Это все казалось каким-то страшным сном, но сквозь слезы и накатывающую истерику, я смогла выбраться из-под мужика, и схватив нож, который всегда лежал под подушкой Джираламо в каком-то нечеловеческом рывке вонзила его в глаз, оголившему свой меч наемнику, который до этого держал мои руки, предотвращая удар, который он хотел нанести своему противнику, единожды уже скрестившему с ним свой меч. Находясь в прострации, я не знаю сколько раз ударила его ножом, но не переставала всаживать клинок раз за разом, превращая лицо в кровавое неоднородное месиво, и каждый следующий удар был все яростнее и сильнее.
Меня кто-то, схватив за талию, оттащил от трупа и выволок из комнаты. Уже в коридоре я перестала сопротивляться и стараться вырватьcя, начиная осознавать, что нахожусь в безопасности и повернулась к тому, кто все еще держал меня за талию и что-то шептал успокаивающее на ухо, вытаскивая нож из руки. Повернувшись, я встретилась взглядом с да Винчи, который выглядел довольно потрепанно. Окровавленный меч висел у него на поясе, даже не в ножнах, видимо, чтобы случайно не ранить меня, пока вытаскивал из комнаты.
Я дрожала от пережитого ужаса и не могла сконцентрировать внимание ни на чем конкретном. Вокруг бегали наемники Риарио, вламываясь в каждую комнату в доме. Но единственное, что до меня никак не доходило, почему Джироламо не было рядом.
— Ты в порядке? — просто спросил Леонардо, стараясь увести меня подальше от комнаты в другом направлении от того, куда неслись вооруженные люди.
— Леонардо, где Риарио? — я остановилась, понимая, что произошло что-то непоправимое. Что-то, о чем в последнее время пыталась предупредить меня моя интуиция.
— Пойдем, прошу тебя. Тебе не следует тут оставаться…
Я вырвала руку и, попятившись, сделала пару шагов назад. Он не умел скрывать чувства и эмоции, слишком импульсивен был волшебник этого времени. Вот и теперь боль и сострадание читались в его глазах, и на лице. Я развернулась и понеслась туда, где было наибольшее скопление наемников, каждый из которых пытался меня остановить. Ворвавшись в кабинет своего мужа, я увидела несколько тел, облаченных в форму дома Риарио, лежащих в центре кабинета, и двоих, стоявших напротив распахнутого настежь окна под направленными на них обнаженными клинками Бордони и Чезаре. В руках Франческо Орси был зажат кинжал, который Риарио лично презентовал ему несколько недель назад. Людовико Орси был безоружен и только переводил взгляд с одного наемника на другого. При моем появлении все замерли, и молча уставились на меня. Но мне было без разницы, как я выгляжу, и что обо мне подумают. За окном слышался шум, крики, мужские и женские голоса.
Нет-нет-нет, не может быть, этого просто не может быть. Я закрыла рот рукой, чтобы не закричать, когда до меня дошло, что же тут произошло на самом деле. Я знала, что такой вариант возможен. Я же сделала все, чтобы уберечь мужа. Этого не может быть, просто не может быть.
Растолкав мужчин, которые нерешительно топтались возле входа в кабинет, я неслась по дому, не разбирая ничего на своем пути, к выходу. На улице было прохладно, все-таки в феврале даже в Италии становится холодно. Дуновение холодного ветра прошлось по коже через разорванную ночную рубашку, босые ноги сразу же начали мерзнуть, как только прикоснулись к холодной земле. Это немного привело меня в чувство, и я смогла хотя бы оглядеть, что происходит вокруг, очень медленно ступая по подозрительно освещенной местности под окнами моего дома. Народ толпился и тихо переговаривался между собой, женщины рыдали, дети орали. Все это смешалось в одну большую какофонию звуков, от которой только сильнее начала болеть голова. Я словно в прострации дошла до того места, где с десяток наемников образовали полукруг, словно хотели оградить что-то от прибывающей толпы, которая, несмотря на ожидания солдат, ничего не предпринимала.
Они узнали меня и расступились, пропуская в образованный ими охраняемый периметр. Я была готова увидеть то, что предстало передо мной, но мои оголенные нервы не выдержали напряженного ожидания и вся скорбь, и горе утраты вырвались наружу истеричным криком. Я рухнула на колени рядом с телом того, кого, несмотря ни на что, смогла полюбить. Я положила его голову себе на колени и закрыла его глаза, которые уже затронула безжизненная пелена. Слез не было. Была какая-то пустота, наклонившись, я поцеловала своего мужа в последний раз, ощутив во рту солоноватый привкус крови, своей или его, мне было безразлично.
— Сука! Почему ты так несправедлив ко мне! — я подняла голову и закричала. — Я ненавижу тебя! Что я тебе сделала, что ты второй раз отбираешь то, что мне дорого?! Мир, родителей, любимых! Я ненавижу тебя! — мне было плевать на то, что я проклинала ту сущность, которая занесла меня в этот мир в самый эпицентр мясорубки, на своем родном языке и глядя на то, что я не только выжила, но еще и обрела счастье и покой, преподнесла мне очередную встряску.
Сквозь пелену перед глазами я увидела вездесущего да Винчи, который пытался оторвать меня от тела мужа. Присоединившийся к нему Бордони помог вывести меня за ограждающий Риарио периметр, а прибывающие на защиты паллацо наемники, постепенно начали оттеснять зевак дальше от дома. Охранявшие же до этого тело, накрыли его и переложили на носилки, чтобы убрать с улицы. Скорбь накрыла Форли. Я смотрела на лица всех собравшихся, стараясь увидеть хоть что-то, кроме жалости и боли утраты, но видела только их вперемешку с непониманием. Толпа все прибывала, Леонардо пытался накинуть на меня свою куртку, чтобы скрыть оголенные части тела от зевак, но мне было все равно, и я покорно следовала за ним, даже не спрашивая, куда он меня ведет.
— Дети. — Острая кинжальная боль в груди вернула меня в реальный мир, и я снова бросилась в дом, не слыша, что мне пытаются кричать капитан и артиста.
Я шла медленно, натыкаясь на стены в сторону детской, в которой дети должны были спать. На пороге я увидела тело Чиэры, на одежде которой разливалось красное пятно, перешагнув ее, вошла внутрь, где было неестественно светло. Я нагнулась к няньке и упала на колени, потому что увидела маленькую ручку, которая торчала из-под тела девушки. Одним резким движением, я сдвинула тело Чиэры и на долю секунды замерла, глядя на окровавленное лицо Оттовиано. Отстранённо подумав, что девушка, скорее всего пыталась закрыть ребенка собой, но потом до меня дошло, что этот ребенок — мой сын. Его глаза были открыты и смотрели в потолок чистыми голубыми глазами, в которых даже сейчас отражался страх. Как в тумане, я подняла тело на руки, не понимая, как еще могу дышать от переполнившего меня ужаса. В руке у сына был зажат небольшой нож, который упал на пол в тот момент, когда я подняла своего мальчика на руки. Вся одежда Оттавиано была залита кровью, которая все еще текла из перерезанного горла.
Слабый стон ударил меня сильнее электрического тока, и я резко обернулась, осторожно кладя тело ребенка на пол. Я увидела, что Вианео склонился над кем-то на полу, проводя какие-то манипуляции, сидя спиной к двери. Встать я не могла, поэтому просто поползла в их сторону и остановилась возле Сципиона, которого трясло в каких-то судорогах, а судя по виду доктора он ничем не мог ему помочь.
Я взяла мальчика за руку, и поцеловала в лоб, слезы, наконец-то хлынувшие потоком, заливали глаза, но я никак не могла справиться с собой.
— Мамочка, мне холодно, — прошептал Сципион и, закрыв глаза, закашлялся выталкивая изо рта кровь.
— Тише, мой ангелочек, — я взяла его на руки и прижала к своему телу, качая и баюкая. — Все будет хорошо, мой мальчик, все будет хорошо. Мама с тобой. Мама никогда тебя не бросит.
— Где папа? — приглушенно спросил сын, от чего меня застряло крупной дрожью.
— Папа сейчас к тебе придет, малыш. — Прошептала я, стараясь не закричать и не испугать его. Он впервые назвал меня матерью. Я надеялась, что этот день когда-нибудь наступит. Но не так, только не так. Его судороги усилились, и он замолчал, терпя эту невероятную боль, так и не проронив ни единого звука.
Спустя несколько минут, подергивания ребенка прекратились и ручка, крепко державшая меня, безвольно разжалась.
— Сеньора, — тихо позвал меня Вианео, поднимаясь с пола. Я тряхнула головой, не в силах справиться с собой и отпустить своего мальчика, хотя уже понимала, что все для него закончилось, но продолжала его качать и целовать в заплаканное от боли и страха лицо. В конце концов, я положила тело сына на пол, оглядываясь. Каким выродком нужно быть, что сделать такое с маленькими детьми? Ком снова подступил к горлу, затем я резко встала и огляделась еще раз.
— Где Чезаре и Бьянка? — прохрипела я, глядя пристально на Вианео. Он ничего не ответил, только опустил голову, не поднимая ее до тех пор, пока я не осознала, что именно он имел в виду. — Где они, Вианео! — я сорвалась на крик и подбежала к нему, поднимая его голову и заставляя посмотреть на меня.
— В комнате Ванессы, она пыталась их защитить, но не смогла. Сеньора, — я отшатнулась и как пьяная вышла неуверенно походкой в коридор, оглядываясь по сторонам, и не могла понять, куда мне идти. Я не проснулась под крики и шум. Если бы не вчерашний приступ, то я не выпила бы то, что сделал мне лекарь, и я бы проснулась, обязательно проснулась, ведь всегда чувствовала, когда детям было плохо, даже находясь вдали от них. Я не смогла им помочь, не смогла. Они умирали, а я просто в это время спала! Я не узнавала собственный дом и людей, которые что-то у меня спрашивали. Коридор закружился и пол с потолком поменялись местами, но чертово сознание не собиралась меня покидать, и я, пытаясь подняться, несколько раз падала, не в силах удержать на месте голову. Когда мне это удалось, я наконец поняла куда мне стоит идти. Вианео был рядом и пытался придерживать меня, но я постоянно вырывалась. Не нужна мне их жалость. И помощь. Зачем иметь столько охраны, если в тот момент, когда она будет нужна никого не окажется рядом? Я буквально доползла до комнаты девушки, дверь в которую была просто выломана. Ванессу я увидела первую. Девушка лежала посреди комнаты, с широко распахнутыми глазами, держась за грудь, в которую был всажен арбалетный болт. Бьянка и Чезаре лежали на кровати, держась за руки, плотно прижавшись друг к другу. Такие же болты все еще находились в груди моих детей. Я села на пол возле кровати и дала волю истерике.