Вернувшись в комнатку стрелка-пулемётчика, я понял, что Кретова ещё не устала воспитывать молодого:
– Обычный человек очень редко сталкивается с чем-то подобным, потому что насильственная смерть на Пятисотке – большая редкость. Представь, что бы было, убивай здесь хотя бы одному человеку в день! Население всех анклавов испарилось бы за какой-то год, никаких баррелей не хватит для восполнения! Людей беречь надо, вспоминай об этом, прежде чем нажимать на спуск. Только в крайнем случае.
Я вспомнил своё первое собеседование на отборе в спасатели и удивительный рассказ Владимира Викторовича о том, как те из Первых, что сумели после приземления очухаться самостоятельно и открыть люк спускаемого аппарата изнутри, много позже обнаружили на полигоне семь баррелей с несчастными, которые не смогли этого сделать. Тогда же Первыми и были приняты базовые правила общей стратегии спасения, максимального сбережения тех, кого на Жестянку забрасывает таинственный ЦУП. Так и была создана служба спасателей. Поговаривают, что чуть позже Первым была сброшена некая пояснительная записка с указанием границ полигона и обещание стараться сбрасывать баррели и ресурсники только в зону полигона. Но это не точно.
Накопив первый спасательский опыт, я не раз вспоминал эту историю, очень ярко представляя, каково им было, Первым… На купол они бежали марш-броском, выживших тащили в ещё не обжитую Пятисотку на себе. Со всем было плохо: с оружием и лекарствами, с носимыми радиостанциями и транспортом. Лишь позже ЦУП подкинул им от щедрот первый гравилёт…
– Да, Спика, тебе просто кажется, трупов много не будет, – сказал я. – Прежде всего ты спасатель, а не стрелок или каратель. Не так уж и часто приходится всаживать в кого-то пулю. Спасаешь гораздо больше.
– Денис, сколько твоих висит на душе, напомни-ка? – попросила Ирина.
– Трое. Два на полигоне, один в Переделкино, – ответил я после короткой заминки.
– А сколько людей ты спас?
– Ну, ты спросила! Посчитать нужно. Сейчас попробую…
– Не нужно! – остановила меня Ирина. – Двадцать четыре спасённых у тебя.
– Ого! – удивился я.
– У меня семь минусов против сорока пяти плюсов.
– Хорошо вам… – уныло промолвил Спика. – А у меня один застреленный из арбалета в упор и ни одного спасённого. Невелики заслуги.
– Не переживай, коллега, никуда ты не денешься от своих крестников, благодарных тебе до доски гробовой, ещё успеешь накопить плюсов, – утешила его Ирина. – Просто запомни: стрельба для спасателя – дело вторичное, попутное, если хочешь, прикладное. Ты уже представил, поди, как монтируешь «дегтяря» на крыше джипа?
– Есть такое дело! Насквозь видишь, – удивился Спика.
– Забудь и не мечтай! – отрезала она решительно. – Пулемёт гораздо нужней в карауле, часовым на охране периметра. Вот там он может решить исход одного очень плохого для Пятисотки дня, не приведи господь такому случиться! А нам и без него оружия предостаточно. Вон, уже и автоматическим разжились… Как-то быстро это получилось.
– Не сомневаюсь, что и Дед так посчитает, – поддакнул я и заныл: – Нам бы рацию дальнобойную…
– Вот ты ещё начни! Давайте здесь заканчивать. Рубин, осмотри труп, что там при нём ценного. Спика…
– За лопатами, – кисло сморщившись, продолжил штурман, подхватывая помповое ружьё. Свой «шмайсер-MP-40» Пикачёв оставил в гараже. Патроны бережёт? Нет, так распорядилась группер, посчитав, что дробовик может пригодиться.
Пока он ходил в диспетчерскую, а Кретова ещё раз осматривала помещения вокзала, я обыскал одежду и рюкзак. В последнем нашелся сменный ствол для ДПМ и запасной диск. Сменка это хорошо. ДП греется от очереди всего в десять патронов. С патронами дело обстояло неважнецки. Два пустых магазина, похоже, что в кровавом огневом контакте Исайкин расстрелял всё до последнего патрона. Нашлись россыпью в рюкзаке. Я быстро посчитал: сорок одна штука, трассирующих нет, во всех обычные пули со стальным сердечником. Не густо, таким количеством даже один «блин» не набьёшь полностью. Сам рюкзак тоже пригодится, ни одной дырки.
Что там ещё есть из существенного? Котелок армейский, тщательно выскобленный от кострового нагара, кружка-ложка, бородчатый ключ неизвестно от чего, простенький складной ножик с болтающимся клинком. Расчёска алюминиевая, твою мать… Чёрт, посмотрел на голый череп, лежащий под окном, и мне опять стало не по себе. Хорошо его хвостатые падальщики объели, качественно.
Наручных часов при покойнике не оказалось, как и второго ствола. Нет, не тянет пулемётчик Олег Исайкин на опытного следопыта-рейдера, отправившегося выслеживать разведгруппу иностранцев. Тот бы экипировался более основательно, продуманно.
Повторение – мать учения, Спика вернулся не только со штыковыми лопатами, но и с крафтмешком, на втором этаже диспетчерской их целые пачки.
– Лопаты разбирайте! – заорал он издали.
Разберём, штурман, разберём…
– Давайте побыстрее. Рубин, Пикачёв, собирайте останки, захороните Исайкина рядом с немцами. Отрабатываем объект полностью и больше к нему не возвращаемся. Когда-нибудь памятник поставим с надписью «Так нельзя». По остальному – включаем режим «ограбление». Ломаем банкомат, берём имеющуюся наличность, выдираем всю электронику. Кто там грозился бэтменом подлететь к уличным часам и свинтить их? Спика, ты не волнуйся, мы тебя снизу будем страховать, смартфонами, фотки выложим в интернет.
– Ага, лично подпишу, – едко добавил я.
– Какой интернет, где интернет?! – возбудился молодой. – Юморите? Чтоб вас поносом тряхнуло, юмористов, с такими вещами не шутят!
– Стол надо бы прихватить и один диванчик, в гараже поставим, – деловито произнёс штурман.
– Верно, гараж без дивана и стола превращается в обыкновенный хлев, – поддержал я напарника.
– Приплыли, теперь мои мужики в гараже пропадать начнут… – проворчала Ирка.
Закончив прения сторон, мы приступили к делу.
Мне что, копать так копать, стрелять так стрелять. Вот только богато уже в тихом оазисе постреляли суетные людишки… Хватит уже, пожалуй. Наступило время мемориалов.
Высоко в небе неторопливо проплывали мелкие тучи, изнуряющая жара спала, но и грядущий дождик не просматривался. А он не помешал бы. Дождь прибьёт пыль, освежит зелень подступающего к разъезду леса. Однако и без него работалось вполне комфортно.
Я посмотрел вдоль линии рельс на расположенные в створе сигнальные точки автоблокировки. Что-то мистическое есть в заброшенных железнодорожных путях и станциях. Как и своё очарование заново открываемой истории места. Ранее по этим рельсам перевозили генеральные грузы, куда-то ехали сонные пассажиры, на путях умело работали люди. Теперь всё это во власти природы, да ещё и чужой. Пути постепенно зарастают мхом и кустарником, кажется, что жизнь на них замерла навсегда. Но это только кажется.
Интересно то, что сразу за перроном параллельно насыпи железной дороги под землёй был уложен какой-то трубопровод, мы обнаружили три смотровых колодца. Видны штурвалы больших вентилей Что должно перекачиваться по этим трубам, и что перекрывают эти вентили – загадка. Несмотря на прекрасно сохранившийся трап, я, разумеется, сам в колодец не полез, и Спике не разрешил. Хоть и было ужасно интересно. Но без подготовки, хороших фонарей, защитных костюмов и, желательно, газоанализатора, нормальный человек туда не сунется.
Название станции на прямоугольном фанерном щите еле прочитывалось вблизи, а с двадцати метров не читалось вообще. Буквы больше напоминали не элементы шрифта, а призрачные тени, отброшенные на щит со стороны.
– Чем они малевали?
– Из самоклейки вырезали и наклеили. Потом она оторвалась и унеслась по рельсам в леса, – ответил я Спике.
– Не на века сделано, – покачал он головой. – Так вот как объект называется! Станция «Озеро Дивное».
– По-моему, подходит.
– Не знаю, подходит или нет, я озеро и рассмотреть-то толком не успел. Денис, слушай, а давай сходим к этому Дивному на вечерний клёв, а? Спиннинг и плавки лежат в «уазике», там же сетка. Посидим спокойно, помедитируем, вытянем пару щук по шесть кило каждая, а то и сома усатого.
– Кракен не помешает рыбалке? – улыбнулся я. – Вообще-то, неплохо было бы. Костерок разведём. Чайничек возьмём, ведро для ухи, фляжку заветную…
– И чтобы без баб!
– Вот с этим будет сложно, – цыкнул я зубом, – согласовать надо.
Услышав это, Спика тут же схватился за рацию.
Пш-ш…
– Ирина, как слышишь, приём?
– В канале. Что у вас?
– Да мы это… Собрались с Рубиным вечером отдохнуть мальца, на озеро сходить. Речку вытекающую найдём, должна же она быть. Ухи тебе принесём, с дымком. Ненадолго, часика на три.
– Не пущу! Исключено! – хрипло рявкнул динамик рации. – А если членогрызы какие-нибудь на дно утянут, мне потом в темноте багром вас искать, непутёвых? Не пущу, сказала, некогда! Отставить отвлекаться на постороннее! Только оставила одних, и тут же размечтались, уставшие… Вопросы есть? Конец связи.
Вопросы мы задать не успели.
– Вот и сходили пацаны на вечернюю зорьку… – разочарованно протянул Спика.
– Ага, и без баб, – поддакнул я.
Но рация опять ожила. Пш-ш…
– Передумала? – с детской надеждой спросил Пикачёв.
Не тут-то было.
– Наблюдаю оленя на восточной границе станции. Забираю?
Кретова, отработав этот способ наблюдения и контроля до совершенства, подвесила неподвижный гравилет на трёхметровой высоте в сотне метров от нас, встала на плите и вот уже долго рассматривала территорию станции через оптический прицел. На такой трюк и глянуть страшно, у меня вестибулярный аппарат сразу шалить начинает.
– Не надо нам твоего оленя, некогда! – злорадно ответил штурман. – Конец связи.
С тушей возиться не хочется, не такое уж быстрое это дело, а запаса продуктов хватает. И своих, и трофейных. В «кюбеле» обнаружились крупы, сухари и консервы немецкого производства в ассортименте, а в боковом кармане рюкзака Исайкина – две банки говяжьей тушёнки от абаканского завода «Мавр», продукция пятилетней давности. То есть вполне годные к употреблению консервы, проверено.