто быстрее тыкву собьёт.
— И, судя по крикам хозяина, Бахадур все время опережает? — улыбнулся я.
— Один к десяти, как мне сказал Бахадур! А хозяин никак не уймётся!
— А они случайно не на деньги играют?
— Нет. Что ты? Хозяин бы уже давно разорился, играй они на деньги.
— Почему? Так долго играют?
— Четвёртый день соревнуются.
Тут-то меня чуть не подбросило на кровати.
— Я что: четыре дня был без сознания⁈
— Да! — грустно усмехнулась Тамара. — И ладно бы без сознания. Ты четыре дня ходил в гости к смерти. Но возвращался. И вернулся, слава Богу!
— Бедная моя девочка! – я поцеловал её руку. — Как же ты все это выдержала?
— Некогда было задумываться! — Тома неожиданно рассмеялась. — И ты — молодец! Слово сдержал!
— Какое?
— Что будешь цепляться за жизнь! И не сделаешь меня «черной розой»! Чурукай мне вчера признался, что он не надеялся, что ты выживешь. Сказал, что это чудо!
— Это ты меня спасла, Тамара. Ты и есть это самое чудо! Уж я-то это знаю!
— Хороший муж! — Тома была польщена. — Наелся?
— Нет! Еще хочу!
— Хороший и голодный муж! — усмехнулась царица.
Пошла за добавкой.
… На всю следующую неделю дом, благодаря моим стараниям, превратился в кухню-столовую, работавшую в круглосуточном режиме. Марфа и Тамара, сменяя друг друга у печи, только успевали варить-жарить-парить разнообразную еду. Одной порции мне не хватало. Добавки просил всегда. Тамара уже покрикивала на меня. Совестила. Угрожала. Предупреждала, что я такими темпами всю станицу оставлю без продуктов. Я принимал жалостливый вид. Говорил, что после потери такого количества крови, сил, мне необходимо все наверстать. Потом натягивал хитрую улыбку на физиономию и говорил, что моё здоровье, крепкие мышцы, в интересах, прежде всего, Тамары. Что она обязательно оценит это, когда мы будем ложиться ночью в кровать. Тамара краснела, называла меня «дураком», прикладывалась пару раз по моей, как она выражалась, «наглой и похотливой морде». Правда, потом начинала улыбаться. И опять предупреждала.
— Хорошо! Я тебя за язык не тянула! Вот только попробуй мне ночью не сделать так хорошо, как ты сейчас хвастаешься и обещаешь! Только попробуй!