— Пошли, — сказал я, грустно взглянув на догорающие обломки моего челнока.
Пожалуй, далее следует немного сменить темп повествования, потому как события развивались достаточно медленно.
К вечеру, спустя четыре часа блуждания по чаще, полной пугливых черных енотов и повернутых ассиметричных сов непонятной разновидности, мы дошли до источника дыма. Это оказался лагерь тех самых злополучных кибер-экоцыган, о которых нас стращала Цсофика.
Я ожидал увидеть безумных злых фанатиков, но увидел нечто другое.
Пестрые, гладко ухоженные девушки и юноши в длинных юбках, с покрашенными в зеленый цвет волосами, обступили нас тесной толпой. Удивительно, но я не видел ни одного пожилого человека — только молодые люди от двадцати до сорока лет.
— Ай заходите, броллеги, у нас как раз начинается мит-ап.
— Жрать, пить! — заорал я.
— Мы услышали тебя.
— Послушайте ценности нашего коллектива.
— Никаких неэкологичных предметов.
— Никаких космофаунистических технологий, это вата.
— Никаких старперов и детей. Мы Чайлд-фри. Постарел — стал проблемным ресурсом.
— Никакого государства. Оно только и делает, что ворует.
— Надо заниматься саморазвитием, мы прикрепим к вам коуча и проведем тренинг.
— Кофейные автоматы расположены…
Их голоса слились в нестройный хор, из которого я кое-как выделил голос Галины:
— Здесь та-ак классно!
Потом мы ели какую-то соевую дрянь, впрочем — весьма сытную. Гуляли между передвижных самоходных оранжерей и леса раскрытых лепестками солнечных панелей, слушали рассказ о структуре организации — о том, что есть партизанский совет директоров, расположенный где-то ещё южнее. Прошлись по шеренге ларьков — в одном нам погадали по рукам, в другом — навесили фенечки, побрили мне щетину опасной бритвой, а Гале сделали модные в прошлом десятилетии дреды. Лёгкое отвращение, вызванное их маргинальным образом жизни, ближе к вечеру превратилось в интерес и даже симпатию. Казалось, они живут в состоянии бесконечного фестиваля — беззаботно, счастливо, себе в удовольствие. В браслете, ушедшем на автономный режим, мелькали какие-то сообщения от нейросетевого узла — напоминания о необходимости явиться в указанное место, о списываемых штрафах, о новых дополнительных заданиях по сбору информации и диверсии против опасных элементов. К вечеру я попросту перестал его читать.
Как позже я понял, львиная доля моего настроения и радостного восприятия были вызваны дымом из странных курильниц, натыканных в каждом втором ларьке. Ну и, чего греха таить — отдых — это то, чего мне так не хватало последние пару лет. Ведь даже короткий отпуск был занят хлопотами с родившей Цсофикой, родными и ремонтом «Молотова».
Завалились мы спать в какой-то крохотной хижине на окраине лагеря, к которой нас привёл один из старших. А перед сном мы занимались любовью — наверное, с самыми безумными, опасными и непристойными экспериментами, которые случались в моей жизни.
Утром я проснулся с тихой, ноющей болью в запястье.
Браслета не было — вместо него зияла кое-как зашитая и грубо замазанная какой-то жижей рана, а в уголке глаз мигала надпись:
(ПОТЕРЯ СОЕДИНЕНИЯ С ЭВМ, ВОЗМОЖНО ТРАВМА!)
И в следующий миг я дико, неистово заорал.
ЭПИЗОД V. Центральный Компьютер Партии. Глава 17. Побег из Токси-плейса
Итак, именно в этот момент я понял, что браслет не являлся отдельным устройством, а был имплантатом на моей руке. Нет, какие-то размышления случались и до того: пару раз на орбитальных станциях я слышал насмешки и фразочки вроде «недо-модификант». Но все сомнения как-то глушились — не то из-за силы самовнушения. Не то какими-то другими способами.
Кроме того, ещё один имплантат — дисплей был — и оставался — и в роговице, именно поэтому все «голограммы», выдаваемые при взгляде на браслет, не были видны остальным. И всё население родной Челябинской Республики становилось, таким образом, боди-модификантами, так презираемыми в большей части сектора.
Ещё я вспомнил, что браслет может входить в режим невидимости, и его не сняли ни в Новгородской иерархии, ни при последующих инцидентах. Но сняли здесь — получается, меня снова предали. Предал тот, с кем я делил постель.
Но это было не главное. Главное — что сейчас я точно становился преступником. Самым настоящим. И связаться с Арсеном, если он выжил, становилось всё более проблематично.
В общем, я проорался — благо, долго я орать не умею и не люблю. Поднялся, посмотрел вокруг — Галины рядом не было. Тут же послышалось ворчание из соседних шалашей.
— Не айс.
— Вы очень токсично нарушаете приватность и правила коливинга…
— Завалите хлебало! Галя! Ты где, блин! Это ты рассказала про браслет?
Галя показалась из переносной душевой, которые в ряд стояли неподалеку.
— Гага… Что случилось… Ой!!! Что у тебя с рукой⁈
Он подбежала и стала ощупывать, поглаживать. На ней были только белые трусики и лифчик, мокрые волосы каснулись плеча. Я, уже готовый было учинить форменный скандал и обзываться нехорошими словами — ударить, если что, я все равно бы не смог, даже если бы и хотел — тут же смягчился.
— У меня словно палец оттяпали. Я даже вижу хуже! Как мы сейчас отсюда выбираться, ты подумала?
— Я не знала… Я думала, он просто снимается. Помню… да, приходили ночью, спросили, типа, это что у него — браслет? Я сказала, что да, они сели колдовать что-то, я не подумала, что это важно. И уснула почти сразу. Прости…
— Я, блин, подумаю, простить или нет. Кто это был? Может, что-то уцелело?
— Я не помню, кто это был. Темно было, я не видела.
— Ясно.
Я пошел шарахаться от шалаша к шалашу, в беспринципной манере суя под нос свою изуродованную руку и спрашивая про браслет.
— Ай, как грубо!
— Ты токсичный, ты в курсе?
— Как страшно, у меня теперь травмирующие воспоминания.
— Я не в ресурсе тебе помочь.
— Ты нарушаешь мои границы, ты что, не знаешь, что так нельзя делать?
— Фу, токси!
— Ты не пробовал разобраться в себе? Понять, почему это произошло?
После десятой подобной реплики наконец-то реакция оказалась отличной от «средней по палате». Мужчина выглядел наиболее старшим из присутствующих, я бы даже допустил, что ему в районе пятидесяти, просто он слишком молодится.
— О, неужели! Я думал, вы не запомните.
— Так! — я подошёл ближе, скорчив максимально грозную рожу и схватил товарища за воротник его балахона. — Накурили, значит, меня какой-то дрянью, и мои вещи забираете?
Он медленно, осторожно убрал мою руку с воротника.
— Твои? А здесь всё общее. У нас коммуна. Между прочим, реальная, не то, что на вашей — я же не ошибся? — планете. Не хочешь, кстати, рассказать, как…
— Удивить меня захотел? — я усмехнулся. — Известно, что любая партизанская армия куда ближе к утопическому коммунизму, чем любая планетарная держава, которая его провозгласила. Потому что коммунизм — это не про общие зубные щётки, он про другое, про это — когда каждому по потребностям. Вот, у меня потребность. Где. Мой. Браслет!
— О!
— К тому же, он не то, чтобы совсем мой — это коммунистическая собственность!
Кажется, мы оба были удивлены моим коротким монологам.
— Мы утилизировали, — товарищ отвёл глаза. — Детали уже не консистенты. Вас же Гагарин зовут, так? Меня — Иль.
— Меня зовут «какого чёрта вы забрали мои вещи».
Неожиданно он достаточно резко пошёл в мою сторону и перешёл на «ты»:
— Бро, тебе не кажется, что вы здесь наши гости? Мы проявляем гостеприимство. Избавили нас от инструментов контроля рабовладельческого тоталитарного режима. Расслабся! Ты же пришёл, чтобы остаться с нами? Скоро у нас будет ланч, мы будем рады видеть вас с вашей девушкой…
Я оглянулся — Галина уже оделась и отыскала меня.
— Галя, мы идем отсюда, — я взял ее за руку. — Вообще-то, такой и был изначальный план.
— Но куда? Давай на немного останемся? Здесь так хорошо…
На миг замешкался, поддался слабости и милому выражению мордашки — и сжалился.
— Хорошо. Сейчас позавтракаем и решим куда отправимся.
Сели с самого края скамьи на полевой кухни, к нам подсаживались то одни, то другие, пытались знакомиться, но я хмуро кивал и молчал. Настроение было ни к черту, еще и пайка была хуже некуда — несоленая каша, сушеные безглютеновые хлебцы и стакан соевой жижи. С другой стороны, я почувствовал, что перегнул палку, ведь мы находились в уязвимом положении. Вроде бы, к нам относились мирно и желали добра, несмотря на все идеологические загоны, хоть мы еще и понятия не имели, что можно ожидать от этой странной компании. И их было намного больше нас — по самым скромным прикидкам, никак не меньше двух-трех сотен.
Галя взяла меня за руку, погладила по плечу, почувствовав, что я напряжен.
— Хорошо, остаемся до вечера, — сказал я. — Надо найти сухпайки, я не могу это больше есть.
— Мы выбросили, — сообщил проходящий мимо Илья. — Там были трупы убитых представителей фауны.
— Возможно, редкой, — добавила, скорбно взглянув на нас, сидящая рядом девушка.
— Твою ж мать!
И тут я внезапно ощутил свободу от сдерживавшего меня ГОСТ 2698−988ГЯ, который был вшит в разрушенный браслет, и грязно, неистово и трёхэтажно выразился по поводу того, что думаю на счёт вегетарианства, посягательства на коммунистическую собственность, мировой ситуации, неопределённости в личной жизни и прочего.
— Дружище, — сказал сидящий рядом парень. — У нас в кемпинге есть классный психолог, он отличный мозгоправ, поможет тебе справиться с контролем агрессии, и ты…
Я оборвал его и продолжил предыдущий свой монолог ещё на десяток предложений, затем откинулся на спинку скамьи, выдохнул и почувствовал облегчение. Оглянулся — все окружающие смотрели на меня, стало немного стыдно. Из толпы выдвинулась пятёрка крепких парней, один из них мрачно сообщил.
— Ты токсичный, бро. Мы тут посовещались — решили, что вам обоим место в токси-плейсе.