с выглядел изрядно удивленным. Однако огонек азарта, горящий в его глазах, выдавал его истинный настрой. Его руки потянулись к моему телу, выводя невидимые узоры на коже, в то время как взгляд с поволокой медленно спускался сверху вниз и обратно.
– Боги милостивые, как же ты божественно великолепна, – хрипло промолвил Мариус, легонько сжав мою грудь, отчего я завелась еще сильнее.
Его ладони тут же опустились на мои ягодицы, но я ловко их перехватила, завела ему руки за голову, держа ладонью запястья.
– Держите себя в руках, лорд Инганнаморте, – игриво шепнула ему на ухо. – Сейчас вы в моей власти. Советую не сопротивляться.
– Слушаю и повинуюсь, леди Эринглив, – ответил он, хитро улыбаясь и еще даже не подозревая, что я сейчас намереваюсь сделать.
Запечатлев на его губах короткий поцелуй, я шепнула заклинание, и его запястья оплели тонкие магические путы, похожие на шелк.
– Так вот что ты задумала! – воскликнул он.
Вот теперь мой жених действительно выглядел удивленным. Не дав ему опомниться, я медленно опустилась на его бедра, соединив наши тела. Мужчина вздрогнул, шумно вздохнул и напряженно замер, блаженно прикрыв глаза. Его дыхание участилось. Довольная такой его реакцией, я начала неспешно двигаться, постепенно ускоряя темп. Мариус закусил губу, судорожно дыша.
– Ох, Эмилия, ты убьешь меня, – промолвил он на выдохе, открыв глаза и окинув меня вожделеющим взглядом.
– Ну что вы, лорд Инганнаморте, я просто намерена вас пытать. Наслаждением. Но очень безжалостно, – ответила я, не скрывая своего удовольствия от того, что сейчас его блаженство было в моих руках.
Я двигалась, двигалась, двигалась… То медленно и плавно, то резко и ритмично, и не заметила, как сама стала жертвой своей же чувственной игры, поддавшись навстречу жарким волнам сладостной неги, охватившей меня с головы до ног, до самых кончиков пальцев, до дрожи. В какой-то момент Мариус не выдержал и со звериным рыком порвал магические путы. Заключил меня в крепкие объятия, прижал к себе, заведя мои руки мне за спину. Безраздельно завладел моими губами, телом и душой. И снова мучительное наслаждение, невыносимое и всеобъемлющее. Сплетенные бедра, руки и чувства… Шумное дыхание и сладостные стоны. И обоюдный взрыв наслаждения неистовой силы, когда кажется, меркнет мир вокруг, а потом ты словно качаешься на волнах в теплых водах моря под мягким светом закатного солнца.
Мне казалось, что я совершенно не хочу спать, но все-таки я сладко задремала, устроившись на груди любимого, а потом вдруг ощутила, как проваливаюсь в сон, подозрительно похожий на реальность. Ту самую реальность, от которой мне удалось убежать, а теперь она напомнила мне о себе через сны.
Мне пятнадцать лет. Сидя в саду в тени дерева под окном своей спальни, я задумчиво кручу в руках металлический камертон. Его и томик романа «Джейн Эйр» Шарлотты Бронте мне подарил дедушка незадолго до своей смерти. Тогда мне исполнилось одиннадцать. Эта книга и камертон потом целый год лежали в ящике стола подальше от глаз, потому что неизбежно навевали на меня скорбную тоску. Я не могла не думать о том, что совсем недавно дедушка вместе с бабушкой покупали это все, заворачивали в оберточную бумагу, а теперь я уже никогда их не увижу. Их больше нет. Спустя год я достала из ящика их последние подарки и перечитала «Джейн Эйр» за два дня. К тому времени я уже смирилась с утратой. Так устроено человеческое сердце – оно способно постепенно привыкать к боли. И я привыкла.
Рядом со мной лежит расчехленная гитара. С утра мачеха уже успела учинить скандал из-за случайно разбитой мной тарелки, а музыка – отличный способ поднять настроение и успокоить расшатанные нервы. Неприятно саднила щека – Анна собиралась влепить мне пощечину, но я увернулась, однако ее длинные заостренные ногти успели мазнуть по коже, оставив три красноватые полосы.
Из состояния задумчивости меня выводит голос мачехи, проходившей в этот момент мимо:
– Слава богу, ты умолкла. Когда я слышу твое пение, то начинаю жалеть, что не глухая.
Стоит оставить ее выпад без ответа, хоть он меня и разозлил. Мне не хотелось с ней сейчас пререкаться. Хватило и утреннего концерта. Я приняла максимально равнодушный вид, на который только была способна, хоть на душе в этот момент творилась настоящая буря. Анна остановилась напротив меня, сверля глазами. Тьфу ты, никакого покоя нет от этой стервы!
Схватив со скамейки гитару и книгу, я кинула камертон в карман платья, намереваясь уйти в свою комнату. В этот момент мне казалось, что внутри меня сейчас извергается вулкан, но я по-прежнему старалась не выдавать своих эмоций. Неожиданно налетел порыв ветра, непонятно откуда взявшийся в безветренный жаркий день. Он затронул лишь ближайшие ко мне деревья и кустарники. Не обращая внимания на Анну, я направилась в дом. Едва забежала на кухню, чтобы взять пакет чипсов, как мачеха и тут нарисовалась.
– Смотри, чтобы задница от чипсов не разъехалась до размеров телеги, а-ха-ха, – рассмеялась женщина, насмешливо глядя на меня.
– А ты мне в рот не заглядывай! За своим задом следи.
Черт бы тебя побрал, садистка! Она еще смеялась, но кружка, которую мачеха поставила на стол, внезапно разлетелась на осколки с жалобным звоном. Это стерло издевательскую ухмылку с ее надменного лица. Воцарилось молчание. Я удивленно смотрела на осколки на столе и под ногами мачехи. Она в этот момент подозрительно смотрела на меня.
– Ты смотри, какая сильная, сучка! Быстро на этот раз ты очухалась! – презрительно промолвила Анна, сделав шаг ко мне, а затем, делая пассы руками, стала бормотать вполголоса неизвестные мне заклинания.
– Эй, ты это чего? Что ты бубнишь? Снова вызываешь своих сородичей из преисподней? Или сочиняешь очередной рецепт ведьминского зелья, которое ты супом назовешь? Так, с меня хватит твоих представлений, я ухожу! Бывай, красавица!
Анна сделала выпад рукой в мою сторону, и у меня на миг перехватило дыхание, а потом неведомая сила толкнула в грудь. Закружилась голова, и мне пришлось схватиться за столешницу, чтобы не упасть. Но наваждение прошло так же внезапно, как и появилось, и спустя полминуты я уже не помнила, что здесь произошло.
– Чего тебе надо? – спросила Анну, которая едва сдерживала мерзкую ухмылочку.
– Роберт в командировке, домработница уехала на неделю к родственникам, так что жрать дома нечего. Я буду есть в ресторане, а ты… Ну что найдешь, то и приготовишь. Ты же у нас бабкина умелица, на все руки мастерица. Не думала же ты, что я буду тебе готовить?
Я удивленно приподняла брови, хохотнув.
– Есть твою стряпню? Нет, конечно! Я не готова помереть смертью храбрых! Мало ли, может, ты туда ядом своим плюнула. Не собираюсь радовать тебя переездом на кладбище. Обойдешься!
– Что ты несешь, идиотка?! – воскликнула Анна, закатив глаза. – Хватит уже строить из себя остроумную.
– Это ты привыкла корчить из себя невесть кого. Можешь отцу пудрить мозги, он все проглотит, но со мной твои номера не прокатят. А я такая, какая есть. Что думаю, то и говорю. Но хочу заметить, что у твоей стряпни есть один несомненный плюс – я научилась молиться перед едой.
Это заявление вмиг стерло самодовольное выражение с лица Анны. Шумно выдохнув, она развернулась и пошла прочь, бросив мне на ходу:
– Пойду лучше схожу на пляж. Видеть тебя не могу, а слышать – тем более.
Я взяла пакет с чипсами, за которыми изначально шла на кухню, и направилась в свою комнату, на ходу отвечая Анне, которая меня уже не слышала:
– Сходи-сходи. Поплавай. Такое, как ты, все равно не тонет.
А потом перед внутренним взором замелькали кадры моей собственной жизни в обратном порядке, словно кто-то решил показать фильм обо мне не по мере моего взросления, а, наоборот, назад к детству. Все увиденные мной эпизоды объединяло одно – каждый раз мачеха насылала на меня заклинание, сбивавшее с ног, но спустя считаные секунды я уже ничего не помнила о том, что она со мной сотворила. И таких эпизодов за все годы, проведенные с этой женщиной под одной крышей, были десятки, и после каждого ее заклинания я продолжала жить в неведении о том, что делю кров с самой натуральной темной ведьмой.
Резко проснувшись, я села на кровати, хватая ртом воздух. В комнате царил полумрак из-за плотно задернутых штор. Бронзовые настенные часы показывали восемь утра. Выходит, что я проспала чуть больше трех часов. Ко мне тут же стремительно подбежал Мариус, сидевший до этого с газетой в кресле у камина.
– Эмилия, что стряслось? Тебе приснился кошмар?
Обеспокоенно глядя на меня, он сел рядом.
– Хуже, Мариус. Мне приснилось мое прошлое, которое я помнила долгие годы лишь частично благодаря стараниям мачехи. Я, конечно, всегда искренне считала ее ведьмой, но в фигуральном смысле, а оказалось, что она и есть самая натуральная ведьма. И мне очень хотелось бы знать, что это за заклинания она в меня швыряла.
Мариуса мои слова привели в замешательство.
– Заклинания? В тебя? Покажи мне, я хочу это увидеть, – сказал он и потянулся к моей руке.
Я прикоснулась к его запястью, заново вспоминая увиденное во сне.
Расширенные от ужаса глаза моего жениха утвердили меня в мысли, что дела совсем плохи.
– Я прибью эту дрянь! Придушу своими руками! – выругался он сквозь зубы, когда перед его внутренним взором Анна надо мной ворожила. – Она принудительно забирала львиную долю твоей магии, блокируя при этом твою память, чтобы ты потом ничего не вспомнила.
– И что это ей давало? – возник у меня вопрос.
– Ее магическая сила росла за счет твоей. А ты после такого изъятия магии долго восстанавливала резерв, поскольку росла на безмагической планете, где неоткуда черпать магию для восстановления. Черт, Эмилия, это черная магия! Самая темная и низменная, которая только может быть! За ее использование, да еще и против ребенка, на Эсфире можно и с головой проститься!