— Страшные рожи подчинённым своим будете строить, а со мной у вас совсем другие отношения.
Он выпучил глаза, мгновенно покраснел и открыл рот.
— Ах, ты паршивец… — прошипел он…
— Я вам сказал, что буду сотрудничать? Сказал. Зачем вы выкобениваетесь тогда? Хотите показать, кто в доме хозяин? Да мне насрать. Если будете продолжать в том же духе, сотрудничества не будет. Ловите своих расхитителей сами. Посадите меня? Ну-ну, попытайтесь. У вас кроме домыслов ничего нет.
— Ну, — угрожающе вставил он, — это ты сейчас узнаешь. Не хочешь по-хорошему…
— Да помолчите хоть минуту. По-хорошему вы сами не хотите. Ну и хер с вами. Значит будем биться не на жизнь, а на смерть. Потому что работать я буду только в нормальных условиях. Деньги вы вернёте, это несомненно, мне их тесть подарил для организации свадьбы, у него все номера переписаны.
Ананьин запрокинул вдруг голову и заржал:
— Напугал бабу толстым хером! Тесть подарил!
— А помимо моей жалобы в прокуратуру пойдёт ещё рой бумаг — от Кофмана, из Елисеевского, от начальника Моспромторга, фронтовика и героя Советского Союза, между прочим. Не понимаете, как нужно работать, я вас научу.
— Щенок! — визгливо воскликнул он. — Ты кого пугаешь! Да я…
— Отобьётесь? Наверное, хотя и не факт. В любом случае, жопа так у вас подгорит, что на повышение по службе в ближайшее время можете не рассчитывать, будь вы хоть сыном Брежнева. Никто не поможет. И о разработке всех названных мной жалобщиков тоже забудьте. И о том, что я вас приведу на тучные луга, засеянные разжиревшими от бабок цеховиками не помышляйте. И, тем более, о том, что вы будете с них стричь первоклассную и очень дорогую шерсть.
— Ты кто такой? — прохрипел он, пуча глаза. — Да я тебя в порошок сотру. Никто про тебя даже не вспомнит.
— Это про вас не вспомнят. Ни Щёлоков, ни его зам. Таких, как вы хоть жопой ешь, убивать таких надо, а я один в своём роде, уникум. И вы это знаете. Как и то, что за мою голову вас наизнанку вывернут, жопу вами вытрут и в канализацию смоют. Сами ведь должны понимать, но, тем не менее, нарываетесь.
— Ну, что же ты сразу меня в канализацию не смыл? — немного взяв себя в руки, ехидно усмехнулся он.
Впрочем, желваки на скулах ясно показывали, что внутри у него всё кипит.
— А зачем? Всё равно кого-то кормить придётся. Вас не будет, так другой нарисуется. По мне так лучше иметь добрые деловые отношения и заранее обговорённые полномочия и потребности, чем конфронтацию и войну. Но если вы предпочитаете войну, я готов. Не раскусили меня сразу? Это ваша проблема. Не поняли, о чём речь идёт? Это тоже ваша проблема. А идёт здесь речь не о паре-тройке экономических преступлений, затесавшихся среди перечня противозаконных деяний. И не о моём тесте. Если честно, хер вам, а не Кофман. Речь идёт о контроле над мощными финансовыми потоками. Знаете, что это значит? Это значит контроль над денежной рекой, по которой текут миллионы рублей и долларов, и дойчемарок и прочего добра. У вас лично этого контроля не будет, разумеется, но будет возможность к реке этой присосаться. Правда не задаром, ясно дело. А за верную и преданную службу, в рамках которой вы будете отгонять от реки желающих зачерпнуть нахаляву. Таких же мошенников, как вы сами.
Я замолчал и в машине повисла тишина. Ананьин переваривал услышанное. Блеф, естественно, но говорил-то я весьма уверенно и чётко. Что-то было подготовлено заранее, а что-то оказалось чистой импровизацией. Просто он меня до ужаса разозлил. Ну, а на фоне моей фантастической осведомлённости, это могло прокатить.
И, опять же, после того как с другой стороны меня прихватил Миша, можно было и поиграть немного на противоречиях. Казалось бы ситуация усложнилась, но нет, теперь я почувствовал себя намного более уверенно.
— Кладите свёрток обратно в портфель, — кивнул я. — К этим деньгам вы отношения точно не имеете. Снимите браслет с руки и отвезите меня в аэропорт. Я опаздываю. А на следующей неделе поедем в Краснодар. Если вы не забыли и не утратили интерес.
Он всё ещё мучительно щёлкал переключателями в голове, пытаясь продемонстрировать взвешенную и умную реакцию.
— Ну смотри… — наконец прошипел он, прищурившись, отчего стал похож на старую крысу. — Я ведь тебя из-под земли достану…
Неохотно, заставляя себя действовать через силу он протянул мне свёрток с деньгами.
— Я смотрю, Илья Михеевич, и отношусь к вам с уважением, как вы могли заметить. Но и вы смотрите. Я к вам в партнёры не набивался. А раз уж вы сами проявили интерес к моей деятельности, то и я требую уважительного к себе отношения.
Забил мозги дядьке. Он и без того особым умом не отличался, только хитрожопостью. Но ничего, пусть посоображает, это могло пойти ему на пользу. А может и во вред, конечно.
Ананьин постучал кулаком по стеклу. Дверь тут же отворилась и внутрь заглянул Выдрин.
— Сними с него железку, — кивнул Ананас, — и проводи в аэропорт. А я на своей машине поеду.
— Тоже в аэропорт?
— Нет, я к себе в кабинет поеду. Жаров, смотри у меня. Выдаёшь ты себя за птицу высокого полёта и поёшь громко. Но с большой высоты падать больнее. Не забывай. Перед тем, как прилетишь на следующей неделе уведоми заранее, с точной датой и временем прибытия. Ясно?
— Так точно, Илья Михеевич, — улыбнулся я, стараясь не принижать его авторитета при подчинённых.
Смысла куражится не было никакого, зато он бы точно затаил обиду, а мне этого не надо. Пока, по крайней мере. Судя по тому, как дёрнулись веки, он оценил.
Верхотомск встретил утренней прохладой и туманом. Доехав до дома, я наскоро позавтракал засохшим батоном с маслом и выпил кофе под бодрый голос радиодиктора, рассказывавшего о том, как похорошела Москва, готовясь встретить спортсменов и болельщиков со всего мира. Потом я принял душ и выехал по делам. Сначала нужно было наведаться на край города, а потом уже двигать на работу сдавать отчёт.
В восемь утра я стоял перед воротами дома Сироты. Калитку никто не открывал. Туман рассеялся, шелестела листва, солнце заливало мир утренним ласковым светом. Было хорошо, а я, вместо того чтобы просто наслаждаться новой жизнью, молодостью и невероятными возможностями исторической прозорливости, занимался вот этой дрянью, тусовался с уголовниками, торгашами и ментами всех мастей и калибров. Тьфу.
На крыльцо кто-то вышел. Я прислушался к шагам и чуть отошёл назад. Калитка приоткрылась и из неё выглянула жена Сироты. Заспанная, но успевшая немного привести себя в порядок. Она придерживала халат на груди, на голове была повязана косынка.
— Доброе утро, — улыбнулся я. — Мне бы Сергия.
— Проходите, — покорно кивнула она и посторонилась, пропуская меня во двор.
На крыльцо выплыл Сирота. Опухший, заросший щетиной, с красными глазами.
— А, — коротко кивнул он. — Нарисовался… Спать не даёшь… Чё так рано?
— Здорово, Серёжа, — кивнул я. — Ты чего такой? Не заболел случаем?
— Заболел. Тяжело. Ты мне лекарство принёс?
— Лекарство ты уже получил, в виде бумажного брикета с денежными знаками.
— Понятно, — поморщился он. — Тогда говори, чего хочешь. Мать, сообрази нам…
«Мать» покорно кивнула и скрылась в доме
— Вот хочу пригласить тебя в туристическую поездку. Побережье Кавказа, город-курорт Сочи, белые брюки и знойные… дни…
Хотел сказать «девы», но не стал травмировать спутницу жизни своего… союзника, появившуюся в этот самый момент на крыльце с двумя бутылками «Жигулёвского». Жёлтые полукруглые этикетки на запотевших тёмно-коричневых бутылках заискивающе улыбались.
— Я не буду, мне ещё на работу ехать, — мотнул я головой.
— От работы кони дохнут, — многозначительно заметил Сирота. — Хочешь, глазом открою?
— Нет, — отказался я. — Не нужны тебе особые приметы в дороге. Зачем?
Под ложечкой немного засосало. Я ведь и не знал, что он бухает. Как его с такими способностями в Сочи посылать на поезде?
— Не ссы, — подмигнул он, будто прочитав мои мысли. — Если я по делу еду, в дороге себя блюду. Исключительно. Во Владимире непонятки были? Не были. Вот. А потом уже можно покуралесить. Но только после дела.
Сирота присел на корточки, приставил горлышко бутылки к деревянной ступеньке и шарахнул основанием ладони по крышечке. Она отлетела, и из горлышка выглянуло несколько прозрачных пузырьков. Жена подобрала крышку и ушла в дом, а Сирота поднёс горлышко к пересохшим губам и с жадностью начал пить, издавая громкие булькающие звуки. Острый кадык ходил вверх-вниз, будто хотел выйти из тесной жилистой шеи.
— Ладно, — сказал я, дождавшись, когда он закончит. — Послезавтра надо выезжать в Адлер. В дороге четыре дня будешь.
— Билетов нет, наверное, — пожал он плечами.
— Ещё не сезон, билеты должны быть. Порешаем, как-то.
— Уже давно сезон, — помотал он головой. — Я, кстати, с бабой поеду.
— Зачем? — нахмурился я. — Там дела будут, поездка рабочая.
— Посмотри на меня, — пожал он плечами. — В костюме ещё ничё, а в трикушках и майке всяко зека. По составу менты ходят? Ходят. В прошлый раз знаешь, как на меня смотрели. Кент конкретный едет один, дай-ка обшмонаем. А тут семья, ячейка общества, ё-моё, курочка, яички и ни в одном глазу. Просекаешь? Херово ты дедушку Ленина читал. Конспиация и ещё аз конспиация, товаищи! Вот так-то, студент. Из иск’ы возгоится пламя.
Он заржал и потянулся за следующей бутылкой.
— Отпускает.
— Так не пей, раз отпускает, — развёл я руками. — Иди на вокзал, билеты покупай, конспиратор. Пушку повезёшь.
— Лавэ намечается или нет?
— Много чего намечается, — поморщился я. — Будет тебе лавэ.
Лавэ было под вопросом, если честно. Вернее, слишком много желающих было, так что Сироте, скорее всего, ничего не светило…
— И какой план?
— Поселишься в гостинице «Жемчужина» и будешь меня ждать в определённом месте в определённое время. Я прилечу из Москвы и найду тебя.
— То есть, — прищурился о