Почему-то возбужденный ум родил сценку диалога царя с генералом. В духе филатовской сказки «Про Федота-стрельца».
В роли московского царя — царь Николай Павлович. В роли генерала — граф и генерал от кавалерии Чернышев.
Царь:
Отвечай-ка мне, зараза,
Почему не взял Кавказа?
Генерал:
Царь-надёжа, сам не рад!
Это Розен виноват!
Сдал старик в последни годы.
У него Альцгеймер, вроде.
Мух не ловит и не бдит!
Апосля обеда спит!
От него все наши беды
И отсутствие победы!
Царь:
Как такое может быть?
Как могли вы допустить,
Чтоб какой-то австрияк
Совершил такой косяк⁈
Генерал:
Сей Альцгеймер не австриец,
Немчура он и паршивец!
И болезня без вопросу
Косит всякого без спросу.
Ей что РОзен, что РозЕн
Хенде хох! И тут же в плен!
Царь: (сурово)
Моих немцев ты не трожь!
(вздыхает)
Нет вокруг достойных рож!
Лишь одни свиные рыла!
Ладно б спереди! И с тыла!
Отвечай мне, генерал:
Мы когда закатим бал
В честь победы над черкесом?
Не юли тут мелким бесом
В глаз смотри, держи ответ!
Генерал: (скулит про себя)
Отлучиться б в туалет!
Как же мне держать ответ:
Будут танцы, али нет?
Полонезы и мазурки…
Может, сразу прямо в дурку?
Там в палате Бонапарт
Будет мне так очень рад.
Треуголкою накроет
Приобнимет, успокоит.
Скажет мне: «Мон шер ами…»
Царь:
Ты царя-то не томи!
Мой вон Нестор письма шлёт
На вопрос ответа ждет.
Летопись никак не кончит
В потолок плюёт и точит
Перья! Всех гусей раздел!
Это ж полный беспредел!
Генерал (ломает руки):
Охватила меня дрожь!
Царь:
Так от то ж!
(приставляет пистолет ко лбу генерала)
Чтобы не было беды
От писателя-балды
Нужно завалить работой
Этого идиёта.
А посему
Быть с работою ему.
Видишь дуло?
Генерал:
Аж в желудке коротнуло.
Царь:
Облизнуть не хочешь пулю?
Генерал:
Царь-надёжа, может, дулю?
Царь
Шиш тебе с коровьим маслом!
И штанишки без лампасов!
(взводит курок)
Ждет ответа летописец!
Постарайся, не запнися!
Коли жить, собака, хошь
Я начну, а ты продолжь!
Я Черкесию поверг…
Генерал:
После дождичка в четверг!
Царь (убирает пистолет, цитирует классика):
Ты у нас такой дурак
по субботам али как?
Генерал:
Царь-надёжа, что не так?
Я старался как-никак…
Думал, мыслями истёк!
Указал на точный срок!
И синоптикам звонил
И с шаманом в бубен бил!
Чтоб не подвели с дождём!
Мы же можем! Мы — могём!
Царь:
И с шаманом⁈
Генерал:
Чтоб я сдох!
Царь:
Хм. Не плох, не плох,
План твой с дождичком в четверг.
Дрогнет, дрогнет наш абрек!
На коленях приползёт
О пощаде запоёт!
Генерал:
Боже, ты царя храни…!
Царь (зажимает нос):
Ты сходи, штаны смени!
Генерал (уходит за ширму):
Ну, а с Розеном чего?
Царь:
Нет надежды на него.
Генерал:
И кому же воевать,
И победный стих ковать?
Царь:
Видно, как твоим штанам
Смену нужно сделать нам.
Напиши тотчас указ:
Не его уже Кавказ!
Шутки шутками. Только смех — сквозь слезы. Все равно не помогло. Настроение осталось поганым. Я чувствовал, что мой роман с императором закончился, не успев начаться. В отличие от окружающих, я так и не смог посмотреть на него, как на божество. И не смогу.
[1]«Дорогой, вы роняете ваш сан висельника». Вероятно, эти слова были сказаны бывшему декабристу, получившему офицерский чин, а с ним и официальный пропуск в высшее общество. В те годы на Кавказ были переведены из ссылки многие участники событий 14-го декабря 1825 г. Часть из них снова выбилась в офицеры, часть погибла, а часть спилась.
[2] Речь шла не о родном брате, а о кузене, Павле Александровиче Катенине. Друг и безжалостный критик Пушкина, упомянут в «Евгении Онегине» («там наш Катенин воскресил Корнеля…»), он в нашей пушкиниане изображен в роли некоего гонимого страдальца. Нигде не найдете факта, о котором мы написали, цитируя мемуары Рукевича. Напротив, пишут: отправлен был в Кизляр комендантом по доносу командира полка. Ага, по доносу… Будто командиры только этим и занимаются. А на Кавказ бедный Павел как попал? Пойман за руку на мухлеже с поставками спирта казне. Все имущество взято в опеку. Надо на что-то жить. Остается лишь служба. А еще ранее, почему на Сенатской площади его не оказалось, хотя в связях с декабристами замечен? Опять же — выслан в деревню за аморальное поведение в театре в 1822 г. Всех удивило столь суровое наказание. Ходили слухи, что Александр I был сильно им разгневан. Тем, что мешал актрисам? Или слухи были куда грязнее?
Глава 15Охота на Аслан-бека
Мы с княгиней Дадиани откладывать свой отъезд не стали. Конвой был выделен. Ответственные назначены. За наш проезд до Ларса отвечал душетский исправник, офицер вида безобразного по фамилии Пригожий.
Изрядный вышел каламбур, но мне было не до смеха. Вся эта тифлисская история отчаянно смердела. Помимо этого, крушение Дадиани и грядущая отставка Розена, немилость, в которую попал князь Султан — все это оставило меня без поддержки. Не то чтобы я рассчитывал на карьеру с помощью высоких покровителей. Но и надеялся отчасти. По крайней мере, ранее я мог уповать на то, что есть кому меня прикрыть. Теперь все придется начинать сначала. А ждать царских милостей? Я уже сполна получил возможность убедиться, сколь эфемерна сия субстанция. Как верно сказал классик, «минуй нас пуще всех печалей и барский гнев, и барская любовь».
Полагаться стоило лишь на себя. И на мой револьвер! Меня снова ждала Черкесия.
В Барсуковской я распрощался с княжной Дадиани. Пожелал ей счастливого пути, хотя в ее обстоятельствах это пожелание было на грани насмешки. Лидия Григорьевна уже взяла себя в руки. Настроилась на подвиг. Ей было с кого брать пример. В ее глазах светилась решимость. Мужа она не оставит, что бы ни случилось[1].
В станице не задержался. Карамурзин меня уже поджидал. Прибыл буквально накануне, сопровождая императора в составе многочисленного конвоя из черкесских вождей и казаков.
Удивительная кавалькада была, жаль не увидел. Вчерашние противники, рубившиеся до смерти друг с другом, скакали вместе стремя в стремя. Таковы были нравы Кордонной линии. Непримиримые враги могли на время забыть о старых счетах. Боюсь только, император эту сцену понял неправильно. Наверняка, вообразил себе, что своим присутствием остановил войну. Ага, остановил. На три дня. Пока не уехал. А уехал — резня пошла по новой.
Вот и нам пора было за Кубань. Кое-кто нас заждался. А мы с гостинцами. Револьвер и ружье заряжены, клинки наточены. Новая черкеска песочного цвета, красные чувяки. Аслан-бей, Тамбиев, Джансеид, предатели, захватившие Торнау, пришла пора поквитаться!
У Тембулата были отличные новости.
— На реке Уруп, недалеко от русской границы, живет абрек Адел-Гирей. Больше года назад он вернулся из Чечни, где прятался от гнева Аслан-бека. Между их семьями давняя вражда. Когда-то Адел-Гирей похитил невесту Аслан-бека. За это кабардинец убил его отца и укрылся среди абадзехов. Тем не по нраву пришлась эта канла. Они заставили помириться обоих абреков. Рассудили, что похищение невесты и смерть родителя уравновешивают друг друга. Судили по шариату. Ныне эфенди из турок набирают силу в этих горах. Адел-Гирей сделал вид, что покорился. Но в сердце затаил месть.
— И тут появился ты, князь.
— И тут появился я! — довольно подтвердил Карамурзин. — На Урупе много ногаев скот пасут. Хорошие пастбища. Летом в степи солнце траву выжигает. На правом берегу с ней совсем беда. А в предгорьях хорошо. Потому ногаи давно там обосновались. И приютили Адел-Гирея.
— Выходит, ему стоило прислушаться к твоим советам, — догадался я, как Тембулат подобрался к абреку.
— Не то чтобы прямо подчиниться… Нет. Но встречались мы часто. И я посоветовал Адел-Гирею сдружиться с кабардинцем. Предупреждать его об опасности. О русских засадах. Стать своим. И дождаться момента, чтобы отомстить.
— Он согласился?
— Сперва сомневался. Потом решился. Но ему нужны сподвижники. Тонко нужно смерть Аслан-бея обставить. Чтобы не поссориться с абадзехами.
— Как-то все это очень запутано.
— Такие тут нравы, — развел руками Карамурзин.
Мы уже ехали по черкесским землям. Без проблем переправились через Кубань. Вода из нее стремительно уходила. И это обстоятельство вынуждало нас поглядывать по сторонам. Наступил новый сезон набегов. Группы верховых и пеших горцев стремились к реке, чтобы скрытно переправиться на другой берег и там попытать свою удачу.
— Мы прямо на Уруп поедем? — спросил я.
— Нет. В другое место. Подальше в горы. Аул Шахгирей называется.
— Почему туда? Разве не на Урупе будем засаду делать?
— Если засядем на Урупе, Аслан-бей прознает и не явится, — досадливо прищелкнул языком Тембулат.
— Как же его обмануть?
— Вот приедем в Шахгирей, и все узнаешь. Познакомлю с одним человеком. Нужно тебе имя придумать. Спросят люди, кто таков — что отвечать?
— Не нужно ничего выдумывать. У меня уже есть имя. Меня в горах знают, как Зелим-бея.
— Так это ты⁈ — поразился Карамурзин. — Слышал про тебя. В молодчестве не замечен. Не абрек. Но уважение есть. Вот только не всем по нраву, что ты с англичанами якшаешься. Постой-ка!
Ногайский князь сложил одно с другим. Мое звание в русской армии, мои поиски Торнау и мои приключения с разными английскими посланцами. Не бином Ньютона, догадаться не сложно.
— Что? — насмешливо спросил я. — Удивлен видеть в Зелим-бее заговоренном русского офицера?