— А я почём знаю? Какое вы там крутите… Должность у тебя называется как-то хитро, с фильмом созвучное. Или с кино… Точно, вспомнил! Ты кинолог!
Глава 8
ТЫ КИНОЛОГ! ТЫ КИНОЛОГ!
Пульсировала в голове последняя фраза Нурика, будто он повторял ее снова и снова. Конечно, сосед молчал, щурился и с любопытством наблюдал за мной, будто Миклухо за аборигеном. Хорошо, что Нурик не отличается умом и сообразительностью, как птица Говорун, и не сможет вычислить во мне чужака. Поэтому я не слишком перед ним скрывал обуявшие меня эмоции. Поскреб затылок, побродил задумчиво по комнате, подошел к кровати и сел.
Это что получается?.. Судьба собрала все мои фобии в один флакон — и засунула меня туда же? Теперь я мент и собачник. Что может быть для меня хуже?.. Твою мачеху!
Не лучше ли было сдохнуть? — промелькнула в мозгу гаденькая мысль, но я тут же задавил её на корню.
Нет! Не просто так мне был дан второй шанс. Так не бывает. Если новые жизни загораются, значит, это кому-нибудь нужно… Значит, я должен что-то сделать… Что? Для кого? Зачем?
Вопросов много, но разберемся с этим позже, а сейчас надо с моим родом деятельности порешать. Чай не крепостной — из ментовки и уволиться можно. Завтра же заявление накатаю, или как там у ментов называется? Докладная? Рапорт?.. И — свобода попугаям! Ну, допустим, не так сразу. Сколько сейчас по КЗоТу РСФСР отработать положено? Две недели? Месяц? Да, если даже месяц, как-нибудь сдюжу. Никогда дядя Саша под ментами не ходил и ходить не будет. На том и успокоился.
Я вернулся к шкафу, порылся в карманах кителя и нашел ксиву. Красные корочки, немного пухлые, но одновременно твердые, из текстурного ледерина. Держал двумя пальцами, будто гадость какую ползучую. Раскрыл, осмотрел. Слева — подгрудное фото теперешнего меня в форме лейтенанта милиции, скрепленное оттиском печати, рядом с фотокарточкой, правее, красный герб. Ниже черными чернилами от руки прописан личный номер и дата: «действительно до 28 августа 1980 г.». На правом развороте ксивы вверху печатный текст: «Управление внутренних дел Угледарского облисполкома». А дальше опять прописью: «лейтенант милиции Морозов Александр Александрович».
В строке «состоит в должности» выведено буквами жирными и корявыми: «ИНСПЕКТОР-КИНОЛОГ Зарыбинского ГОВД». Поморщился, поскрипел зубами и стал читать дальше, даже не обратил внимания, что очки для чтения уже не нужны, быстро я привык к своей новой сущности.
То, что было написано в удостоверении ниже, меня почему-то порадовало: «владельцу удостоверения разрешено хранение и ношение огнестрельного оружия».
Волына на кармане — всегда лишний гемор и дополнительный срок, так я считал в той жизни. А тут все законно, чин-чинарём можно со стволом разгуливать. Пистолет лучше, чем прут арматуры, уж мне ли не знать.
Я ухмыльнулся весело, но тут же поймал себя на мысли, а на фига мне здесь ствол? С кем бодаться? Хозяин и Серый в той жизни остались, а тут, тьфу-тьфу, врагов пока не нажил, кроме таинственного Эрика Робертовича. Но этот рыжий с бакенбардами не в счёт. По нему сразу видно, что баклан и даже не мент… Стоп! Меня вдруг осенило. Если сейчас 78-й, то…
Советские пассатижи!
Мои недруги из той жизни сейчас здесь должны быть где-то! И ничего обо мне пока не знают. Пальцы сами похрустели костяшками, будто разминались перед схваткой, но мозг быстро дал стоп-кран разогнавшемуся было составу. Сколько им лет-то сейчас? Тьфу. Полковнику Гурьеву — лет пять-семь, а Серому? Фиг знает, но тот постарше Хозяина. Но тоже сейчас возраста щенячьего, ну максимум раннего комсомольского. Не с детьми же мне биться и вопросы решать! Забыть? Простить?
Можно и забыть пока… вот подрастут — увидим, чья правда будет.
— Слышь, Мороз! — окликнул меня вернувшийся Нурик, он отдал бутылёк коменде и был почему-то весел, очевидно, спрыгнул-таки с дежурства. — А ты чего стоишь и в открытый шкаф пялишься? Трамвай ждешь? Ха-ха!..
На следующий день, в пятницу, утром меня разбудил дребезжащий звон тысячи ржавых колокольчиков и медного таза одновременно. А как еще описать звук железного советского будильника? Надежного и неубиваемого, как Т-34.
Я подскочил и сел на кровати. Подумал, что пожарная тревога приключилась. Бывало, в отряде проводили учебные, но, скинув с себя одеяло с общаговским штампиком, я быстро успокоился — увидел свои почти безволосые ноги с белой кожей, что попка у комсомолки. Фух! Не сон! Я не сплю. Я и правда в прошлом…
Будильник еще с вечера поставил, на работу мне, вроде, к девяти, стрелки сейчас показывают восемь.
Дверь распахнулась, и в комнату вошел Нурик с шипящей чугунной сковородкой. Снаружи она обросла слоями черной «каменной» гари, а внутри аппетитно дымилась яичница с жареной колбасой и луком.
— Проснулся? — сосед постелил на стол газету, а уже потом поставил раскаленную сковородку. — А я нам яишенку забацал.
— Чой-то ты такой добрый и заботливый? — уловил я хитринку в его узких глазах. — Раньше поди никогда меня не угощал?
— Так это ты меня угощаешь.
— Не понял…
— Ты чо, Мороз? Не прошло ещё? Как договаривались, так и делаю. На завтрак ты яйца с колбасой покупаешь, а я жарю.
— Это почему это?
Тот приосанился и погладил себя по плоской груди.
— Лучше меня никто не пожарит. У кого хошь спроси. Это у меня в крови.
— Что, и плов могёшь?
— Да ну тебя с твоими стереотипическими представлениями, — фыркнул Нурлан, забыв, что сам только что говорил про кровь. — Не, только яичницу.
Поразмыслив по дороге в умывальную, я подумал, что договорённость неплоха, не надо с готовкой с утра возиться. А там видно будет.
Смыв сон прохладной водопроводной водой с запахом старых труб, я почистил зубы. Нашарил у себя в тумбочке зубную пасту «Чебурашка». Хм… Она же детская… И сладкая. Надо будет себе мужицкую пасту купить. «Лесная» мне раньше нравилась в Союзе. Язык, правда, щипала.
Сыпанул на сковородку перчика (Нурик напрягся на секунду при виде знакомого пакета, который вчера оказался таким лютым врагом). Яичница действительно на вкус оказалась божественна. Сто лет такой не пробовал. Все дело в докторской? Ведь это еёобжаренные ломтики рыжели в толще белка. Или сосед действительно как-то по особому готовит?
Говорят, в СССР продукты были вкуснее. Согласен, натурального гораздо больше было и примесей меньше, но все же я сейчас такой вкус ощутил, будто кремлевский спецзаказ вкушал. Где-то читал, что в молодости и в детстве человек вкус объемнее ощущает, и все дело в рецепторах вкусовых. Молодые они и не атрофировались еще.
Придавил яичницу крепко заваренным чаем. Его тоже приготовил Ахметов. Подозреваю, что заварка в квадратной пачке с узнаваемым слоном тоже куплена за мой счет. Если так, то в следующий раз будем скидываться. Дармоеда кормить не собираюсь.
После завтрака я повздыхал, поморщился, но стиснул зубы и стал облачаться в форму. При этом старался не смотреть на себя в огромный овал мутного зеркала, что висело на стене.
Когда нацепил на себя весь комплект (брюки, рубашку, китель и галстук на резиночке), все же не удержался и глянул. Вопреки ожиданию, приступа неприязни собственный внешний вид у меня не вызвал. Хоть менты мне не кенты, но сама форма мне очень даже к лицу. Ишь ты… Гладенький, но благодаря погонам мужественный симпатяга в зеркале почесал бровь, и на лице нарисовалось что-то хитрое. Ушлое. Если что, потом можно будет оставить ее себе после увольнения и использовать для всяких «нестандартных» случаев. Нужно думать о будущем! Прозябать как-то не хотелось, а деньги с воздуха в СССР не падают.
Но об этом рано думать. Сначала уволиться нужно.
— Ни фига се, Мороз, — оглядел меня сосед. — Ты на мента так похож стал.
— Так я и есть мент, Нурик. Только заметил?
— Не-е… Раньше ты так не выглядел-на.
— Форму не носил? — с надеждой спросил я.
Не хотелось светить мусорской фурнитурой посередь бела дня на улице. Я уже оттопырил китель, готов был переодеться.
— Да носил, конечно, — махнул сосед рукой, — каждый день носил. Но ты какой-то в ней не такой был. Квёлый, что брынза незрелая. И взгляд не такой. Прямой, как кинжал…
— А сейчас что? Брынза созрела?
— А счас ты на этого похож-на… Как его?.. На участкового Анискина. Фильм смотрел? Только тот старый, а ты щегол. Гы-гы! Слушай, а что? Это всё он?
— Кто?
— Да сон твой!
Я посмотрел на меня так, будто с удовольствием поживился бы не только моей колбасой и заварочкой, но ещё и снами. Я молча хмыкнул, нацепил фуражку, еще раз глянул в зеркало и вышел из комнаты.
До ГОВД пошел пешком. Идти — двадцать минут прогулочным шагом. Граждане на улице почтительно расступались передо мной, девушки украдкой улыбались, а какая-то древняя бабулечка даже перекрестила зачем-то.
Вот и ментовка. Вошел в здание, очутившись в казенном полумраке. Блин. У нас на зоне и то светлее было. Маленькие оконца с двойными деревянными рамами пропускали мало света. Так… Где тут у них увольняются?
— Морозов! — окликнул меня дежурный. Тот самый вчерашний капитан, что на бегемота смахивает. — Тебя начальник потерял.
— Передай ему, что я пришел…
— Офонарел⁈ Мухой к нему! Шутник!
Я не стал спорить, у ментов принято подчиняться, нужно пока спрятать свой характер и притвориться тем, кем был мой предшественник. Где тут на увольнение бумажку написать можно? А, ну точно, у начальника и спрошу заодно.
Поднялся на второй этаж и постучал по пухлой двери. Кожзам обшивки заглушил стук. Не стал перестукивать, потянул за ручку и вошел внутрь.
— Морозов! Где тебя черти носят? Почему опаздываешь? — рявкнул Кулебякин, зло сверкая на меня своей лысиной, растущей прямо ото лба.
Он сидел за столом, обложенный какими-то бумажками. Рядом дымится кружка чая. Я посмотрел на настенные часы.
— Так без пяти девять, гражда… товарищ начальник.
— А планёрка во сколько? — щурился на меня мент.