Группа-раз пошла ва-банк, ход оказался верным. Сразу по возвращению в гарнизон мы вывалили перед ошарашенным от такого напора Казанниковым не абстрактную идею, а грандиозный план по скорейшему обустройству новой общности, или, если хотите, прообраза государства в границах «Станция Дивное — Новая дорога — Водопой/Фроловка». Докладывал в основном я, по утверждению Кретовой, главный фантазёр группы,. Выслушав и кое-что уточнив, Дед практически сразу же согласился с предложениями. Но с существенной оговоркой — всё это мероприятие необходимо проработать тщательней, гораздо детальней, шире и глубже. Владимир Викторович быстро пригасил озарения начинающих гео политиков необходимой бюрократической рациональностью.
— Удивили вы меня, товарищи спасатели. Ситуация, признаюсь, сложилась крайне необычная, непривычная для нас. Непрофильная, что ли. Эх, напрасно я откладывал этот вопрос на потом, старый… А ведь знал! Надеялся ещё какое-то время пожить спокойно. А теперь получается, что наступил момент, пора действовать. К проблеме нужно подходить комплексно и делать это сразу. Договариваться обо всём сразу и на месте, чётко прописывать условия, железные правила и нормы, — заявил он. — Вот что, ребятки, зовите-ка сюда ещё и Зацепина, срочно. Будем совещаться капитально.
В дело включились сразу два гравилёта. Первый аппарат под управлением Пикачёва полетел разыскивать ничего не подозревающего промысловика, а второй с Кретовой направился к Водопою с запиской от Фролова своим: «Останавливайтесь, разбивайте лагерь, организовывайте дежурство, запускайте кухню, буду позже».
Промысловик в состоянии полнейшего изумления прибыл в штаб достаточно быстро, и пошла напряжённая работа. Ужинали мы прямо в штабе, а закончили совещаться, предлагать и спорить, когда на дворе уже стемнело. Только тогда промысловика и фермера развезли по семействам.
Уровень управленческого мастерства Казанникова в полной мере проявился во время обсуждения. На смену нашим внезапным озарениям, порой наивным до ребячества, пришёл холодный расчёт, и я вынужден был признать — в результате бесконечных поисковых эволюций, зафиксированных аж на двадцати листах чернового документа, все мы многому научились.
Дело в том, что Владимир Викторович прозорливо обозначил нечто важное: внезапное явление большого семейства Фроловых гарнизону — лишь первая ласточка. При таких городских раскладах в сторону стабильной и надёжной Пятисотки со временем могут подтянуться и другие фермеры, как и охотники, недовольные бездействием городских властей, ухудшением криминальной обстановки вокруг Переделкино, стремительно наступающим всеобщим смятением, хаосом и полным беззаконием, царящим вдоль магистральной трассы.
А это значит, что вновь прибывающих людей необходимо встречать с ясными и понятными правилами, регламентирующими уклад и правовую организацию общины — гарантии защиты жизни, здоровья и имущества поселенцев, налоги, сборы и прочие взаимные обязательства.
О том, что в главных магнитах Пятисотки значатся силовая защита и медицинская помощь, самая качественная из возможных, в отличие от сомнительных услуг городских шарлатанов, я догадывался и раньше. Это очевидно. Неожиданностью стала высокая потребность семей в хорошем, по местным реалиям, образовании для детей, об этом я как-то не думал. Нет, начальная школа в Переделкино, конечно, имеется… Однако обучение в ней мало того, что стоит очень дорого, оно фактически недоступно. Все места в классах заняты или расписаны на годы вперёд, а вторую школу власти городка открывать почему-то не торопятся.
Как же приятно было оказаться в числе Отцов-основателей и стать членом первого Совета, пусть ещё не получившего окончательного названия и без оговоренных полномочий! Совет стал для меня настоящей школой жизни. Приятно, конечно, с ленцой размышляя о делах общественных, а то и политических, восхвалять самого себя. «Какой же ты, Рубин, всё-таки умный парень. Гениально сегодня выступил!». Однако работа в Совете быстро открыла мне глаза: рядом с тобой, Денис, находятся не менее умные люди. Часто они по-житейски более опытны, а кое-кто обладает не меньшей фантазией. Такая командная работа отрезвляет.
После того памятного совещания оконтурился новый освоенный район анклава со следующими базовыми точками: Пятисотка, Зацепа, Водопой, станция Дивное с вахтовым гарнизоном из четырёх человек под управлением Джона и Новой дорогой, движение по которой пока что гораздо интенсивнее, чем по основной магистрали.
Дед угадал. Через три дня в гарнизон прибыли сразу два семейства фермеров и одно промысловиков. Вот тут-то и сработала предусмотрительность Казанникова, предложившего заранее расчертить на большой карте перспективные промысловые и фермерские участки так, чтобы будущие хозяйства не мешали друг другу, а главы кланов не конфликтовали из-за хороших земель и промысловых угодий.
Наконец-то наметились перспективы развития большой русской общины вплоть до создания нормального национального государства. Мне давно стало понятно, что Переделкино пока не сможет исполнять роль центра анклава, организующего ядра, а администрация Волкова не тянет на роль объединяющей силы всего сектора. Передел — не Москва или Париж, а скорее, вольный ганзейский городок, стремящийся жить по своим коммерческим законам. Остальное эту «Ганзу» мало интересует. Хотя жить по своим законам, не обращая внимания на происходящее вокруг, долго у них не получится.
В этом крупном поселении у горожан изначально сформировалась парадоксальная хуторская психология с известным девизом: «Каждый сам по себе, моя хата с краю». Другой вариант определения тамошнего менталитета остроумно предложила Кретова: «Ярмарочная психология». Переделкинцам вполне достаточно иметь возможность раз в полгода выходить на главную площадь и от души поорать на вече или майдане, если угодно, требуя всего подряд горлом, а не разумом. Но чтобы не слишком долго. Побузили, сбросили пар, и хватит. Потому что после ярмарки нужно успеть занять уютное место в любимой таверне или в уличной кафешке. Собственно политика горожан по-прежнему не волнует.
Почему так вышло? Мне кажется, что самоорганизации первопоселенцам во многом мешал навязанный стереотип постапокалипсиса, насаждаемый кинематографом и соответствующим жанром в литературе. В затерянном мире все заброшенные должны стать кончеными сволочами, эгоистами и анархистами. Ожидая увидеть на Жестянке именно это, люди неосознанно воспроизводили полуанархические схемы, вскоре уже не понимая, как организоваться более умно и рационально.
У всех народов и племён Жестянки навалом свободных территорий: развивайся себе да стройся, осваивай и обрабатывай, снимая урожай за урожаем — что ещё нужно? Однако каждый хозяин подворья, каждый сталкерский князёк или второстепенный городской чин со своими приспешниками стремится при каждом удобном случае наехать на соседа — вдруг у него там самый жир?
Наиболее амбициозных уродов поначалу прорывает на тёмное, варварское прёт из всех щелей. Потому что какое-то время им выгодно ничего существенного у себя не производить. Развивайся за счет соседей, пока они не очухались, не прозрели. Здесь вообще выгодно лениться, рассчитывая исключительно на парашютирующие с небес подачки, да на удачный грабёж при случае. Выгодно быть местечковыми хозяевами закрытых островков, где порой творится сплошная чернуха, до поры не вытекающая наружу. Очень удобен миниатюрный безопасный периметр, где ты Бог и Царь. И лишь много позже постепенно зарождающаяся государственная машина начинает определять приоритеты и вправлять людям мозги, расставляя всех по своим местам: кого по ранжиру, а кого сразу к стенке за беспредел.
Новопоселенцы везде устраиваются, адаптивные способности человека очень высоки. В местности, где можно собирать два урожая в год, это не так уж сложно сделать. Начинается обыденная жизнь. Человек охотится, ловит рыбу, занимается сельским хозяйством. Он не ищет конфликтов с себе подобными. Быстро происходит объединение на уровне личностей, образовываются кланы, безупречно работает врождённый инстинкт стайности или стадности, как кому угодно.
Однако самые умные объединяются ещё и в нечто крупнее клана, и вот тут-то всё вокруг начинает по-настоящему оживать, пусть и медленно. Помнится, многие фантасты, специализирующиеся на футурологических прогнозах о грядущем постапокалиптическом мире, искренне считали, что ничего доброго, нравственного в подобной среде с высокой степенью энтропии не останется: постепенно человеки обернутся скотами… Писателям слишком часто мерещилось всякое дерьмецо — известные комплексы, последствия ещё детского страха мальчишки-скрипача выйти на улицу.
Человек разумный по своей природе позитивен, и это ключевое обстоятельство не могут изменить те уроды, которые старательно выжали из себя всё доброе. Вот чего не хватает жителям здешних поселений для понимания верного хода общего генезиса — не все люди сволочи, далеко не все, хотя и такие, несомненно, всегда найдутся.
Сволочью может оказаться и местечковый князёк, но далеко не каждый второй в общине, община этого не потерпит. Небольшие коллективы будут организовываться, а исторически они всегда организовывались по гуманитарному принципу. Порой причудливо, но всегда со строгими понятиями, внутренними неписаными уложениями, отвергающими любой беспредел даже в таких весьма специфических институтах, как армия или тюрьма. Законы обязательно будут установлены, а беспредельщики нигде долго не живут.
Только вот объединить разрозненные сообщества в нечто более крупное и устойчивое люди сами по себе не смогут никогда, здесь демократия бессильна.
Для осознания им потребуется угроза более высокого порядка, нежели единичные беспредельщики. И сильный вождь, волевой лидер-государственник, способный вывести возглавленную им общину на новый цивилизационный уровень.
Есть отличный пример — нашествие на средневековую Русь монгольских орд. Куча разрозненных княжеств, которые постоянно грызлись между собой, но худо-бедно договаривались и поддерживали на своих территориях определенный порядок, оказалась бесп