Мухтар тем временем перестал кидаться на сетку. Снова застыл, гипнотизируя меня взглядом. Мне показалось, что глаза у него выглядят умнее, чем у моего соседа по комнате.
Тем временем планерка явно закончилась, и народ вывалил на внутренний двор. Кто покурить, кто к гаражам, а кто в туалет направился. Похоже, удобств внутри не имелось. А я-то думал, это наша с Бобиками будка.
— Что, Морозов, ссышь внутрь зайти? — услышал я за спиной чей-то глумливый голосок.
Обернулся. Передо мной стоял хлыщеватого вида парень. Похож на наглого партийного мажорчика. Да только форма милицейская не давала этому сходству укрепиться. Не бывает мажорчиков в форме. Но один фиг, глазки у него хитрые, кудри скользкие, волосы цвета перезрелого каштана, и еще эта улыбочка, запоминающаяся такая. Сложенная из тонких губ ниточек — как змея лыбится. Вот-вот яд капнет…
— А ты-то не ссышь?
— Ха, я инспектор розыска, а не собачатник.
— Значит, все-таки ссышь…
— Морозов, на поворотах аккуратнее, можешь не вписаться, — все с той же змеиной улыбочкой проговорил кудрявый.
— Трубецкой! — окликнули его из курилки (две лавки и вкопанное ведро с водой — вот и вся курилка). — Иди сюда, ты что там возле зоопарка торчишь?
Раздался смех, а инспектор уголовного розыска, похлопав меня по плечу, мол, увидимся, свинтил к лавочкам. Там роился народ, что-то обсуждал, над кем-то смеялся. Не надо мной ли?
Ну точно надо мной, косятся, гады, только что пальцем не тычут. Что же ты, Сашок, такое допустил, как тряпка себя вел? Коллектив тебя не уважает, придется исправлять досадное положение.
Тем временем собака оживилась. Появление сразу большого количества людей в тихом дворике ее явно нервировало. Кобель стал с новыми силами кидаться на сетку, перекрыв все звуки дворика басовитым лаем.
Я снова посмотрел на инвентарный номер, потом на улыбающихся ментов в курилке. И в голову пришла подлая мысль. И злая, как этот Мухтар. А если Мухтар куда-нибудь денется, то, получается, я останусь без работы? Уволить меня не могут, а, например, поставят охранять кого-то или… бумажки перебирать. Хм… А это определенно лучше, чем говно чистить. А не выгулять ли мне пёсика? Пусть валит на все четыре стороны. Скажу, что убежал… Да, что скажу, вон сколько свидетелей будет, что он смылся. Судя по поведению, Мухтар диковат, и если его выпустить, рванет прочь со всех своих четырех когтистых лап. Скатертью дорожка. Заодно и тех курильщиков смешливых проучу. Уж больно они на меня косятся, а псина так и рвется к ним. Их хохоточки его явно нервируют. Решено — выпускаю кракена.
Я подошел к дрожащей от ударов сетке. Сдвинул в сторону доску, которой была подперта калитка. Тут же отпрянул в сторону. Бочком, бочком успел отойти на пяток метров, прежде чем псина сообразила (видимо, не часто ее выпускали), что доступ к свободе открыт.
Бух! — Мухтар ударил по чуть приоткрытой калитке. Та с глухим стуком отлетела, освобождая проход.
Зверюга, смесь пантеры с носорогом, выскочила во дворик и ринулась туда, откуда звучали голоса.
Кто-то даже завизжал там. Или среди них была женщина, или фальцетный мужчинка, я не разглядел, не до этого было. Сам торопился уносить ноги, вдруг Баскервиль откушать возжелает, я ведь его так и не покормил с утра.
Псина ломанулась прямиком к курилке. Ментов как ветром сдуло. Не знал я, что люди в не очень удобных кителях и форменных брюках могут бегать почище спортсменов в трусах и майках.
Толпа вся влилась в бокс-гараж и захлопнула за собой дверь, перед самым носом Мухтара.
Только Кудрявый не успел шмыгнуть в укрытие. Он не отличался прытью, по жизни был вальяжен, а при виде опасности просто спрятался в кустах сирени. Но Мухтар молодец, учуял его кудри-барашки. Ату его!
Пес развернулся и бросился прямиком к кусточкам. Гав-гав-гав — громыхал он на всю округу. Я даже видел, что из окна здания кто-то высунулся, по силуэту похожий на начальника.
Кудрявый не выдержал и сиганул прочь из кустов, но уперся в забор. Деревянный, кривой, но высокий и с колючей проволокой по верху. Еще несколько секунд и Мухтар его проглотит. Надеюсь, целиком, вместе с кобурой.
Но Кудрявый в этот момент тоже вспомнил про кобуру. Он опустил руку, выхватил пистолет и привычным движением снял с предохранителя. Следующий сухой щелчок означал, что он, передернув затвор, загнал патрон в ствол и готов палить. Вот блин… я, конечно, не жалую собак, но вовсе не хочу, чтоб псина из-за меня погибла.
Решение пришло спонтанно. Я подхватил обломок доски, которым подпирался вольер, и что есть силы швырнул в Кудрявого. Доска спланировала крайне удачно, благо оперок был недалеко от меня и с глазомером у меня оказался полный порядок. Инспектор угрозыска уже целился в животину. Вот, сука, мог бы и в воздух для начала пальнуть. Но, судя по его выпученным глазам и вставшим дыбом кудрям, он знатно перетрухал, и сейчас не думал, как должен думать мент. Насколько помню, задача любого мента, что СССР-ского милиционера, что послереформного полицейского — в ходе применения огнестрельного оружия причинять вред минимальный или стараться вообще его избежать, даже если перед тобой «кракен».
Доска прошуршала поверх сирени и заехала стрелку прямо в лоб. Бум! Тот свалился в траву подстреленным кабанчиком, выронив табельное. Мухтар прыгнул на врага, но, когда приземлился, тот лежал дохлой тушкой и не дергался — и это, очевидно, на дальнейшую борьбу не воодушевляло. Пёс деловито обнюхал тушку, оросил рядом с ней забор, съел кузнечика, протрусил в сторону и нырнул в какую-то лишь ему видимую дыру. Был пацан, нет пацана…
Между тем двери гаража распахнулись, и оттуда высыпали возмущенные служивые возрастов и званий разных.
— Ты пачэму, Морозов, псину выпустил? — возмущался «джигит» с внешностью Адлеровского торговца фруктами и носом какаду. Даже хохлится, что тот попугай, только сам весь черный, с головы до пят. На руках и груди из-под форменной рубашки шерстинки проглядывают. Горячий мужчина подкрепил свою фразу бурной жестикуляцией, я даже дуновение от его размахиваний почуял.
— Я только калитку приоткрыл, — невинно пожал я плечами, — а пёс ка-ак выскочит! Как выпрыгнет! Чуть меня не сшиб, чесслово, Артур Саркисович.
Оп… А откуда я знаю имя этого… этого инспектора ГАИ лейтенанта Казаряна? Ох… что ж, удачно. И фамилию знаю, и должность. То, что он гаишник — на лбу у него не написано. В этом времени форма у служителей дорог не отличалась от других служб МВД. Гаишника можно было узнать лишь по полосатому жезлу, мотоциклентым крагам и хитрым усам. Ни того, ни другого у Казаряна сейчас не было. Получается, что я как-то выковырял из подсознания информацию, которой владел мой предшественник? Бляха-цокотуха! Или это предшественник волю почуял? А что если он меня вытеснит? Из тела? Ну уж нет, теперь это моя тушка и я буду ее жить.
— Слюшай да э-э-э, — протянул гаишник. — Зачэ-эм в Трубецкого доской кинул?
— Кто в меня кинул⁈ — к нам уже подвалил оперок-инспекторок, потирая на лбу шишку с зрелую сливу.
— Да не в тебя я кидал, — всплеснул я руками, открыто, честно и с душой. — В псину свою. Гляжу, прет как паровоз, вот-вот Антошеньку задавит (блин, и инспектора розыска я тоже знаю, как зовут). Вот и швырнул, но промахнулся малость. Но это ничего… Никто же не пострадал, Мухтар только брючину тебе обделал, а так все обошлось. Да, Антон Львович?
Присутствующие глянули на мокрую штанину Трубецкого и сдавили смешки ладошками, прижатыми к губам.
Оперативник что-то прошипел себе под нос, зыркнул на меня недобрым взглядом и поспешил ретироваться. Оно и понятно, с мокрой брючиной западло ходить. А в помещении так вообще вонять будет.
— Морозов! — из окна второго этажа свесился начальник. — Быстро ко мне в кабинет!
Если кто и мог видеть мои умышленные действия по освобождению пса из «плена», то это Кулебякин. Похоже, мне амба.
Уволит? Жаль, что нет…
Я вошел в кабинет начальника. Даже постучал в дверь.
— Морозов! Ты совсем охренел! — с порога вызверился на меня шеф. — Это что было вообще⁈
— Понимаете, товарищ майор, — я включил режим послушного простачка, даже стараться особо не пришлось, мой предшественник был рохлей, и как-то сейчас само собой все выходило, — я клетку открыл, а она как побежит, как побежит!
— Кто побежит?
— Мухтар.
— Ты дебил, Морозов? Во-первых, Мухтар не она, а он.
— Я имел в виду, что собака…
— Отставить! Во-вторых, не клетка, а вольер. Если собака сбежала, поймаешь, вернешь, иначе из зарплаты ее стоимость балансовую вычтем и выговор влепим. И в-третьих… При чём тут вообще собака? Я тебя не об этом спросил. Какого рожна ты самовольно планерку покинул? Ядрёна сивуха!
Майор еще поорал. Побрызгал слюной — и послал меня в кадры зачем-то.
Я рад был смотаться из его кабинета, бесит он меня, похож на младенца — лысый и все время орёт. И главное, в морду не дашь и перцем не сыпанешь — начальник ведь.
Кабинет отделения кадров оказался тоже на втором этаже. Дверь нараспашку, у раскрытого окна стучала по клавишам пишущей машинки старший лейтенант Вдовина Мария Антиповна.
Увидев меня, она нехотя оторвалась от клавиш. Критически оглядела с головы до ног, будто прицениваясь ко мне, как к мужчине, поморщилась и вздохнула:
— Садись, Морозов, пиши объяснение.
Ее изящный пальчик указал на стул возле еще одного стола, заваленного бумагами. Там явно никто никогда не сидел, стол предназначался для номенклатурного хлама, железного электрического чайника и прочих кабинетных нужностей. И посетителей кадров там размещали ещё, таких как я сейчас. Вдовина была в кабинете одна, единственный кадровик ГОВД. Оно и понятно, отдел Зарыбинской милиции совсем небольшой, как, впрочем, и сам городок.
Я деловито раздвинул кипы бумаг (какие-то представления, характеристики, личные дела сотрудников и прочий мусор) и уселся на скрипучий стул, который был еще крепок, но явно старше меня нынешнего.