ц, дорвавшись до свободы действий, которая еще и денег подкидывала, ушел в работу с головой. Я мало в этом разбиралась: в разных пушках, бомбардах, гигантских арбалетах, но это заинтересовало Риарио, который довольно много времени проводил с артиста в дискуссиях и спорах. А архитектора все же пришлось нанимать нового. Людовико рвал и метал, когда понял, кого отпустил на вольные хлеба и даже направлял делегацию, которая хотела договориться с да Винчи о возвращении в Милан, но уехали они ни с чем и даже чаю не попили.
Ватикан смотрел на наши развлечения сквозь пальцы и не делал ничего, чтобы хоть как-то ограничить еретические мысли, которые были запрещены на вражеской Риму территории. А на своей, это уже не ересь, а данное богом озарение.
Так же постепенно кроме Урбино были заключены союзы с Болоньей и Феррара, но только в рамках семей, с оговоркой, что если что-то опять переклинит у папы, то гонфалоньер будет вынужден подчиниться. От этих союзов выигрывали все, они с экономической, мы с военной стороны. Хоть Риарио и разграничил папскую армию и собственную, но она насчитывала около пяти сотен человек, что конечно было мало для отражения атаки и сносно, если вспыхнет какой-нибудь бунт.
Крепость Равальдино, заложенная в Форли бог знает когда, постепенно достраивалась, и решение переселиться туда по завершению не зависимо от обстановки в городе обсуждению не подлежало.
Спонсируя да Винчи, мы таким нехитрым образом подняли с колен некоторые виды хозяйства, которые были похерены Катериной, а до этого практически полностью развалены Орделаффи. Закупать необработанный материал было гораздо выгоднее, чем сделанный по определенному заказу, поэтому кузнецы наконец вздохнули с облегчением, вновь открывая семейные кузницы. В рекордные сроки был построен аналог литейного цеха, который был главной мастерской да Винчи. И это только за неполные шесть месяцев. Следующим пунктом моего плана было наладить сельское хозяйство, но это ближе к весне, когда начнутся подготовительные работы, часть из которых уже началась, и определенные дотации от семьи Риарио многие земледельцы на благое дело получили. Пока это все приносило лишь убытки, но по нашим подсчетам вложенные флорины, которые нам презентовал в свое время Ватикан, должны через некоторое время начать приносить и прибыль. Я вернула налоги, когда-то отмененные с легкой руки Риарио, потому что в казне было шаром покати, а свои личные сбережения оставались личными и к деньгам города никакого отношения не имели, правда, я боялась, что это решение будет воспринято в штыки местным населением, но учитывая все те метаморфозы, которые в рекордные сроки происходили в Форли, они чуть ли не боготворили Риарио, чего нельзя было сказать о некоторых семьях, ведь они начали прекрасно понимать, что могут только мечтать о том, чтобы снова завладеть городом, и начали вступать в открытую конфронтацию. Заговор Орчи, был задавлен еще в зародыше мирным населением без нашего вмешательства. Мы боялись бунта, но кроме самих заговорщиков никто не пострадал, которых по факту измены Риарио даже не казнил, видимо находился в отличном расположении духа, а просто изъял в пользу города все имущества и выставил за ворота.
Но, три месяца назад мы, возвращаясь из Имолы, попали в засаду в небольшом пролеске, недалеко от города. Действовали нападающие довольно слажено, и у них вполне могло все получиться. Стреляли скрытно, из арбалетов, преимущественно по мне, но к счастью, смогли только ранить. Меня спас мой конь, вставший на дыбы, почуяв угрозу и скинув меня с седла, чтобы сразу же получить болт в шею и два в брюхо ровно туда, где я находилась секундой ранее. Мне попали в плечо, но я этого не сразу заметила, потому что, испугавшись до одури, скатилась в какой-то овраг, уходя из-под копыт бесновавшегося коня. Нашли всех тогда быстро, благо солдаты с нами всегда ездили проверенные и достаточно опытные, а я, пока все не закончилась, так и просидела в своем своеобразном укрытии, не мешая всем выполнять свою работу. Только засаду не обнаружили вовремя, о чем до сих пор Чезаре с Бордони сокрушались, посыпая голову пеплом из пепелища целого квартала.
Времени проверять, в каком я состоянии нахожусь, ни у кого не было, а так как от меня не было слышно даже звука, то Риарио принял мою смерть в характерной для него манере. Вот тогда я и узнала, что за монстр живет внутри него, которого все боятся. Даже, несмотря на то, что я выползла из оврага, уверяя, что отделалась парой царапин и ушибов, это не помешало ему с особой жестокостью допросить оставшихся в живых. После нескольких месяцев проведенных в этом мире, я не думала, что меня еще чем-то можно напугать. То, что я видела в пыточной замка Святого Ангела было детской забавой, но сейчас мою психику никто не щадил. Так мы и узнали, что наняла эту банду чета Орделаффи, которым наши инновации стояли как кость в горле, и если покушение на гонфалоньера святой церкви каралось бы очень жестко, то смерть его жены, от которой, как они пришли к выводу, и дует ветер перемен, никого бы не тронула. В конечном итоге, город, оставшись без хозяйки, снова постепенно начал бы переходить к своим прежним владельцам.
Когда все показания сошлись у всех допрашиваемых трижды, как это и должно было быть, Риарио вызвал Антонио Орделаффи к себе на аудиенцию, которая затянулась на несколько суток и проходила в подвалах нашего дома, после чего, соседствующий с Орчи квартал превратился в пепел. В живых Риарио не оставил никого, включая женщин и дееспособных детей. Род Орелаффи прервался окончательно, оставив после себя только пепелище. Пятилетних дочерей Риарио не тронул, оставив их на попечение церкви. Народ, готовый подняться на защиту бывших своих правителей, после такого показательного суда быстро присмирел, и теперь о случившемся напоминает только шрам у меня на руке и не поддающийся восстановлению целый квартал в Форли. Это было страшно, действительно страшно, но еще страшнее было осознавать, что я не боюсь этого человека, потому что мой муж и тот, кто устроил это побоище — два совершенно разных человека. После всего случившегося, я внезапно осознала, что влюбилась, как малолетка, в собственного мужа, причем уже довольно давно. Где-то на краю сознания я понимала, что возможно это какая-то разновидность Стокгольмского синдрома или еще какое психическое отклонение, или как Ванька когда-то говорил, что я заочно влюблена в Джироламо Риарио на основе изученных фактов его биографии, и что только из-за него взялась за изучение Сфорца, что тоже не слишком-то и нормально, хотя любовь тоже может быть психическим отклонением, кто его знает.
С да Винчи у нас были странные отношения. Он говорил всем, что я его муза, и только благодаря мне он может творить. Сначала мне было неуютно под пристальным взглядом художника, но потом я привыкла, и наши отношения спустя некоторое время вылились в полноценную дружбу. Леонардо мой друг, наверное, единственный в этом мире, поэтому наши с ним неформальные отношения со стороны могут выглядеть не так, как престало этому веку. Риарио это понимал и, как во многом, совершенно не ограничивал меня в общении с артиста, даже на полном серьезе нанял его, чтобы тот нарисовал меня в довольно откровенном виде. Я приняла этот вызов, хотя сначала было не очень уютно, но потом у нашего гения родилась какая-то новая идея, связанная с железом и порохом, поэтому картина, как и многие другие, осталась незаконченной. Но, как признал супруг, я действительно могу вдохновлять этого человека, разглядывая какую-то железную трубку.
— Мама, ну ма-а-а-ам, — из полудремы меня вывел голос Оттавиано, который сидел на кровати между мной и Джироламо, и настойчиво о чем-то гундел мне в ухо. Увидев, что я открыла глаза и пытаюсь собраться с мыслями, он затараторил, как обычно бывало, когда начинал нервничать, или чем-то сильно заинтересовался. — Можно мы со Сципионом пойдем и посмотрим, что делает артиста? Ну, пожалуйста, мы не будем ему мешать, правда. А Сципа уже поправился и сегодня не кашляет, а на улице не сильно холодно, и он хорошо оденется. Мужчины не обманывают! — гордо заключил пятилетний сын, и я только покачала головой.
— Хорошо, но не долго и только под присмотром Чиэры.
— Мама разрешила, пошли скорее, — еще не слезая с кровати, сообщил радостно ребенок и поскакал к дверям, из-за которых неуверенно выглядывал Сципион.
Последние две недели прошли для меня в родительском аду. Сципион внезапно слег с лихорадкой и приступообразным кашлем, и долгое время мы даже температуру не могли у него сбить, но Вианео все же нашел нужные травы, чтобы поставить ребенка на ноги. Все это время я провела возле постели ребенка, мечущегося в лихорадочном бреду, в итоге чуть не слегла рядом от недосыпа и нервов.
— Ты слишком много им позволяешь, — глядя на меня, проговорил Джироламо, без тени упрека. Я только пожала плечами и закрыла глаза.
Как бы я не любила мужа, как бы к нему не относилась, дети всегда стояли выше всего. Это были мои дети и не важно, что их родила какая-то другая женщина или даже несколько. Я в равной степени любила их всех, включая Сципиона, который все еще называл меня по имени, но до того момента, как сломать этот барьер, который выстроила между ними Катерина, оставался маленький шажочек. Ненавязчивое, некоторое садистское влияние Риарио на меня, привело к осознанию, что я без сомнения смогу вырвать сердце любому, кто хотя бы косо посмотрит на моих детей, не говоря уже о том, чтобы причинить им вред. Вид трупов и крови теперь меня не пугал. Ко всему можно привыкнуть, даже к жестокости.
Я не заметила, как снова уснула, резко проснувшись от какого-то тревожного чувства. Оглядевшись, обнаружила мужа, стоящего возле окна, и что-то рассматривающего через стекло.
— Что случилось? — я быстро поднялась и подошла к мужчине, который даже не повернулся в мою сторону, все еще напряженно всматриваясь куда-то вдаль.
— Папа Юлий II в срочном порядке отзывает меня к себе, для выполнения возложенных на меня обязательств для подготовки армии к новому походу. Цель не ясна, как и сроки, и ты не можешь поехать со мной, — он повернулся ко мне, глядя холодным взглядом, от которого я уже отвыкла. Тяжесть заполнила все свободное пространство в груди, а голову забило скверными мыслями. Чувство тревоги нарастало, переходя в какую-то иррациональную панику.