— А это Саша Жаров, из Верхотомска. Он договаривался для нашего комбината о поставках продуктов.
— А-а-а… — тут же смягчился он и протянул мне руку. — Это дело хорошее. Пряхин Леонид Прохорович. Председатель горсовета, а заодно жених этой прекрасной женщины.
— Лёня!
— А что? — рассмеялся он. — Я так с конкурентами борюсь. Сразу все точки расставляю. Присаживайтесь с нами, молодой человек.
— Благодарю вас, Леонид Прохорович, — кивнул я. — Но мешать не буду. Я здесь в гостинице проживаю. Вот зашёл на ужин с товарищами.
— Понятно… — кивнул он и взгляд стал цепким и немного подозрительным. — Ну, хорошо.
— Алла Сергеевна, — кивнул я, — очень рад был вас увидеть.
— Я тоже, — широко улыбнулась она. — Если будешь завтра на комбинате, зайди ко мне, поговорим… о продуктах для дома быта.
— Постараюсь, но к вам не пробиться, насколько я помню.
— Ничего, я распоряжение оставлю.
Я вернулся к столику.
— Жаров! — с уважением произнёс Виктор. — Ну, ты даёшь. Жалко, что с супругом, иначе требовал бы, чтоб ты меня с ней познакомил.
— Я бы не стал, — усмехнулся я. — Извини, Витя, но нет.
Операция прошла успешно. Эффективно и относительно быстро. Я просидел около часа в машине горгаза, а Виктор с Мишей и ещё четырьмя спецами в штатском поднялись наверх. Не сразу, конечно. Сначала ждали, когда жена, ищущая возмездия, появится, зайдёт в подъезд и поднимется на четвёртый этаж. А дальше уже всё прошло практически молниеносно.
За квартирой наблюдали с чердака дома напротив. Развернули прослушивающее оборудование и, как только ситуация обострилась, группа захвата получила команду и начала штурм.
Не знаю, забарабанили они в дверь и требовали открыть именем закона или сразу вышибли, мне не рассказали. Но только физручка по голове получила. Вазой, естественно. Вроде, как сказали, ничего особо страшного, но её повезли в больницу.
Во дворе скопилось несколько спецбортов — газоспасатели, скорая и грузовик с будкой с надписью «Мясо».
— В общем, вы сами видите, что моё присутствие было совершенно бесполезным, — посетовал я, когда мы возвращались в Москву.
— Это уж позволь нам самим решать, — нахмурился Миша.
— А всё-таки интересно, да? — покачал головой Виктор. — Как кино или даже театр.
— Ага, иммерсивная пьеса.
— Это что за зверь такой?
— Когда зрители становятся частью представления и могут вмешиваться. Ну, типа.
— Хм… Не слышал о таком, — нахмурился Виктор.
— Да, как известно, есть ещё много чудес, друг Горацио, неизвестных нашим мудрецам. Или как там у Вильяма?
Водитель подвёз меня к дому. Я вышел из машины и увидел на лавочке у подъезда Колобка.
— О, привет, — кивнул я. — Чего сидишь? Меня ждёшь?
— Ну, а кого ещё, — скривился он.
— А почему не дома? — кивнул я в сторону подъезда. — Бабушки нет что ли?
Я посмотрел на часы. По моим расчётам она должна была находиться дома.
— И здесь нормально.
— Ну, ладно, пойдём тогда или что?
— Или что, — поморщился он. — Давай дневник.
— Он дома, — пожал я плечами.
— Ну, вынеси.
Мне, конечно, было что ему ответить, но я задавил вспыхнувшее раздражение. Ладно, типа же друзья, не разлей вода, буквально. Хоть продлевать нашу дружбу я не планировал, но и расставаться со скандалом не имел ни малейшего желания.
Я поднялся домой, оставил вещи, взял Женин дневник и снова спустился к подъезду.
— Слушай, как-то ты не слишком правильно себя ведёшь, мне кажется, — сказал я. — Надо было позавчера дневник Жене отдать. Не хотел тебя компрометировать.
— Чё ты меня не хотел? — усмехнулся он.
— Не хотел плохо о тебе говорить. Говорил хорошо. Мы с ней встречались.
— Да знаю я, — насмешливо ответил Колобок. — Ещё раньше, чем вы встретились знал. Она мне рассказала.
— Ну, раз у вас секретов нет, надо было и про дневник рассказать тогда. Что же ты?
— Так я и рассказал, — ухмыльнулся он, выхватывая общую тетрадь из моих рук, — что это ты у неё дневник подрезал.
— Ну, ты и мудила, Игорёк.
— Серьёзно? — вмиг сделался он злым и резко поднялся с лавки. — А мне кажется, это ты мудила, Санёк. Такой, каких ещё поискать. Где сладко, там и ты да? В общем, не обессудь, я ведь и твоей девке сказал, что ты с Женей встречался позавчера…
22. Любовные вихри
Не надо так было делать, конечно, но мышцы сработали буквально сами, рефлекторно. Я даже подумать не успел, сообразить. Кулак сжался и рванул вперёд, как чугунное ядро, выстрелившее из жерла пушки. Бац! И Ален Делон мнгновенно стал не таким импозантным, не таким красивым и не таким пренебрежительно ироничным.
Дыщ! Прямо в солнечное сплетение. Хек! Колобок резко выдохнул и согнулся пополам. Я еле сдержался, чтобы не врубить ему по тыкве.
— Ну, ты и сволочь, — сказал я сквозь стиснутые зубы.
Он закашлялся и опустился на лавку. Сидел, обхватив колени и откашливался. Отплёвывался.
— Пошёл нахер, — прохрипел я. — Катись отсюда, Колобок. И больше не возвращайся. Урод.
Я мог его отделать под орех, что называется, мог смешать с грязью, мог выбить дух. И даже сначала именно этого и хотел. Вспыхнул и загорелся… Но теперь, глядя на него не испытывал ничего, кроме отвращения и презрения.
Он кое-как отдышался, отплевался, поднялся и неровной походкой отправился прочь. Козёл. Я вздохнул и покачал головой. Друг детства, бляха… Ладно, я его и не знал толком. Правда, похоже, и тот Жаров, что был до меня, его тоже толком не знал. Знает ли Женя — большой вопрос.
Вернувшись домой, я позвонил Кофманам. Вот честно, буквально заставил себя. Мне все эти разборки вообще были неинтересны. Прям максимально неинтересны. И неприятны. Объяснять, что не верблюд я не любил никогда.
— Алло, — ответила тёща.
— Ада Григорьевна, это Саша.
— Здравствуй, Сашенька. Ты вернулся?
— Здравствуйте. Да, вернулся уже. Как дела?
— Да… как сказать… По-разному…
Она вздохнула.
— А Элла как?
— Ну… — замялась она, — ничего вроде… Отошла, громы и молнии уже не мечет. Но на тебя всё ещё злится.
— Понятно. А можно с ней попробовать поговорить?
— Э-э-э… В принципе да… Только её же дома нет сейчас. Она с девочками в «Лиру» пошла. У Маши, однокурсницы, день рождения… Вот они и…
— Понятно…
— Она не хотела, я уговорила. Ну зачем дома в четырёх стенах сидеть, шизаться, правда?
— Правда, Ада Григорьевна. Чистая правда. Ладно, попробую её найти в «Лире».
— Смотри, не выходи в безвоздушное пространство без скафандра, — усмехнулась она.
— Ладно. Привет — Якову Михайловичу.
— Спасибо, передам.
Я повесил трубку. Блин. Мне это надо вообще? Ну честное слово.
— Саш, иди за стол, — позвала бабушка.
— Да я ещё не проголодался…
— Давай-давай, а то ускачешь сейчас куда-нибудь. Представь, целоваться надо, а в животе революция. Разве ж это дело?
— Революция, — усмехнулся я, — это вообще мрак.
— Вот, — удовлетворённо кивнула бабушка. — Взрослеешь, соображать начинаешь. Только не забывай, что и кому можно говорить, а кому нельзя.
— Не забываю. Но ты-то у меня вне подозрений.
— Ещё бы, — кивнула она. — Иди, руки мой, всё остывает уже.
У дверей в заведенье народу скопленье, топтанье и пар… Это как раз про «Лиру» спето, и, несмотря на предолимпиадные времена очередь оказалась на своём обычном месте. В принципе, закономерно, почему бы ей и не быть? Иностранцы по Москве стаями ходили, погружались в культурные слои, в том числе и морожено-коктейльные. А воздух был пропитан духом романтических ожиданий, свободы и небывалых приключений.
Тверская, ну… то есть не Тверская, конечно, но всё равно… выглядела нарядно, образцово даже. И Тверская, и Тверской бульвар, и Большая Бронная и Пушкинская площадь. Как наглядное доказательство преимуществ социалистического строя.
И, надо признать, социализм показывал гостям столицы своё человеческое лицо, которое оказывалось счастливыми лицами москвичей, цветущими в сером монументальном обрамлении асфальта и бетона. Под неусыпным надзором Александра Сергеевича, лучшего гаранта всего прекрасного и утончённого.
Дефицитных товаров в эти дни стало больше, а что ещё трудовому человеку для счастья надо? Цветы, например. Я планировал замириться с Эллой, прямо перед лицом её взыскательных подруг, а в том, что они взыскательные, я почему-то не сомневался. В общем, я метнулся вверх на угол с Тверской, то есть с улицей Горького и в цветочном киоске приобрёл охапку гвоздик.
Гвоздики были беленькие, причём, не чисто белые, а с бордовыми прожилочками. Красные всегда ассоциировались с Седьмым ноября, а эти можно было и с амурными делами ассоциироватьбь. Купив цветы, я вернулся к «Лире» и, не останавливаясь, двинул к двери. Появилось чувство, что иду в «Макдональдс». Именно он не в таком уж отдалённом будущем займёт все эти коммерческие площади.
— Молодой человек!
— Молодой человек!
— Не пускайте его там!
— Hey, mister!
— Эй! Куда!
— Товарищи, — уверенно ответил я на претензии желающих культурного отдыха масс, — у меня девушка там. Что же мне теперь в очереди стоять? Она уже внутри, за столиком сидит, ждёт и волнуется.
Сочувствия моя фраза не вызвала, но к дверям мне пробиться удалось. Непроницаемый швейцар, заинтересованный моим продвижением, вопросительно взглянул на меня через стеклянную дверь.
Но народа скопленье не имеет значенья — за дверями швейцар…
Показывать ему деньги и даже тереть большой и указательный пальцы возможности не было, поэтому я постарался сделать максимально понятный мимический посыл. И взгляд, конечно, постарался изобразить горящий и многообещающий.
Сигнал дошёл и швейцар приоткрыл дверь. Ровно настолько, чтобы я мог проскользнуть внутрь.
— Здрасьте. Сколько с меня? У меня тут…
— За мной проходи…
— … девушка…
Он отвёл меня от двери в сторону гардероба.