Путь лежал через половину нижней палубы. Можно было дойти до служебного лифта или воспользоваться скутером, но задача была не настолько срочной, и он предпочёл просто прогуляться через кварталы.
Через сотню метров его чуть не сбил выскочивший из-за угла Син Хун Пин, начальник Вована.
Семён кивком поприветствовал его, прошёл метров сто, обернулся и заметил, что к Син Хун Пину подошли два офицера, взяли за руки и повели куда-то. Усмехнулся, но значения этому он не придал.
Дальше Семён встретил старого знакомого Саню, перекинулся парой фраз. Парням подмигнули две проходившие мимо студентки училища, и Саня переключил внимание на них. Семёну снова стало немного грустно, что он обделён женским вниманием, но после встречи путь лежал мимо детского сада, единственного из работавших ранее трёх. Семён любил это место, несмотря на шум — редкий случай посмотреть на детишек.
К оградке, окружавшей небольшой участок блока, подбежал паренёк лет пяти в непропорционально большой кепке и спросил:
— Слышишь, дружище, не угостишь ли семками? Есть чего?
— Нет, братишка, нету, форма рабочая, — хлопнул по пустым карманам Семён. — Да и мал ты, парниша, чтобы семки у меня просить.
Детей здесь звали спиногрызами и нахлебниками, но где-то в глубине души у тавдинского гопника основной инстинкт продолжал работать. К тому же, здание садика, освещаемое через большое окно в Перегородке, было единственным ярким пятном среди окружавших его серых блоков. Словно собранный из детских кубиков, блок садика буквально светился изнутри. Полупрозрачные пластиковые стены с местами облупившейся, но разноцветной краской вызывали приятные воспоминания из детства.
Дальше он прошёл мимо жилого квартала, населённого элитной кастой экспедиторов. Миновал остановку трамвая со стихийным минирынком, поздоровался с пожилой соседкой, и свернул на тесный переулок, чтобы направиться к ближайшему входу в трюмовое подземелье.
Среди тёмного переулка дрались трое. С одним из парней он был немного знаком — это был Руслан, парень из училища на пару лет младше его, кажется, электрик. Двух других он, разумеется, видел, но никогда особо не общался. Семён сходу оценил ситуацию: били Руслана, двое на одного.
Семён подлетел сначала к самому рослому из нападавших, который удерживал знакомого. Схватил захватом за шею, повис на плечах, отцепил от Руслана и отбросил к стенке. Съездил кулаком по плечу второму. Нападавшие, судя по всему, опешили, они не были готовы к подкреплению.
Руслан перешёл в наступление: загородился Семёном от первого, сделал подсечку второму. Семёна толкнули в спину, он тут же повернулся и закрыл блоком удар в лицо. Больше всего он боялся не синяков, а поломки рюкзака — за это могли уволить или впаять пару недель штрафных работ. В полумраке переулка щёлкнуло и сверкнуло раскидное лезвие ножика. «Бабочка» была в руках у Руслана.
— Эй, стойте же! — крикнул Семён. — Руслан, убери оружие. Объясните, господа, что за дуэль?
— Приветствую, Семён. Они…
Нападавшие отступили в сторону.
— Он мою, судрь, девушку оскорбил, — сказал второй, коренастый и смуглый. — Осмелился назвать, судрь, волочайкой. Сам ты отродье волочайки, подлец! Сейчас увидишь звезды!
— Я сказал уже, судрь, что готов забрать свои слова обратно, судрь, мерзкое отродье, если она вернёт мне, судрь, все подарки и наличные средства в размере девяти мобил и ста двух кредитов с карты!
— Не лезь не в своё дело, — пробасил высокий и снова толкнул Семёна. — Иди же работай, экскрементщик. Мы, судрь, разберёмся с твоим приятелем в соответствии с нравственными положениями.
— За экскрементщика, судрь, вы обязаны будете расплатиться! — Семён наклонился и словно тараном врезался головой в грудь противнику. Тот отступил назад, запнулся, ударился спиной о перегородку, осел. Семён врезал под дых и тут сам получил удар в ребро, от которого побелело в глазах. Покачнулся и припал на колено отдышаться. Семён решил достать из рукава последний козырь и потянулся к лямке рюкзака, чтобы перецепить усилители на запястья. Использовать такую дорогую технику в столь сомнительных целях было серьёзным преступлением, но боевой пыл было уже не остановить.
Он не успел. Матросы охраны появились с двух сторон. Четверо, как раз по числу дерущихся: двое вылезли из трюмового, двое со стороны главной улицы. Рослый парень тут же отшагнул в сторону. Семён услышал шаги матросов, удары и стук от чьего-то падения.
— Всем подняться! — крикнул старший из подоспевших, видимо, мичман. — Что происходит?
— Дуэль, гражданин матрос, — сказал Руслан. — Эти граждане меня бить изволили.
Семён повернулся. Руслан стоял перед матросами и держал ножик за спиной, его соперник, напротив, поднял руки над головой и завизжал:
— Неправда! Врёт! Они сами, судрь, на нас напали, у него нож!
— Обыскать, — скомандовал мичман.
Семёна схватили за запястья, считали чип комбеза.
— Я вообще тут мимо проходил, — попытался оправдаться он. — На задание. Вон, мне туда нужно. Я на смене вообще-то.
Матрос был альбиносом — неприятная, но распространённая мутация в малочисленных купольниках с орбит коричневых карликов.
— Это мы сами разберёмся, кому и куда нужно! Так… да, на смене. Правонарушений три за год, средних и тяжких — ноль… Товарищ мичман, куда вот этого, он на задании?
— На каком? В трюмовое собрался?
— Срочно надо! — соврал Семён. — Я, можно сказать, мир шёл спасать, и ввязался в драку, чтобы помочь моему товарищу, который ничуть не виновен.
Мичман пока отвлёкся на Руслана.
— Так, да, у этого нож, — сказал ещё один матрос. — Зафиксировано.
— Да они! Судрь! Я ничего бы!… — завозмущался Руслан. — Это же какой-то!…
— Месяц в каталажке и три месяца исправительных работ светит тебе, приятель, — с каменным выражением лица сказал мичман. — Сейчас придётся камеры ближайшие искать, выяснять, кто виноват. А ты иди!
Семён кивнул и поспешил к выходу.
— Потом вернёшься к третьему участку, выпишем и тебе исправительные.
Стоит ли говорить, что желание работать у Семёна после такого пропало напрочь. А желание сбежать куда-то, подкреплённое боязнью закрытых пространств, наоборот, проснулось. Но куда он денется с подводной лодки, и вправду? Куда теперь пошлют его в наказание? На крышу, к солнышку дежурить? Это оно только снизу такое славное, а в десятке метров даже в изолированной капсуле под сорок градусов. Да и не пускают туда никого рангом ниже помощника техника. В трюмовое, к трубам? Там, конечно, ему было чуть привычнее, но скучнее. На переборку овощей? На склады в левый технический? В дефлюцинатную, размешивать палочкой планктон в вакууме?
Растирая ушибленные рёбра, Семён доковылял до входа вниз. Простая распашная дверь осталась открытой после того, как из подвала выбежали матросы, но Семён машинально провёл по ней пропуском, затем по узкой лесенке зашагал вниз.
Семён на середине лестницы огляделся — вплоть до самого основания Перегородки его взору почти ничего не мешало. Когда-то по рассказам отца и деда можно было заглянуть и ещё дальше, в нынешний грузовой отсек. Раньше там располагались заводские цеха с огромными принтонными бассейнами. Сейчас их осталось всего два, крохотных, у самого бока. Семён вздохнул, вспомнив про Екатерину Сергеевну и своего соперника-инженера. Наметил траекторию движения и спустился дальше.
Наконец, его ботинки вступили на алюминиевый пол. Трюмовой отсек, расположившийся на глубине в тридцать метров, был гигантским пространством, в котором трудилось не так много народа. С непривычки было тяжело осознавать, что он находится на самом дне их маленького мира, несущегося на гигантской скорости на подпространственной глубине. Под пористым основанием находилась пара десятков метров космического вакуума. Провалишься туда — и задохнёшься. А вокруг этой маленькой пустоты, словно скорлупа от яйца, сияли полупрозрачные коконы гипототемов, космических коньков, преломляющие изменчивые проекции сжатого под давлением подпространства четвёртого измерения. Провалишься ниже — твоё бездыханное тело аннигилирует. Превратится в лёгкую вспышку нейтрино, которые всплывут на поверхность через десяток лет где-нибудь в сотне астрономических единиц. В лучшем случае, станешь кормом для дефлюцината, космического планктона. В худшем — поглотишься в четырёхмерном вихре ближайшей звезды.
Семён зашагал, слегка пошатываясь, то ускоряя шаг, то замедляя. Здесь было несколько темнее, чем наверху, и сильнее чувствовались перепады гравитации. Десять гравитационных отсеков и «псарня» располагались ещё ниже, на особых внешних выступах корпуса. Но на таких коротких расстояниях пучки гравитационного поля от востроскруч рассеивались неравномерно. А стоило кучерам отвести своих питомцев в хвост корабля отдохнуть и покормиться, как всех проходящих мимо тут же начинало тащить в сторону. Но этого бояться не стоило — подобное во время погружения никто делать не собирался. Да и умные востроскручи, севшие на хвост к погрузившимся космическим конькам, предпочитали не дёргаться.
Сантехник поздоровался с пожилым инженером, дежурившим у местного реакторного отсека и болтавшего с подошедшим из соседней будки матросом. Потом прошагал мимо обширной бронированной дефлюцинаторской. Блок разведения планктона был углублён в основание пола и ощетинился десятком маленьких грузовых шахт, выходящими наверх и вбок под разными углами. Из шлюзового тамбура высунулась женщина и о чём-то громко ругалась по мобиле.
Потом пришлось подниматься по небольшой лестнице снова вверх — впереди на сотню метров в ширину, до самой перегородки, и почти на километр в длину тянулись водяные резервуары, разбитые на секции. Потолок здесь из-за нависающих труб и фильтровальных установок становился несколько ниже. Семён деловито провёл рукой по шершавой старой трубе, она была горячая и слегка влажная. Конденсат. Он прошёл мимо будки дежурного, потом вернулся и заглянул внутрь.
Там было пусто, а у терминала лежал набор бумажных эротических открыток, семки с кожурками и быстропитательный батончик. Экран рабочего терминала не был заблокирован, моргало несколько сообщений — от Веселина Рахимовича, какого-то другого начальника, и последнее — видимо, от друга. Семён не удержался и прочёл.