И снова вспышка в сознании. Тихий вкрадчивый голос. Такой родной и любимый. Темно-рыжие локоны, и аромат роз.
– Марьяна! – воскликнул я и резко поднялся с каталки. – Где она? Что с ней?
– Можешь быть спокоен, она в полном порядке и находится в госпитале просто ради наблюдения за ее состоянием, которое не вызывает уже никаких опасений. Волнуется за тебя, конечно. Но твой укус ее не заразил.
Я с облегчением выдохнул.
– А вот ее кровь оказалась противоядием для вас. Последний анализ обнаружил в вашей крови антитела. Благодаря им организм смог справиться. И маленькая Бригитта идет на поправку, – обрадовала меня медсестра.
– Коллеги, с этим открытием надо что-то делать, – выразил мысль ассистент Мариуса.
– Конечно, надо, согласился тот. – И очень срочно. У нас, слава Богам, появился шанс прекратить этот кошмар. А теперь давайте измерим пациенту давление, пульс, еще раз проверим базовые реакции, и можно его возвращать в палату на радость его невесте.
Мысль о Марьяне согрела мое сердце.
Я тихонько на цыпочках пробрался к комнате ожидания при реанимационном зале, где томилась в ожидании моя Мари. Мимо меня прошли медсестры, направляясь вместе с моей каталкой в мою палату.
– Лорд Даркмун, не сидите там долго, возвращайтесь поскорее в палату, – напомнила мне шепотом одна из девушек.
Я согласно кивнул, и перед моим носом резко открылась дверь. На пороге возник мой рыжий ураган. Бледная, взволнованная, с лихорадочно горящими глазами. Ее изумленный возглас прозвучал, словно серебряный звон, и я шагнул ей навстречу, закрывая за собой дверь, отсекая нас от всего мира, чтобы насладиться сполна этим мгновением встречи наедине.
– Делайл, – простонала она, уткнувшись в мою грудь, и тут же подняла на меня глаза, в которых через край плескались океаны любви и боли, страха и неверия, что мы смогли пережить наш с ней кошмар.
Ее дрожащие руки осторожно ощупали мое лицо, пальчиками Марьяна очертила мои брови, скулы, подбородок. Мы смотрели неотрывно друг на друга, вбирая родные черты, впитывая их навечно в кожу, в кости, в самое нутро. Мы дышали в едином ритме, слыша неистовый стук наших сумасшедших сердец.
– Я вернулся, – вымолвил хрипло.
Марьяна всхлипнула и снова уткнулась мне в грудь, отпустив на волю свои слезы. Я погладил мелко дрожащие хрупкие плечи, узкую спину и поцеловал ее в сладко пахнущую макушку.
– Ну же, лисичка, не стоит так плакать. Вот он я, перед тобой, стою живой и здоровый. Мы снова вместе.
– Я чуть… с ума не сошла… за эти дни, – сдавленно проговорила она между всхлипываниями.
– Верю, моя отрада, верю. Мне горько думать об этом. Но все хорошо, что хорошо кончается.
– Выходит, что тебя действительно спас глоток моей крови? – спросила она.
– Выходит, что да.
– А ведь у Мариуса возникла эта мысль незадолго до того, как это все случилось, – сказала Марьяна и вздохнула. – Если бы мы знали об этом раньше… Всех еще можно было бы спасти… Никто бы не умер.
– Мари, – я взял ее лицо в ладони и посмотрел в ее влажно блестевшие глаза, – мы не можем знать наперед, что случится завтра и как нами распорядится судьба. Даже провидцы и оракулы видят лишь варианты развития событий, но конечная точка, к чему они приведут – тайна для всех нас. Мы знаем, что у каждого из нас – своя миссия в каждом новом воплощении, большая или маленькая, но не менее важная, потому что все во Вселенной переплетено, и наши судьбы сплетены, как полотно. Но нам никогда не познать великих замыслов Богов, не понять, почему произошло так, а не иначе. Будем надеяться, что теперь смерти прекратятся.
Она потянулась к моим губам, и я с упоением принял их сладкий плен. И было так безбрежно-прекрасно вновь делить одно на двоих дыхание, ощущать касание бархатных губ и горячего языка.
– Идем в нашу палату, – выдохнула она в мои губы. – Думаю, что вряд ли тебя быстро отпустят, скорее всего, пока что еще оставят под наблюдением целителей.
– Пошли. – Я взял ее за руку, и мы покинули комнату ожидания.
– А ведь пока ты лежал без сознания, я кое-что вспомнила, – вновь заговорила Мари. – Помнишь осенний праздник у князя Нориалли? – Я кивнул. – Так вот, тогда меня прямо во время танца у костра посетило видение. Черные глаза. Точь-в-точь как у тех, кто заболел. И я только теперь вспомнила, чьи глаза тогда увидела. Это были твои глаза, Дел. Глаза обезумевшего. – Она посмотрела на меня, и ее ладонь стиснула мою. – Кажется, мой дар предвидения совершенно бесполезен. От него никакого толка.
– Не будь столь категоричной, – посоветовал я своей невесте. – Вам же объясняли на занятиях не раз, что некоторые способности могут раскрываться в полную силу годами. И предвидение – это не исключение. Сейчас дар еще не окреп, и поэтому ты не запомнила то, что тогда увидела. А прибавить к этому сильные эмоции в тот вечер и некоторое количество алкоголя… Вот оно и забылось. С годами ты начнешь запоминать все, что видела. Не кори себя за то, что ты не в силах изменить или повлиять на это. Ну, допустим, ты бы запомнила, что это я. И как бы мне это помогло? Да никак.
В ответ она слабо улыбнулась.
– Получается, что если бы ты не укусил меня, то мы бы, возможно, еще долго думали над тем, как остановить болезнь, – произнесла она полушепотом, потому что мы шли мимо других палат.
– Вот видишь, все не случайно. Во Вселенной ничто не происходит случайно.
Мы зашли в нашу палату. Здесь уже стояла на месте моя койка, и медсестры даже заботливо сдвинули ее рядом с койкой Марьяны. В палате в этот момент никого уже кроме нас не было.
– Дел, скажи, а ты что-нибудь помнишь? – спросила она с любопытством.
Я понял, о чем она спрашивает и что хочет знать.
– Я всего не помню. Очень смутные образы, некоторые из них, как забытый под дождем альбом с картинками. Однако дорога из алых лепестков роз, что вывела меня из бескрайнего леса, в мое сознание впечаталась навечно. И кое-где подернутый пламенем снег. Твое творение, не так ли?
– Мое, – ответила она, сияя улыбкой, и я обнял ее, прижал к себе, желая раствориться в этом моменте, когда мы разделили на двоих тайное познание.
– Ты знаешь, я очень много за эти дни передумала всего, – вновь заговорила она. – Мысли разные в голове бродили. И некоторые из них заставили меня задуматься над смыслом жизни, над ее значением в масштабах Вселенной. И я подумала, а что, если те, кто покинул нас и ушел за черту смерти, просто должны были уйти именно в тот момент? Ради какой-то другой, не менее важной для их души роли? Только чтобы эту роль выполнить, нужно покинуть один мир и возродиться в другом, может быть, за миллионы световых лет от прежнего. Что, если наши родители поэтому и погибли? Потому что очень-очень нужны где-то, для чего-то столь великого и масштабного, что это перевесило все наши слезы здесь? Ведь когда-то и мне, и Эми и Герде пришлось умереть ради того, чтобы сейчас мы стали Триумвиратом.
– Мне нравятся твои выводы, янтарик, – сказал я совершенно искренне. – В них я вижу истину, и мне хочется верить, что действительно, так оно и есть. Мне отрадно думать, что где-то сейчас живут и дышат наши мамы и папы.
– Может быть, в новой жизни они так же любят запускать по праздникам воздушного змея? – с улыбкой промолвила она.
– Кто знает, Мари, кто знает. Я очень хочу, чтобы наши мысли оказались материальны. Пусть даже за миллионы световых лет. Но от этого на сердце становится немного легче.
Мне было так хорошо говорить с ней о чем-то важном и сокровенном, о чем я не с каждым мог поговорить, открыться ей, не боясь быть непонятым, и наши совместные рассуждения наполняли меня живительным теплом, дарили спокойствие, и мир, даже если он штормит, уже не казался мне качающейся громадой. Мне казалось, что в этот миг мы соприкасаемся обнаженными душами, и их соприкосновение рождает чистый свет новых галактик.
Вскоре нам принесли обед, и, ощутив аппетитный запах еды еще из коридора, я вдруг понял, что неимоверно голоден. Мне казалось, что еда исчезла с моей тарелки прежде, чем стих в коридоре стук колес раздаточного столика. Марьяна улыбнулась и достала из холодильного шкафа свои съестные припасы.
– Мне Рейнар привез, но я их не трогала. Мне кусок в горло не лез, – рассказала Мари. – Ну что, хочешь угощений из моих рук? – игриво промолвила она и забавно поиграла бровями, а потом аккуратно выудила из прозрачного стеклянного контейнера тонкий ломтик бекона.
Я потянулся к нему, и, съев угощение, зацепил ее пальцы губами. По телу пробежала томительная дрожь. Мне точно это нравится. За беконом был сыр, пшеничная лепешка и ягоды. Стакан прохладного клюквенного морса окончательно взбодрил и прогнал остатки слабости из тела.
Марьяна же, после всех волнений, потрясших ее, наоборот, расслабилась от сытного обеда и захотела вздремнуть, а я с огромным удовольствием лег с ней рядом, слушая ее размеренное дыхание. За окном тихо падал снег и плавно подкрадывался вечер.
Спустя несколько часов Бригитте стало значительно лучше, а теория о том, что даже малая частица крови мага Триумвирата способна нейтрализовать яд химеры, стала еще более обоснованной.
Кажется, выход найден.
Марьяна
Разноцветные йольские огни сияли под крышей дома, освещали сад, и их свет мазками ложился на снег. Красный, желтый, зеленый, оранжевый, фиолетовый… Мне так нравилось из окна созерцать наш сад, убаюканный зимой и укутанный снегом, тронутый кое-где цветными бликами праздничных огней. Но сейчас мне было не до этого.
Калитка оставалась незапертой, то и дело открываясь и впуская во двор очередных гостей. Я еще раз придирчиво осмотрела сервированный стол и, оставшись довольной, направилась в прихожую, чтобы встретить там прибывшую чету Нордвинд – Эрика и Герду. Мы решили с Делайлом совместить новоселье с праздником по случаю главной йольской ночи. После всего, что мы пережили за последнее время, этот Йоль стал особенным, с особым привкусом долгожданного счастья и умиротворения после стольких испытаний. Буквально за считаные дни наш город невероятно преобразился, сбросив с себя печаль и уныние, и ток жизни заструился по венам улиц.