– Я смотрю, твоя бальная книжка сегодня просто пестрит кавалерами, – заметила я, глядя, как Герда записывает имя очередного лорда, желающего с ней потанцевать. – Правильно делаешь, что веселишься и не показываешь Идэну, как тебе обидно.
– Мне и правда обидно, что он так со мной обошелся, – тихо ответила мне подруга, – но я не хочу, чтобы он об этом догадался. Не собираюсь тешить его самолюбие.
– Прошу прощения, леди, что прерываю вашу беседу, – произнес симпатичный незнакомец, подойдя к нам и обратившись к Герде. – Леди Нортдайл, позвольте пригласить вас на следующий танец, если он еще не занят, – и слегка склонил голову в знак почтения.
– Благодарю вас, лорд Арден, я согласна, – ответила она ему с улыбкой, сделав изящный книксен.
Молодой человек, еще раз стрельнув глазами в сторону Герды, удалился, а мы с подругой снова остались одни, наблюдая за тем, как Марьяна лихо кружится в галопе вместе с братом, специально приехавшим из Дэльтарры, чтобы увидеть ее на сцене театра.
После окончания представления для адептов, преподавателей и приглашенных гостей в большом бальном зале театра состоялся новогодний бал, и мое настроение, приподнятое после выступления, сейчас взлетело на недосягаемую высоту. От утренней тревоги не осталось и следа, и сейчас мне казалось глупым, что я поддалась этому чувству, просто увидев свой рисунок из детства.
Я захотела отдохнуть и поболтать с подругами, Мариус беседовал в другом конце зала с коллегой из госпиталя, приглашенным на наше представление лично профессором Кирали.
– Кстати, у тебя все в порядке с защитным амулетом, который нам тот Александр из Совета потомков Фаэтона прислал? – спросила Герда.
– Сняла сегодня утром, но пока никому не говорила, не до этого было. Он словно обуглился. И при этом потерял свою силу. Такое вообще бывает с амулетами? – задала я встречный вопрос.
– Только в том случае, если сила мага во много раз превышает силу амулета. Но я такого еще никогда не видела, только в книгах читала по артефакторике, давно еще. Да и наши амулеты были очень мощные. Я думала, что их хватит хотя бы на пару лет.
– А в результате хватило на несколько месяцев.
Мы замолчали, обдумывая случившееся. Из состояния задумчивости меня вывело ощущение, будто сейчас с меня спадет чулок.
– Мне нужно в дамскую комнату.
– Я с тобой, – промолвила Герда.
В туалетные комнаты вел длинный коридор, освещенный магическими лампами, горящими на стенах. Парочка окон были открыты, и ветер колыхал занавески, принося с собой запах хвои – на Эсфире эти деревья так же любили наряжать в канун Йоля, как и на Земле в канун Нового года. Снег, начавшийся утром, к вечеру усилился, и сейчас я с упоением наблюдала, как в свете уличных фонарей падали его крупные хлопья. Мы возвращались в бальный зал, когда моего слуха вдруг достиг негромкий плач с улицы. Судя по интонации, плакала девушка или подросток. Переглянувшись с подругой, мы, не сговариваясь, пошли к выходу на улицу, чтобы узнать, что случилось.
Мороз тут же коснулся обнаженных участков кожи колючими иглами, но мы все равно шли на девичий плач, рассчитывая увести девушку в здание. Каково же было наше удивление, когда мы увидели Алиору Шеари! Застыв в удивлении, мы уставились друг на друга – мы с Гердой на нее, а она на нас.
Первой отмерла заплаканная Алиора, шмыгнув носом.
– Ну и какого демона вы сюда притащились? Проваливайте отсюда! – рыкнула она, торопливо вытирая платком дорожки из слез.
Видят боги, эта девчонка меня раздражала! Бесила своим стервозным и склочным характером, бестактностью, ну и, конечно же, влюбленностью в моего жениха, граничащей с одержимостью. Но, увидев ее плачущей, я, к собственному удивлению, испытала к ней чувство жалости. Что-то было в Алиоре сейчас такое, что злиться на нее даже не хотелось.
– Вы оглохли обе? Проваливайте, говорю! – раздраженно повторила она. – И только попробуйте кому сказать, что видели меня здесь в слезах!
– О боги, оно нам надо вообще, рассказывать что-то кому-то о тебе? – возмутилась Герда. – Ты окружающих по себе не суди!
– Мы услышали, как кто-то плачет, и решили пойти спросить, что стряслось. Может, помощь какая нужна, – пояснила я Алиоре.
– Мне не нужна ничья помощь! Идите к троллям! Со мной все в порядке!
– Ну да, именно так и выглядит тот, у кого все в порядке, – скептическим тоном промолвила Герда.
– Боги, как же вы меня достали все! – произнесла сквозь зубы Алиора и резко развернулась, собираясь уйти.
Но, видимо, от переживаний или слез, или еще боги ведают чего, ее немного повело в мою сторону, хоть она и была вовсе не пьяна. Я попыталась ее удержать за руку, чтобы она не упала в снег, и в тот момент, когда наши руки соприкоснулись, мое сердце словно пропустило удар, а перед внутренним взором стремительно пронеслись картинки из чужой жизни. Из жизни Алиоры, которую я увидела со стороны, словно мне только что показали фильм. Очень тяжелый и грустный фильм, в котором был странноватый отец, живущий двойной жизнью и не обращавший внимания на своего единственного ребенка, и деспотичная, вечно недовольная мать. И среди этого островка безразличия, вечной критики и упреков росла, как полевая трава, сама по себе, девочка Алиора, безуспешно пытавшаяся заслужить то, что должно быть априори у каждого ребенка при рождении – любовь родителей.
Вечные попытки доказать, что ты чего-то стоишь, что в тебе есть хоть что-то особенное, а в ответ – лишь раздраженное закатывание глаз или насмешки. Равнодушный взгляд отца, когда в пылу обиды хочется хоть у кого-то найти понимания. Боги, как же это мне знакомо! Только теперь мне казалось, будто это было вовсе не со мной, а если и было, то так давно, что некоторые детали просто меркли. Поняв, как может быть по-другому, когда тебя любят, я стала потихоньку забывать все то, что раньше резало душу без ножа.
Последнее, что я увидела, – рыдающую на полу Алиору и ее мать, которая гневно взирала на нее сверху вниз и ходила из стороны в сторону, словно дикий тигр по клетке.
– Ты ходячее недоразумение, Алиора! Разве это моя дочь? Как ты умудрилась профукать такую выгодную партию в лице лорда Инганнаморте? Как? Что ты за женщина такая никчемная, что не смогла его очаровать? Уступила его какой-то выскочке-землянке!
И связь оборвалась, а с ней и незримое обычному глазу кино, кусочки из чужой жизни, случайно увиденные мной благодаря дару прорицания. Алиора, не понимая, что произошло, все же чувствовала некоторое вторжение в свое сознание и сейчас с подозрением смотрела на меня. А мне вдруг многое стало понятно, и теперь, когда передо мной была на миг приоткрыта завеса чужой жизни, я искренне жалела Алиору. Теперь мне понятны причины ее одержимости моим женихом.
Мы молчали. Однако это было красноречивое молчание. Я первой нарушила тишину:
– Ну теперь-то мне многое понятно, Алиора. То, что я увидела, объясняет твое поведение, но никак тебя не оправдывает в твоих пакостях и злобе.
– Что ты несешь вообще? – попыталась было возмутиться она. – Я не понимаю, о чем ты.
– Еще как понимаешь. Мы соприкоснулись руками, и я увидела некоторые эпизоды твоей жизни, связанные с родителями. Я не буду сейчас их пересказывать и уверена, что тебя это даже порадует. Я видела достаточно. И хочу тебе сказать, что очень даже тебя понимаю. И хоть мне не хочется это признавать, но все же признаю – кое-что общее у нас с тобой имеется. И знаешь, что это?
– И что же?
– Равнодушный папаша, присутствующий в доме, наверное, ради мебели, и мамаша-деспот, которой слово поперек не скажи. Но в моем случае это мачеха. Так что я тебе даже сочувствую.
С лица Алиоры схлынула кровь, сжав губы в упрямую тонкую линию, она нервно выдохнула и, избегая моего взгляда, вновь заговорила:
– Сдалось мне твое сочувствие, Эринглив! Тебе-то хорошо, наверное, со стороны рассуждать, твоя мать в тебе души не чает, и даже отчим сдувает пылинки! За жениха так вообще молчу!
– Ага. Только вот до этого я почти шестнадцать лет своей жизни была изгоем и пустым местом. Мачеха донимала меня в моем же собственном доме, где я жила, как на войне, а отец рад был плясать под ее дудку, и его совершенно не заботило мое душевное состояние. Хотя и физическое тоже. Мачеха могла так меня побить, что оставались следы. А отец ни разу и слова поперек не сказал.
А еще в детстве у меня временами проявлялся пророческий дар, и я не знала, что это такое и что мне с этим делать. Земля – не Эсфир, там магия – это что-то из области сказок, мифов и легенд или психических расстройств. И мои видения можно было вполне списать на шизофрению. Сумасшествие то есть. Чтоб ты понимала, о чем я. Поэтому у меня не было друзей. И все, о чем я мечтала, – окончить школу, поступить в университет в другом городе и уехать из родительского дома, чтобы никогда больше туда не возвращаться. Начать новую жизнь с чистого листа.
Герда в это время тактично молчала.
– И тем не менее сейчас у тебя все благополучно, – промолвила Алиора. – Поделилась бы, что ли, рецептом, что же ты такого сделала в этой жизни, что она вдруг повернулась к тебе лицом, а не задницей?
– У тебя неправильная постановка вопроса. Правильнее будет спросить, не что же я такого сделала, а что не сделала. Я никогда, слышишь, никогда не кидалась на окружающих меня людей, будто они виноваты передо мной в чем-то. Никого не обижала и не задевала. Как бы плохо мне ни было, я четко осознавала, что это мои проблемы, и другие люди здесь ни при чем. Кроме тех, кто эти проблемы создал. Я не обозлилась, в отличие от тебя. Но у тебя еще есть шанс переосмыслить свою жизнь, сделать выводы, и, глядишь, может быть, вскоре что-то в ней изменится в лучшую сторону. Ради такого можно даже посетить пару сеансов у душевного целителя.
– Хах, – горько усмехнулась она, – ничего уже в моей жизни не изменится.
– О боги! Да о чем ты говоришь, Алиора?! – воскликнула Герда. – Какие наши годы! Все еще впереди. А к душевному целителю и правда стоит наведаться.