— Да куда мы денемся с подводной лодки, — вспомнил Семён крылатое изречение деда, и на душе от этого стало одновременно и немного спокойно, и немного тоскливо.
Действительно, куда он денется.
Китайский народ(космические китайцы) — общность людей, объединённых по некоему признаку. Существует несколько трактовок того, как определить принадлежность человека к китайскому народу: – Это люди, проживающие в Секторе Наднебесной (устаревш. «Китайском секторе») и те, у которых есть гражданство Срединной Федерации, Республики Шамбала, Народного Альянса Планет или Тайвань-Тайландского Сопряжения. Численность китайцев таким образом оценивается в сто девяносто миллиардов человек. Относительно того, делает ли человека гражданство в Федерации или Народном Альянсе Планет «китайцем», существуют разные мнения, поскольку сторонники Шамбальской и Тайваньской независимостей не считают свои звёздные системы частью Первого и Второго Китаев.
— Этническое представление Китайской нации включает все четыреста сорок групп, проживающих в Федерации и Объединении Планет, таких как монголы, тибетцы, корейцы, нигерийцы, французы, американцы, бразильцы и т.д., проживающие в Секторе Наднебесной хотя бы с династии Тё (2144 — 2311). Оно также относится и к китайцам за рубежом, в Секторе Московии и Внешней Монголии. – В московском языке китайцев-монголоидов часто называют этническими или «древними китайцами» (…)
См. также:
Тайкун-хуацяо
Китайцы-марсиане
Китайцы в Московской и Суздальской Империях
Китайцы в Уральском Союзе Планет
Поднебесная (гипотеза)
(по материалам Галактопедии)
Лето. Трамвай
После восстановительной ванны, обязательной при частых погружениях на гелиображнике, спал Егоров неровно, прерывисто. Ему снился матрос Константиновский, превратившийся в злого коллектора Суздальской Империи и восседавший верхом на огромном гипототеме. Он летел через галактику напрямую к «Тавде», размахивая долговыми актами и постановлениями суда.
Спустя три часа сна и ещё полчаса бессмысленного валяния в кровати, Егоров поднялся. Оделся, съел принесённый местным коком завтрак и решил совершить экскурсию по кораблю, чтобы понять, где ему предстояло жить в ближайшие пару недель.
Гостиничный блок, в котором располагались его апартаменты, соседствовал с рядом магазинов различного характера. Из-за близости к разгрузочным ангарам он являлся чем-то вроде торгового центра для жителей корабля и, одновременно, буферной зоной между отсеками. По сравнению с жилыми отсеками в кормовой, «южной» части корабля, он был совсем крохотным, и Егоров решил начать с него.
Прогулявшись по широкому и высокому коридору, больше напоминавшему переулок, он прошёл мимо пары розничных лавок и заглянул в вездесущий быстропит «Маковкины пироги». За столиками сидела толпа смеявшихся и бурно что-то обсуждавших парней и девушек. Егоров стоял какое-то время, не пытаясь обратить на себя внимания и наблюдая за ними. Он заметил, что выговор матросов немного отличается от говора девушек-инженеров — видимо, во флотской иерархии тут действительно работали приезжие. Среди них оказался старший матрос Константиновский, который, заметив, наконец, Леонида, изменился в лице, отошёл от толпы и спросил:
— Разрешите спросить, как прошёл ваш сон?
— Разрешаю! — улыбнулся Егоров. — Неплохо, но могло бы и лучше. Перелёт, корабельное время, знаете ли… Скоро привыкну. Сколько нам ещё лететь до…?
— До Тюмени? — подсказал матрос. — Ещё двое среднесуток, тут недалеко. Следующие два перелёта, технический до пограничного Орска и дальше, до гиганта — дольше, по пять каждый. Вам успеет наскучить. Если, конечно, вы не рискнёте заняться экстремальным туризмом.
Константиновский махнул рукой в сторону кормы судна. Егоров кивнул.
— Честно говоря, туда и планирую направиться. Вы…
— Проводить? Да, разумеется, я обещал. К тому же, было поручения товарища капитана, — Константиновский виновато отвёл взгляд и потом взглянул на одну из девушек в группе инженеров. — Просто сейчас конец смены и я…
— Нет-нет, не смею задерживать! — замахал руками Егоров. — Я всё понимаю. Не планирую пробыть там долго, просто разведаю обстановку.
Матрос воспрянул духом и посоветовал.
— Будьте осторожны. Планшет и дорогие личные вещи брать не рекомендую. Остановка трамвая в конце улицы. И не забудьте получить местную валюту, распространённую в посёлке. Кредиты там не в ходу. Дань традиции.
— Валюту? Какой такой традиции? — не понял Егоров.
— О, вы не знаете? Лучше всего вам объяснят в ларьке «Дефицит».
Егоров кивнул и вернулся к лавке с соответствующей вывеской. Внутри сидел хмурый юноша в потрёпанной красно-синей куртке и странном головном уборе. На коленях у него лежала древняя цифровая игрушка, в которой нужно было взрывать овец, стреляя по ним лягушками.
Ассортиментом лавка, несмотря на претенциозное название, не блистала. Десяток бутылок крепкого алкоголя средней паршивости, табак, духи и нижнее бельё. Основным же товаром были планшеты и мобильные устройства, вышедшие из употребления тридцать, а то и сорок лет назад. Более всего Леонида удивила огромная коробка, доверху набитая одноразовыми мобильниками «Никель-5», распространёнными на Новом Качканаре, Тугулыме, Гагарке и тому подобных дырах. Рядом висела табличка:
«Курс дня: покупка — 29, продажа — 33 союзных кредитов»
— Добрый день! — обратился к продавцу Егоров. — Не подскажите, почём у вас местная валюта? Мне сказали, что она необходима в посёлке.
Продавец наконец-то обратил внимание на посетителя, поморщившись, отложил игру и привстал, поправив кепку.
— И вам, судрь, доброго здоровья. Вы с какой целью интересуетесь?
— Ну… Я буду находиться на судне ещё несколько недель, и, думаю, мне нужно будет чем-то платить.
— Платить… Платить мне или кому из торговцев вам, судрь, как гостю иноземному, будет сподручнее союзными кредитами. А с обитателями посёлка, скажем, вы сможете вступать только весьма в своеобразные экономические отношения. Решительно не понимаю, судрь, зачем вам туда нужно. Без, так сказать, централизованной экскурсии.
Речь продавца, который, несомненно, оказался аборигеном, была чересчур витиеватой и изобиловала не вполне цензурными старинными междометиями.
— Какие именно отношения?
— Своеобразные. В посёлке повсеместно используется бартер. Но вам чаще придётся отдавать, чем брать. Таковы наши непоколебимые, судрь, вековые традиции!
Звучало весьма странно, особенно про «отдавать», но Егоров не унимался.
— Если бартер, то что является валютой?
— Мобилы, — продавец кивнул в сторону коробки. — Есть ещё пиво и семки, но это, судрь, не ко мне, это в посёлке. Нынешний курс мобилы к союзным вы, судрь, можете лицезреть на табличке.
Егоров пораскинул мозгами и достал расчетную карту. Поднёс к глазу.
— Пожалуй, дайте четыре… нет, три мобилы.
— Не маловато?
— Я же смогу их в случае чего обменять на, как вы говорите, пиво?
— Всенепременно, — кивнул продавец, почему-то хитро улыбнувшись.
Затем снял с карточки сумму за три мобилы, сунул руку в корзину и протянул валюту Егорову. Тот машинально поблагодарил и уже направлялся к выходу, когда продавец бросил ему в догонку.
— Лучше, судрь, рассуйте по разным карманам. Мало ли чего.
На кошельке осталось двадцать восемь тысяч с копейками.
Поэт кивнул, чувствуя лёгкое волнение после общения с первым настоящим аборигеном, и направился вперёд по улице, где, если верить Константиновскому, была остановка трамвая.
Больше всего в посёлке Леонида как потенциальный источник заработка интересовал киноклуб «Заводчанин». За карьеру поэта ему приходилось работать в совершенно разной среде — от высоколобых эстетов из имперских научных сообществ до каторжников Нового Качканара. С народностью гопников он знаком не был, но предполагал, что по повадкам они мало чем отличаются от других традиционных обитателей космических станций — казаков, цыган, неформалов, чукчей, пастафарианцев, веганов и тому подобных малых народностей.
Очень скоро он понял, что отсутствие подготовки стало роковой ошибкой.
Остановка загадочного трамвая представляла собой открытую платформу с двумя косыми лавками. Позади полоски блестящих рельсов до самого корабельного неба простиралась полупрозрачная стена, через которую светило солнышко. Егоров задрал голову — высота перегородки между частями корабля казалась колоссальной, он оценил её на глаз в районе полукилометра, а солнце находилось и того выше.
Егоров сел на скамейку и услышал позади женские голоса — к платформе подошли две женщины, несущие полные сумки, судя по возрасту — мать и дочь. Они встали неподалёку и принялись обсуждать что-то на своём странном диалекте. Егоров пригляделся к их внешности взглядом этнографа-любителя. Аборигенки оказались ярко, безвкусно накрашенные, с вульгарно-глубокими декольте в дешёвых казанских «топиках». Обсуждали они пьянство соседей, случаи воровства, а речь их наполняли бранные выражения из середины прошлого века. Их челюсти прямо во время разговора совершали непроизвольные жевательные движения, и Егоров решил, что это что-то вроде наследственной нервной болезни.
— Любезный судрь, есть чё? — послышалось сзади.
Рядом стоял худой старичок в костюме инженера.
— В смысле? — не понял вопроса Егоров. — Я не понимаю диалекта.
— Телефона позвонить, мелочи?
— А! — Егоров с трудом вспомнил значение древнего слова «телефон», и, сопоставив его с рекомендациями продавца в лавке, смекнул: как раз самое время, чтобы произвести загадочный местный ритуал. — Вам нужно вот это?
Егоров достал из кармана одну из купленных мобил. Абориген тут же выхватил её из рук поэта, отвернулся и отошёл в противоположный конец платформы, поднеся к уху и изображая, что разговаривает. Леонид сообразил, что упомянутый ритуал — мелкое воровство — и было данью традиций. Подумалось, что в другой ситуации захотелось бы врезать незнакомцу, но поглядев на тщедушного старика, Егоров воспринял произошедшее как акт подаяния.