Он спокойно пожал плечами.
– Я знаю. Ничего страшного! Ты разделишь со мной это горькое воспоминание. Может быть, тогда тебе будет легче. В этом и смысл быть в паре – вместе делить радости и горести, разве я не прав? Я не отпущу твою руку, не бойся, Мари. Никогда не отпущу.
Наши пальцы переплелись, и прямо сейчас, в месте, где я когда-то погибла от рук жестоких палачей, в месте, пропитанном болью до самой земли, где ныне от целой живописной деревеньки остался лишь памятник и одинокая каменная печь на пустыре, между нами происходило нечто неизъяснимое, но такое прекрасное и совершенно неземное! Казалось, что между нами искрится воздух, отгоняя от меня призраков скорби и слез.
И вновь ожил мой личный кошмар. Он принес с собой крики, стоны и рев пламени. Они нещадно ворвались в мое сознание и обожгли его.
Каратели сгоняют всех жителей Красухи в амбары. Кричат, ругаются, смеются. Им смешно. Звери потешаются. Один из немецких офицеров даже снимает казнь на фотоаппарат. И улыбается довольно. Сволочь.
Люди проходят прямо сквозь нас – бесплотные и уже давно мертвые. А в памяти здешней земли они снова ожили на миг. Крики, крики, крики… Стоны и плач. Удушающий запах горючего и тошнотворный – горящей плоти, треск горящего дерева амбара. К горлу подкатил ком, и я сглотнула. Я искала глазами ту свою маму из прошлой жизни. Она должна быть где-то рядом со мной на руках. Или нас уже расстреляли? Едва я подумала об этом, как младенческий испуганный писк среди какофонии плача и воплей прервался выстрелом и криком женщины, перешедшим в исступленные рыдания. Сердце мое дрогнуло.
– Мари, это там, во-о-он там! – промолвила взволнованно Герда, указав рукой.
Я проследила за ней и нехотя прошла туда, все так же держа за руку своего нитар, где причитала женщина с растрепавшейся рыжей косой, закрывая собой мертвое тельце своего ребенка.
– Звери. Нет, не звери. Изверги, – бормотал Делайл, с ужасом оглядываясь по сторонам с широко распахнутыми глазами. – Боги, что же они творят…
Грянул выстрел, и женщина упала, раскинув руки.
– Ганс, какого черта ты тратишь патроны, идиот? Стрелять будешь, когда они из сарая попытаются выбраться! – рявкнул солдату командир.
– Герр майор, я заметил ауру Одаренных. Особенно у ребенка. Очень яркая. Радужная! Нам приказали уничтожать таких сразу, я исполнил приказ.
– Таких верней всего убивает огонь! Огонь! Запомни это, и не трать патроны зря! – прошипел майор, сплюнув на землю рядом с убитой матерью и… мной.
Боги милостивые, как же странно и страшно думать об этом! Слезы затуманили мой взор. Палец Делайла погладил мою ладонь.
– Держись, Мари, держись. Посмотри вокруг, есть ли что-то странное, понаблюдай за солдатами и офицерами, – напомнил он, за что я была ему безмерно благодарна.
Но крики и предсмертный жуткий вой раздирали мое сознание, жгли его каленым железом и растаскивали на куски. Я мотнула головой, пытаясь сбросить наваждение.
– Мари, артефакты. Попытайся их обнаружить. Давай, лисичка, ты сможешь, – голос Делайла вырвал меня тумана страха и скорби.
Присмотрелась к тем солдатам, которые находились рядом, но на теле никаких артефактов не учуяла. Попыталась заглянуть в самое нутро души. Но там зияла вполне ожидаемая бесконечная чернота, без каких-либо особых примет. Посмотрела на тех, кто находился поодаль.
– Вот он, есть один! – крикнула Эмилия, указав на немецкого офицера, который тащил упиравшегося мальчика.
Я, превозмогая тупую боль в груди, посмотрела на мужчину: на его шее болтался шнурок с каким-то кулоном-колбой, в которой светилось маленькое серебристое зернышко. Мне тут же вспомнились показания химеры на допросе, где она говорила об артефактах, сделанных ею для Одаренных. Я тут же проверила ауру мужчины – точно! Одаренный!
Вдруг каратель остановился, закашлялся и замер. Мальчик вырвался из цепких рук и попытался убежать, но его тут же перехватил другой солдат и грубо схватил за шею. Я всхлипнула. От той жестокости, что вновь разворачивалась передо мной, я безуспешно пыталась дышать ровнее, но сердце заполошно трепыхалось в груди, гонимое ужасом и застарелой памятью о пережитом страхе.
– Ефрейтор Леманн? Вам плохо? – спросил у него подошедший командир. – Ну?
Мы с подругами обошли застывшего на месте мужчину, чтобы видеть его лицо. Делайл по-прежнему держал меня за руку, и только сейчас я обратила внимание, что мои подруги так же ходили за руку со своими мужьями. Мы подошли ближе к неподвижному солдату. Его разгоряченное яростью и злобой лицо в один момент потеряло краски, стало болезненно-бледным. А затем его остекленевшие глаза налились беспроглядной тьмой, закрывшей даже склеры. Совсем как недавно у Латиары.
– Твою мать! Вот же дьявол, опять! – выругался офицер и ловким движением достал пистолет, направив дуло в голову ефрейтора.
Со стороны того послышалось животное рычание.
Автоматная очередь со стороны горящего амбара заставила меня вздрогнуть. Невольно я посмотрела в сторону этого звука и увидела, как стреляют в тех, кто пытается спастись из огня, забираясь на крышу. Одиночный выстрел потонул в диких криках тех, кто уже умирал в огне горящего амбара.
А потом я вновь обратила внимание на черноглазого ефрейтора. Сейчас он был уже мертв.
В это время к офицеру подошел другой.
– Ну что, Рудольф, и этот не выдержал?
– Да, – коротко ответил ему мужчина. – Никто не выдерживает. Эта штука опасна. Препарат имеет побочное действие! От него больше хлопот, нежели пользы! Нам обещали, что он вернет жизнь тем, кто находится при смерти, сделает их сильнее во сто крат, но он лишь отсрочивает смерть. А потом подвергает нас всех опасности нападения.
– Это нужно прекращать, – высказался его напарник. – Что-то идет не так!
Больше мы ничего не услышали – видимо, свыше посчитали, что нам показано достаточно, и жуткая картина из прошлого стремительно истаяла.
Но даже этой малости нам хватило, чтобы понять – химера рассказала нам далеко не все.
Глава 16. Сапфир
Марьяна
Заседание двух советов – императорского и Совета потомков Фаэтона – продолжалось уже больше двух часов, пока мы сообща пытались решить, что же нам всем делать при вновь открывшихся обстоятельствах. Стало ясно, что, несмотря на применение сыворотки правды, информация об одном из экспериментов химеры сгинула вместе с ней. И теперь даже некроманты были бы не в силах помочь нам вновь ее разговорить. Этим магам под силу оживить на время труп, но никто не в силах заставить говорить прах. Грэтта Элрод была сожжена после казни, и все тайны, что могли остаться при ней, теперь канули в небытие. Сам факт того, что кто-то смог после сыворотки правды утаить какую-то часть истины, казался вопиющим. Веками это средство было верным гарантом развязывания языка молчаливым преступникам и лгунам и официально применялось во время следствий, а теперь выходило, что и сыворотка не всесильна? Все склонялись к тому, что на инопланетный организм действие сыворотки оказалось неполным, да только эти выводы были уже поздними.
Совет императоров опасался, что эта новость всколыхнет общество, сработав как информационный взрыв, и с нас взяли обещание молчать. Мы и сами понимали, что о таком не стоит распространяться, но, учитывая солидный возраст монархов, вполне допускаю, что с их колокольни мы выглядели молоденькими глупышками, которым необходимо разъяснять очевидные вещи.
Советы постановили снова обследовать всех, кто был похищен химерой, и от мысли, что может вскрыться что-то страшное, меня охватывало смятение и тревога. Я боялась за жизнь Делайла, боялась так, что холодели пальцы, и грудь нещадно сдавливало тисками страха. Я не могу его потерять! Я не переживу, если с ним что-то случится! Боги! Пощади меня, Священный Союз! Именно сейчас я осознала, сколь крепко мы за эти годы проросли корнями друг в друге, и теперь эта нерушимая связь, приправленная взаимной любовью, стала поистине сакральной.
Оставалось еще одно место смерти – Севастополь, где когда-то жила и погибла Эмилия, но мы решили посетить его после выходных, чтобы переварить и отойти от того, что нам уже пришлось увидеть. Настроения праздновать свой день рождения у меня совершенно не осталось, и что-то подсказывало, что к завтрашнему дню оно и не появится. Мысль о том, чтобы все отменить, с каждой минутой казалась все верней.
А еще я поняла, что с тех пор, как случилась инициация Триумвирата, я окончательно и полностью осознала всю тяжесть этого бремени. И бремя это нещадно давило мраморной плитой, вгоняло в землю и лежало на плечах такой неимоверно-каменной тяжестью, что казалось – сейчас треснут кости и я сломаюсь под этим невыносимым гнетом.
Было решено провести новое обследование бывших пленников химеры, теперь уже с нашим участием, но дабы не поднимать паники, все это предполагалось сделать инкогнито, без общественной огласки. Я посмотрела на Делайла, сидящего напротив меня, и мою душу окончательно затопили тревога и страх. Я так за него боюсь! Кажется, еще больше, чем за себя. Ведь я все-таки маг Триумвирата, ставшего легендой еще за века до своей инициации, но Дел… Могу ли я надеяться на то, что нареченный мага Триумвирата имеет особый иммунитет ко всему, что связано с демоном войны? Если нареченный Избранной способен вернуть ее душу с берегов реки забвения, то какую цену он заплатит за это? Ответа на этот вопрос у меня, к сожалению, не имелось. И почему я не догадалась спросить об этом у Иллинторна, когда была такая возможность?
Делайл вновь поймал мой взгляд и ободряюще подмигнул с ласковой улыбкой, от которой внутри меня разлилась щемящая нежность, и сразу захотелось оказаться с ним наедине, обнять его руками и ногами, как лиана обнимает дерево, зарыться пальцами в густых смоляных волосах и забыть обо всех тревогах, мерно и по глотку с наслаждением вдыхая его терпкий мужской аромат. Но раз за разом я вынуждена была возвращаться в суровую действительность, от которой не в силах сбежать или скрыться.