Все так же удерживая мою руку на своей груди, Делайл коснулся большим пальцем другой руки моего лица, стирая влажную дорожку слезы.
– Теперь я понял, отчего эти слезы, – произнес он. – То, что ты увидела, царапнуло по старой ране, не так ли?
– Так, – ответила я на выдохе, завороженная блеском его глаз и прикосновением.
Он попал в самую точку. Он знал меня и мои чувства. Я всхлипнула. Новая слеза скатилась по моей щеке, оставляя дорожку, но его пальцы вновь ее убрали. Бархатное тепло разлилось по телу, ускоряя пульс. Прямо сейчас между нами что-то происходило. Это что-то казалось необратимым и неизбежным, но таким волнующим, таким прекрасным! Если сейчас я не уйду, что-то точно произойдет. Тишина, на миг возникшая между нами, становилась красноречивой, тягучей и словно толкающей к краю бездны.
– Ты так сладко пахнешь, – промолвил Делайл хриплым баритоном. – И кожа у тебя, словно лепесток розы. Такая нежная, бархатная. Так и тянет прикасаться.
– Дел, не надо, – слабо запротестовала я. – Нам нельзя…
Делайл горько усмехнулся, качая головой. Моя рука оставалась прижатой к его широкой груди.
– Слишком поздно, Мари. Слишком. Мои чувства к тебе уже необратимы, лисичка. И ты, я это точно знаю, чувствуешь ко мне то же самое. Ничего уже не будет, как прежде. Никогда. Я утонул в этом чувстве, как камень, брошенный в море, но знаешь… Я не хочу обратно, нет. А вот чего я действительно хочу…
Я не успела удивиться или отстраниться. Да и не стала бы. Ведь он прав – я чувствую к нему то же самое. Томительное, жаркое, сладостное.
Делайл сгреб меня в тесные объятия и, положив руку мне на затылок, притянул как можно ближе. Его губы накрыли мои, и весь мир вокруг нас закружился, как в калейдоскопе. На улице снова загрохотало, зашумело, застучало тяжелыми каплями по стеклу. Делайл как будто знал, что я не смогу сопротивляться, оказавшись в плену его поцелуя. Это оказалось слишком прекрасно, слишком запретно и будоражаще, чтобы хотеть это прекратить. Он лизнул мои губы, сорвав с них тихий, сдавленный стон, и его язык разомкнул их, встретившись с моим. Он целовал меня так откровенно, так жарко.
По телу прошла дрожь наслаждения. Аромат его кожи и волос – лесной, дикий, с древесными нотами, кружил мне голову, и я забылась в его крепких и сильных руках, что бесстыдно блуждали по моему телу. И я позволяла ему эти откровенные прикосновения, я жаждала их.
Жаркое дыхание, разделенное на двоих. Вкус его губ с терпким отголоском кофе. Еще, хочу еще! Запутанные мысли и нечто сладко-томительное, поселившееся в теле. Я уже не слышала грозу. Шумное дыхание Делайла, неистовый стук его сердца стали для меня желанной музыкой. Это из-за меня так бьется его сердце? Из-за Марьяны Ирилейв?
Я никогда не носила браслет-анитари, не говоря уже о помолвочном кольце. Ни одни мои отношения не дошли до такого шага, и поэтому я все еще оставалась невинной. Но в деле поцелуев я давно уже имела опыт, и все же мужчина, ласково и страстно терзавший сейчас мои губы, как будто стал первым. Разве можно целовать так, чтобы во всем теле звенело желание и пламенела кровь? Разве поцелуй способен будить такие порочные мысли, от которых у скромниц должны алеть щеки? Мои руки бесстыдно блуждали по его спине, и под тонкой рубашкой ощущались напряженные, каменные мышцы. В голову ударила шальная мысль – как же мне захотелось прикоснуться к его обнаженной коже! Пальцами ощутить рельеф его тела, дразня прикосновениями.
Дел и здесь оказался прав. Этот поцелуй изменил все. Мы перешли черту. Ничего уже не будет, как прежде. Никогда.
Делайл
Ее кожа и волосы источают аромат роз, и он будит во мне запретное. Откровенное желание окутало тело темной волной и жарким, тугим клубком угнездилось внизу живота. Вожделение бежит по венам. Вдох и выдох… Прикосновение губ, и я снова целую ее, наслаждаясь неповторимым вкусом. Настойчиво, жадно и неудержимо. Я упиваюсь осознанием, что наконец получил то, чего так страстно желал долгое время. Мне хотелось ошеломить ее этим поцелуем, обольстить, заставить забыть того неумелого юнца, с которым она встречается. Ревность обожгла нутро, вырывая из горла глухой рык. Никто не смеет желать ее, никто! Она моя! Только моя. Вся! От темно-рыжей макушки до аккуратных розовых ноготков на дивных стройных ножках. Я запустил руку в ее уложенные волосы, достал заколку, и водопад крупных мягких локонов рассыпался по ее спине и плечам.
Невозможная! Просто невозможная девушка, заставляющая меня вновь и вновь сгорать дотла в пламени желания. Сгреб в кулак ее волосы и мягко потянул вниз, побуждая Марьяну запрокинуть голову, чтобы провести языком по благоухающей шее, а потом зарыться лицом в копну густых волос. Вновь вдохнуть ее аромат, снова ощутить биение сердца, услышать судорожный шумный вздох.
Марьяна вдруг резко выдохнула, и ее руки уперлись мне в грудь.
– Дел, постой, нам нужно остановиться. Мы уже далеко зашли, – пролепетала она.
Я нехотя отстранился, глядя в расплавленный янтарь ее глаз, и поспешил успокоить:
– Не бойся, я бы не позволил себе того, что нам с тобой запрещено. Пока запрещено…
– Нам и поцелуи запрещены. Не забывай, что ты преподаватель, а я адептка, – возразила она.
Мои пальцы очертили ее подбородок и соскользнули вниз по шее.
– Устав Академии запрещает интрижки, но не серьезные, обдуманные отношения. Законы Академии позволяют нам быть вместе, если мы обменяемся анитари.
Она изумленно воззрилась на меня, словно не веря в сказанное.
– Обмен анитари? Дел! Ты действительно мне это предлагаешь? Ты в самом деле хочешь, чтобы мы носили анитари? – спросила она у меня.
– Да, я хочу этого. И ты не представляешь, сколь страстно.
Я прошелся по ней взглядом от макушки до пят, в который раз отметив соблазнительные линии ее тела. К ее лицу прилил жар. Она отошла назад на пару шагов.
– Так что, лисичка, каков будет твой положительный ответ? – промолвил я, и мой тон невольно прозвучал мурлыкающе. – Давай же, Мари, соглашайся. К чему бежать от своих чувств?
Она протяжно вздохнула и с грустью посмотрела на меня.
– А что, если это наваждение, Дел? И что ты будешь делать, когда оно схлынет, и в твоих глазах я растеряю все очарование? Что будет тогда?
– Мари, я взрослый мужчина и уже давно умею отличать банальное влечение и плотский голод от осознанного, глубокого чувства. Никакое это не наваждение. Оно поверхностно, и от него легко избавиться, на самом деле. А вот то, что я к тебе чувствую, незаметно проросло в меня корнями, и уже навеки там останется. Ты в моих венах, Мари. И что ты прикажешь с этим делать? Как я должен жить, вынашивая это чувство, и знать, что ты не со мной? Неужели ты не чувствуешь ко мне того же, что и я к тебе, Марьяна? Но этого быть не может, иначе ты не позволила бы себя целовать! Ну же, скажи мне прямо об этом! Сейчас! Скажи мне, глядя в глаза, как есть! То, что я чувствую к тебе, взаимно? Или нет?
Короткая пауза, нарушенная бешеным стуком наших сердец и ее выдохом.
– Взаимно, – коротко ответила она.
От ее признания внутри меня взметнулось пламя. Эйфория заискрилась по венам, сжигая страх быть отвергнутым. Мои чувства взаимны! Взаимны! Влечение обоюдно, и это так окрыляет!
– Понимаешь, – вновь заговорила она, – я просто очень боюсь, что ссора между нами негативно скажется на отношениях наших семей. Мы ведь так дорожим этим!
– Почему ты думаешь, что мы обязательно должны крупно поссориться? – задал я вопрос, недоумевая.
– Потому, что у меня так и было уже не раз, – произнесла она с досадой.
– Все эти мальчишки просто не знали тебя так, как знаю я. И я больше чем уверен, что они не понимали тебя настолько, насколько я способен понять и понимаю. И ты меня знаешь всю свою жизнь. Считаю, что это прекрасный задел для гармоничного союза.
– И все же недопонимание бывает у всех пар, – не унималась она.
– Недопонимание вырастает из недомолвок, – продолжал я увещевать ее. – Мы с тобой исключим недомолвки, и недопонимания даже не возникнет.
Я наступал на нее, словно хищник на добычу, пока она пятилась назад, позабыв, что там находится мой стол. Мы неотвратимо смотрели друг другу в глаза, и казалось, что мир вокруг нас исчезает, меркнет. Есть только мы. Она и я. И то невыносимо-томительное притяжение между нами, с которым она еще пыталась бороться, но я точно знал – ее слабые усилия обречены.
– Ты будешь моей, Марьяна! – бросил я с жаром, продолжая наступать на нее. – Целиком и полностью моя! Даже не думай о других, даже не думай! Уведу, видят Боги, уведу! Соблазню, обольщу, обаяю, да так, что ты о других и не вспомнишь! Ты слишком желанна для меня, чтобы я так легко тебя отпустил. Не-е-ет, моя огненная, ни за что!
– Так нет у меня других, я свободна, – пискнула она.
– Вот и прекрасно, – рыкнул я в ответ.
Мгновение, два широких шага, и я оказался стоящим к ней вплотную. Мой выдох невесомой лаской коснулся ее губ. Ее удивленный взгляд, широко распахнутые янтарные глаза, судорожный вздох. Рывком я усадил Марьяну на стол.
– Ой, что ты делаешь, – непонимающе пробормотала она.
– То, о чем грезил уже давно, – коротко пояснил я, развел ей ноги, оказавшись между них, и прижал ее к себе, крепко держа за бедра.
– Ох, – еле слышно выдохнула она, пораженная, как и я, нашей близостью.
Ее руки переместились мне за спину. Всем своим существом я ощутил, как всколыхнулось ее вожделение. Это явно читалось в ее учащенном дыхании, томном взгляде с поволокой и движениях рук, гладивших мою спину.
– Ты примешь мой анитари, Марьяна?
– Да, – кратко ответила она, и я с жадностью и внутренним ликованием прижался губами к ее губам.
Она моя! В самом деле моя, и наденет мой анитари! Мне и самому до конца не верилось, что это все-таки свершилось. Эйфория переплелась с вожделением и нежностью в невероятный коктейль, и мне уже казалось, что я не вынесу этого чистого, первобытного восторга и вспыхну, как сверхновая звезда.