— Давай, в ворота, — показал я на распахнутые ажурные створки.
— Туда нельзя, — засомневался он, затормозив посреди дороги.
— Да, давай уже, жми! Открыто, поехали!
Он засомневался, закрутил головой и, вдруг решившись, дал газу, кинув машину практически под несущийся навстречу МАЗ. Тот возмущённо затрубил, зашипел, заскрежетал тормозами, а мы проскочили, буквально выпорхнув из-под колёс грузовика.
— А ты крутой, — только и сказал я, скептически глянув на Алика. — Сейчас не тормози только.
Наш запорик влетел на территорию больницы, оставив позади обалдевшего привратника.
— Молодец, давай. Где отделение, помнишь?
— Да, — процедил он сквозь сжатые зубы и свернул в боковую аллею.
В санпропускнике нас, естественно, послали, куда подальше и не пустили. Сказали, что посещения закончены.
— Иди, подожди в тачке, — скомандовал я Алику, выходя вместе с ним.
Он послушно пошёл в машину, а я пошёл вдоль здания. Свернул за угол и оказался у небольшого крылечка. На нём стоял мужичок лет пятидесяти. С усталым взглядом, в тапочках и блёклом коричневом байковом халате. Он курил, держа сигарету без фильтра так, что огонёк был спрятан внутри ладони. Военная привычка.
— Батя, — обратился я к нему. — Травматология здесь?
— Здесь, — кивнул он.
— Не знаешь, смогу пройти?
— Не пустят, — мотнул он головой. — Халат нужен, хотя бы.
— А ты не одолжишь?
— Не, не такой, белый.
— А такой-то надёжнее.
Он пару секунд переваривал услышанное, а потом хмыкнул и кивнул.
— Ну, бери. Ухарь. К невесте что ли?
— Не, к дружбану. Сегодня поступил. Саня Храпов.
— Не знаю.
— А можешь узнать, в какой он палате? Отмудохали его, хочу поддержать малёха.
— Пошли, — согласился он и щелчком отбросил окурок в сторону.
Мы вошли внутрь и поднялись по лестнице на третий этаж.
— Погодь здесь, — бросил мой новый союзник и толкнув дверь, вошёл в отделение. — Щас приду.
Я отошёл в сторонку, чтобы не маячить прямо перед входом. Здесь проходили сёстры, врачи и больные. На меня никто внимания не обращал. Минут через десять появился мужичок.
— Держи, — усмехнулся он и скинул халат.
Под халатом у него оказался другой халат.
— Видал фокус? Одевай. Девятая палата. Отсюда, налево. Повезло, что пост сестринский в другой стороне. Как зайдёшь, морду тяпкой сделай и шуруй. Третья дверь по правой стороне. Запомнил? Ты пальтухан свой сними, как халат-то напялишь? И шапку, ёпта… Давай сюда… Или вон, на подоконник положь, никто не возьмёт, поди. Надо было тапочки тебе притортать ещё. Ладно, сойдёт. Я посторожу маленько, только ты давай, недолго.
— Батя, с меня подгон, — улыбнулся я. — Спасибо.
— Да ладно, чё. Мафия бессмертна. На сестру только не смотри, как на вия, в натуре. Спалишься.
Я быстро переоделся и, войдя в коридор, пошёл шаткой походкой налево от входа. Сразу пахнуло дезинфекцией и казённой едой. Кашей, капустой… Я осторожно осмотрелся. В противоположной части коридора было многолюдно, а здесь пусто.
Первая, вторая, третья… Отлично. Толкнул дверь с белым ромбиком, внутри которого красовалась чёрная девятка, и зашёл в палату. Палата была четырёхместной, но занята была только одна койка. Най ней лежал Саня Храпов. Он спал.
— Сань, — тихонько позвал я и легонько потряс его за плечо. — Саня…
Он приоткрыл глаза. Мутные. Что-то ему вкололи.
— Санёк, ты как?
Судя по виду, ему было не очень. Под глазом фингал на пол-лица, губы разбиты, рука в гипсе.
— Нормально, — с трудом проговорил он. — Жить буду…
Я пожал ему здоровую руку.
— Будешь, Саня. Хорошо жить будешь. Я должник твой.
— Да ладно, чё… Он бы, всё равно, рано или поздно…
— Что врачи сказали?
— Сказали, что родителей вызвали, — усмехнулся он.
— А менты были? Они же за это закроют его.
— Не закроют, — с трудом усмехнулся Саня. — Я сказал, хулиганы напали, хотели деньги зашибить, вот и избили.
— Ты что, не сдашь его?
— Ты чё, серьёзно?
Он прикрыл глаза.
— Саня!
— Нет, — твёрдо ответил он.
— Ладно, понял. Ещё что сказали? Врачи.
— Сказали решают, будут делать операцию или нет… — произнёс он и замолчал.
— Какую?
— Зашивать там чё-то, — пояснил он после паузы. — Х*й знает… Они меня накачали, не соображаю нихера. Ты это… уходи, скоро припрётся… родитель мой.
— Пойду-пойду, не переживай. Ты знаешь, что мне скажи, долго тебя тут продержат?
— Если без операции… тогда завтра домой отправят. Но это ничего, он уже ничего не сделает. Жалеет уже, что отхерачил. Я его знаю.
— Зашибись, жалеет он.
— Его Голод вчера чуть на куски не порвал. Сердце вырвать грозил. Это пи**ец угроза. Последняя. А тебе заныкаться надо. Батя если тебя не приведёт, ему… не позавидуешь, короче… А значит он будет жопу рвать, чтоб тебя взять. Ты сейчас и днём, и ночью под угрозой. Лучше уезжай отсюда.
— Какой он, нахрен, батя, после этого!
— Ничё, мне два года осталось, а потом он меня не увидит. А если его посадят, меня могут в интернат законопатить. Нахер надо, короче…
— Послушай. Можешь мне сказать кое-что? Я тут одно дельце хочу провернуть.
— Какое дельце?
Я взял стул, придвинул к кровати и начал объяснять суть вопроса. Но нормально поговорить мы не успели. Дверь открылась и тут же раздался резкий женский голос.
— Это ещё что за новости⁈
Я обернулся. На пороге стояла молодая, строгая и очень сердитая медсестра.
— Из какой палаты?
— Из третьей, — улыбнулся я. — Уже ухожу.
— Третья женская! А это что⁈
Увидев на мне брюки и ботинки, сестра разъярилась.
— А ну-ка, идём к завотделением! Как ты сюда пробрался⁈
— Ухожу-ухожу уже.
— Безобразие какое!
— Не должны такие красивые девушки быть такими сердитыми, — подмигнул я.
— Я сейчас милицию вызову!
— Ладно, Саня, выздоравливай скорее. Пошёл я.
Я вышел из палаты и пошёл на выход из отделения. За застеклённой дверью меня поджидал мужичок.
— Спалился? — усмехнулся он.
— Ага.
— Даже здесь слышно было.
Я снял халат, отдал хозяину и повернулся к двери. По коридору в сторону девятой палаты шёл врач и… Храп, похожий на бульдога чувак с огромными мешками под глазами и обвисшими брылями. Он шёл мимо стеклянной двери, за которой в этот момент стоял я. Почувствовав, что за ним наблюдают, он начал медленно оборачиваться на ходу. Мне очень хотелось, чтобы он меня увидел, хотелось сделать что-то, чтобы у него от злости башка взорвалась, например сложить руку, как пистолет и выстрелить в него или показать неприличный жест. Но, подумав, что это может плохо сказаться на Сане, я передумал и просто отвернулся.
— Тебе привет, — сказал я, забравшись в запорожец.
— Чё, прошёл что ли? — с недоверием спросил Алик.
— Прошёл-прошёл. Девятая палата, если что. Но я надеюсь, завтра его выпишут. Поглядим, в общем. Сможешь мне маякнуть, когда он дома появится?
— Чё сделать?
— Позвонить.
— Ну, ладно, попробую. Автомат есть.
— Хорошо. Отвези меня во «Встречу», пожалуйста.
— Сейчас что ли?
— Да.
— Ну, давай, заводи свой бэтмобиль.
Во «Встрече» меня встретили гостеприимно. Сапфир сразу разогнал всех подручных, что-то с ним обсуждавших, и сделал мне знак подойти.
— Жар, проходи, не стой! — сделал он широкий жест. — Садись ко мне за стол. Катя, принеси пива!
— Я не буду.
— Почему? — удивился он. — Зря. Хорошее пиво.
— Спасибо.
— Да ладно, чего там, тебе спасибо.
— Уже что ли? — нахмурился я.
— Да, вчера прямо.
Хм… мне казалось, брать Сапфира должны были позже, в конце марта. Ну, так даже лучше было.
— Я волыну-то велел Синице подбросить незаметно. Когда облава-то пришла, чик-чирик, мы у него в бане были. Там всё обшмонали и такие прихерели. Волына лежит в целлофан замотанная, прямо в бане. А на ней пальчики, пальчики, пальчики, и все не мои, а Синицины. Он дурачок меня обучал, как заряжать, передёргивать, досылать патрон. А я-то замотал и обратно ему. Его, когда брали он фраер шерстяной орал, мол, не моё это, Сапфир, типа, подкинул. Со страху-то лепил всё подряд, не стыдясь. В глаза мне смотрел и пургу гнал. Знал, что я знаю, шкуру спасал. Мусорята записали всё и меня взяли, и его. А потом пальчики проверили и привет. Сам себя приговорил дурень. Я его рожу век не забуду. Крыса конченая.
— Поздравляю, — усмехнулся я, — только…
— Что «только»? — тут же нахмурился он.
— Да, ничего, — махнул я рукой.
— Выкладывай в натуре!
— Нечего выкладывать. Просто хотел сказать, что Синица-то за предательство поплатился, а вот тому, кто всё это затеял похеру мороз. Ты лишился человека, которого он совратил с пути истинного, а сам остался в тени. Кукловоду от всей этой возни ни холодно, ни жарко. Выгодная у него позиция. Пусть он своего не добился, но и не потерял ничего. При своих остался.
— Это да, — помрачнел Сапфир.
— Голод, сука, выскользнул, падла. Припереть нечем, открутится, даже если сход устроить.
— Значит надо его самого припечатать так, чтобы больше уже не смог выскользнуть, правда? Подвести под ментов.
— Надо, — хмыкнул он. — Только… тебе что за дело до моих заморочек? Ты-то что с этого имеешь? Чужими руками хочешь Голода сковырнуть?
— Почему же чужими? — пожал я плечами. — Я и сам в этом деле готов поучаствовать. Но и без тебя Олег Николаевич, не обойдусь.
— Смотри какой кручёный мент мне попался. Ментам верить нельзя, вы суки продажные.
— Мне можно, я не мент.
— Не мент он. Давай, не мент, рассказывай.
— Детали пока прорабатываю, сообщу в ближайшее время, но есть ещё вопрос. Нет ли у тебя мента прикормленного?
До общаги я добрался на такси безо всяких приключений. Никто меня не поджидал и не бросался из-за угла. Храпу сейчас было чем заняться и без меня.
— О, пришёл! — разулыбался Давид. — Заходи, дорогой.