— Да…
— Дядя Миша, поставь ему обезболивающее.
— Жирно будет.
— Дядя Миша… — кивнул я, — поставьте ему обезболивающее.
— Ну, дядя! — рассердилась Алла.
— Ладно, Аля, — неохотно кивнул он племяннице, — поставлю. Клистир с патефонными иголками. Сразу про руку забудет. Да, разбойник?
— А новокаин можешь поставить?
— Новокаин? — с сомнением в голосе произнёс он. — Ишь ты, грамотная какая. Если есть с собой, поставлю. Так и быть.
Он вздохнул и взял из её рук саквояж, как у доктора Айболита.
— Дай стул.
Из саквояжа появилась металлическая блестящая коробка, а из коробки — красивый стеклянный шприц. Загляденье просто, не то, что нынешнее пластиковое безобразие.
— Всё стерильно. Сделаем сейчас… криминальную операцию. Я б ему палку дал в зубы, чтоб анестезию не тратить. Но, если ты настаиваешь… Ладно.
Он воткнул шприц мне в плечо и ввёл обезболивающее. Обколол рану по периметру. Я поморщился и даже чуточку постонал, самую малость. И получил ободряющий взгляд Аллы Сергеевны. Больно было. Может, от того, что рука изодрана. Но, впрочем, боль быстро отступила.
— Помоги-ка, — распорядился дядя Миша. — Возьми клеёнку и подложи под руку. А то сейчас уделаю всё.
Из саквояжа появилась пузатая бутылочка с ярко-жёлтой жидкостью.
— Тазик, что ли принеси…
Алла убежала и тут же вернулась. Я отвернулся, не желая наблюдать, что именно будет делать с моей рукой милицейский Айболит. Отвернулся и уставился на диванную спинку. Я лежал на диване с велюровой, в мелкую полосочку, обивкой. Боли не было, но и приятного тоже было мало. Знобило. Жар не прошёл. Несмотря на антибиотики и стрептоцид. Омертвевшие после ранения ткани всё равно нагноятся. В Афгане я это видел…
— Ой, Аля, ты что такая бледная? — сердито бросил лекарь через пару минут. — Гляди у меня, в обморок не грохнись. Возьми вот бутылёк, понюхай. Не полной грудью только.
— Это что?
— Нашатырь, что же ещё. Нюхни-нюхни, а то ещё с тобой маяться потом.
— Дядь Миш, всё нормально, не переживайте.
— Нормально, — скептически произнёс он. — Я бы сказал, что ничего тут нет нормального, но тебе виднее, конечно. Так, всё. Получите и распишитесь. Через два дня нужно на перевязку. Пить тетрациклин. Или эритромицин. Я сейчас ему вколю. И тройчатку шарахну. Пусть поспит. Проснётся, будет как новенький. Ты если хочешь, можешь ему вечерком ещё раз задницу продырявить. Ну, и потом утром. Шприц есть. Но кипятить если не захочешь, можно и таблетками обойтись. В аптеку только бежать придётся.
— Сбегаю, конечно.
— Беги. Он сейчас вырубится, так что не обчистит, не переживай. Только дождись, когда уснёт и тогда иди. Больной, на бок ляг. Аля, приспусти штаны ему.
— Дядя Миша!
— Дядя, дядя, сто лет уже дядя.
— Ну, мне ещё не сто, допустим, — фыркнула замдиректора, грозная на комбинате, и такая вот практически девчонка в домашней обстановке.
Она наклонилась и потянула пояс моих брюк.
— Эй, инвалид, — прикрикнул дядя, — ремень расстегни.
Я расстегнул и тут же получил иглу в зад.
— Ещё не всё. Вот так… А теперь всё… На вот, ватку ему подержи.
Дядя Миша хмыкнул, прижимая мокрую от спирта вату, к моей заднице.
— Александр, давайте… — немного смущённо произнесла Алла Сергеевна, — брюки снимем, чтобы спать было удобнее. Я сейчас одеяло принесу.
— Я сниму, не беспокойтесь… — ответил я. — Сам…
Но она беспокоиться не перестала и, пока дядя Айболит возился, собирая свой инструментарий, буквально стянула с меня штаны. Я едва успел схватить здоровой рукой резинку трусов, а то бы… ну в общем… Нет, я, конечно, не против, но сердитый дядька бдел, так сказать, и блюл. Впрочем, в голове зашумело, веки стали тяжёлыми, и члены налились свинцом.
— Подведёшь ты меня, Алька, под монастырь. Его бы в операционную нормальную. А я, понимаешь, представитель закона, творю здесь непотребства настоящие. Кромсаю тут, на диване сомнительных типов.
— Ну, дядечка Миша, у тебя ручки золотые. А в операционной твои рьяные коллеги будут любопытствовать да выпытывать.
— Я тоже буду, — сердито ответил он, но голоса к этому моменту стали удаляться.
Он бубнил и бубнил, а Аля, умиротворяя его, мурлыкала что-то в ответ. Но димедрол в сочетании с остальными ингредиентами делал своё дело, туманя разум и накатывая сладкой и беззаботной, дающей облегчение, сонной волной.
Утром я проснулся от звуков, несущихся, без сомнения, с кухни. Молодость, вероятно, брала своё, потому что я почувствовал голод. В голове немного шумело, но в целом, всё было не так уж и плохо. Жара не было. Плечо ныло, но несмертельно. Я уселся на диване, спустив вниз ноги, а потом аккуратно встал.
Из одежды на мне имелись только трусы. Плечо было забинтовано, причём, хорошо так, без намёков на экономию перевязочных материалов. Я накинул на плечи одеяло и пошлёпал на звуки посуды и запах кофе.
Квартира мне показалась небольшой. Потолки высокие, стены толстые, но комнаты маленькие. Зато обставлена она была со вкусом. Элегантно. Советский минимализм без хрусталя и ковров и с импортной, хоть и социалистической мебелью. Я обнаружил три комнаты — гостиную и спальню и ещё одну, может кабинет, не знаю, не заглянул. Я провёл ночь в гостиной на диване. Пройдя по длинному коридору, я оказался в просторной кухне. Считай, четвёртая комната.
— О, тень отца Гамлета, — улыбнулась Алла Сергеевна. — Живой?
Она была в шлёпанцах, мягких коротких шортах, футболке и переднике. Уютная и милая. И… да, сексуальная. Каре растрепалось, непослушные пряди лезли в глаза.
— Что дают?
— О, сегодня у нас сырники. Космические. Ой, нет, не космические, а трансвременные. Ты же не из космоса, а из будущего, да?
— Чего-чего? — изумился я.
— Ну, ты же путешественник во времени, да? Как у Герберта Уэлса.
— Как ты узнала? — ошарашенно спросил я, и только через мгновенье сообразил, что вообще-то до этого момента говорил ей «вы».
— Как я узнала? — она засмеялась. — Ну, ты даёшь. Ты же сам рассказал. Что ты… как же это слово… Про детерминацию что-то…
— Терминатор что ли? — хмуро подсказал я.
— О! Точно! Терминатор из будущего. Железный дровосек-мститель. Пришёл, чтобы спасти Землю от террора. Или что-то в этом роде. Не помнишь уже?
— Нет, — помотал я головой.
— Это ты бредил так, — хмыкнула она. — Ты же против сырников ничего не имеешь? Для тебя стараюсь, между прочим. Не каждый раз к нам из двадцать первого века детерминаторы залетают.
— Эт, точно, — вяло кивнул я, пытаясь сообразить, что же ещё мог наговорить. — Залетел вот…
— А может, ты всё-таки инопланетянин?
— Вряд ли…
— Жалко. У меня дочка очень интересуется этой темой. А почему ни в коем случае нельзя было передавать тебя в руки милиции?
— Дочка?
— Да, она сейчас у родителей.
— Сколько ей?
— Четыре.
— А зовут как?
— Соня, — сказала она и посмотрела пытливо.
— Молодец, — улыбнулся я, — Всё успела. А про милицию история тёмная. В общем, спасибо, что не сдала.
— Ну, частично сдала, — пожала она плечами, переворачивая деревянной лопаткой аппетитный румяный сырник. — Ты же помнишь дядю Мишу?
Я кивнул.
— Вот. Он твою рану обработал. Промыл, прочистил, убрал всё лишнее и перевязал. Но повязку надо сменить через день. Это, конечно, не проблема. У нас есть прекрасная поликлиника. Впрочем, может, дядя Миша сам сделает перевязку. Он в курсе политической ситуации, если что.
— А вот я, походу, не слишком-то в курсе ситуации.
— Ну-ну, засмеялась она. Инопланетянин. Ешь и пойдём колоться. В смысле, не правду говорить, а укол ставить.
Сырники были просто шикарные.
— А муж где? — не слишком деликатничая, спросил я, загребая нанизанным кусочком густую сметану.
— Мужа нет, — пожала она плечами.
Просто нет и всё, безо всяких объяснений.
— А почему, не перекинула меня в больницу? — продолжая уплетать сырники, поинтересовался я.
— Ну, а кто мне две машины еды пришлёт, если тебя обратно в будущее отправят?
Я пожал плечами.
— Шучу, конечно. — на всякий случай уточнила она. — Просто ты постоянно повторял, что в милицию нельзя…
— Как русская радистка, да? Спалилась на том, что, когда рожала, материлась по-русски.
— Ну, ты же не матерился.
— Тогда давай позвоним по поводу продуктов.
— И не рожал. Да, давай позвоним.
После того, как с Кофманом всё было улажено, Алла велела мне лечь на живот и начала брякать железками и стекляшками.
— Ну подумаешь, укол, — кивнула она. — Укололся и пошёл. Да?
— Почему я встал у стенки, — усмехнулся я. — У меня дрожат коленки.
— Не бойся, человек будущего. И, как говорится, скидавáй штаны, власть переменилась!
— Ого…
Я чуть приспустил резинку.
— Стеснительный какой, — хмыкнула Аля.
— Так рука не сгибается. Дотянуться не могу.
— А вторая на что? Лано, помогу.
Она отложила шприц и двумя руками резко сдёрнула с меня мои семейнички. Упс. Засмеялась.
— Чёт перестаралась, похоже. Ладно, не бойся.
Она намочила вату и потёрла мне зад. Потянуло спиртом.
— Даже не знаю, что больше — страшно или приятно… — сказал я.
Она не ответила, продолжая тереть ватой, делая при этом долгие и длинные махи.
— Аля… Ой!
— Больно?
— Н-нет… М-г-х-х…
— Ну, вот и всё. Натягивай штаны…
Я застонал и одной рукой натянул кое-как трусы. Она не помогала. Стояла и смотрела. Ещё и усмехалась:
— Да ладно, не переигрывай…
— И всё-таки, почему?
— Почему не повезла в больницу? — спросила она и, отложив шприц, присела на край дивана.
— Да…
— Решила оставить себе на некоторое время.
— Как игрушку что ли?
Я перевернулся на спину и здоровой рукой провёл ей по плечу.
— Может, и так, — мотнула она головой и, повернувшись, пристально посмотрела мне в глаза.
Я сжал её плечо и, сместив руку, скользнул по спине, чуть надавил, привлекая к себе. Она не сопротивлялась. Подалась вперёд, нависла надо мной, оперлась на локоть. Волосы рассыпались, и она привычно сдула их, чуть выпятив нижнюю губу. Задержалась, глядя мне в глаза, а потом приникла и прижалась губами к моим губам.