— Александр, — на до мной навис криминалист Загоруйко. — Вы почему лежите?
— Валентин, называй меня на «ты», а то я чувствую себя на шестьдесят.
— Хорошо. Попробую. Но лежать нельзя, — авторитетно нацепил он очки (бегал-то без них) и задвинул оправу повыше на прямую, как погон старшины, переносицу.
— Это еще почему? Мне силы восстановить нужно.
— Вставайте и пройдитесь, так вы быстрее восстановитесь. И простите, я воспитан так, что не могу называть малознакомых людей на «ты». Вставайте…
— Уверен? — скосил я усталый взгляд на очкарика. — Что лучше пройтись?
Так-то он заумный и фигни не скажет.
— Конечно, — кивнул тот и стал дальше задвигать: — Во время интенсивного бега сердце активно качает кровь, чтобы обеспечить мышцы кислородом. При резкой остановке может возникнуть гравитационный шок — остро развивающееся патологическое состояние, когда в результате перераспределения крови и действия гравитации основной объем крови сосредотачивается в нижней части тела и…
— Ой, все, все! Встаю, встаю… Спасибо, что просветил.
Минут через пятнадцать-двадцать мужская часть сдающих сгрудилась возле турников. Перекладины на столбиках выстроились в ряд, будто матрешки — от малого до велика.
Сдавали норматив на среднем турнике. Самый большой был, наверное, для великанов. Такие уж высокие турники было принято монтировать на советских стадионах. Но ни разу я не видел, чтобы до них кто-то доставал.
Оказалось, что у меня первая возрастная группа. Это не есть гуд, ведь для молодёжи порог сдачи выше, а это, значит на «зачтено» придётся попотеть — я должен подтянуться целых двенадцать раз.
Спортивные пассатижи! Я пока максимум подтягивался десять раз — так ведь перед этим я обычно не рвал грудью финишных ленточек на двухкилометровке. Десять — это, вроде, немного, но учитывая, что поначалу вообще четыре раза было, то вполне себе. Я до этого вполне собой гордился. Но, оказывается, все одно усилий не достаточно.
И вот я уже ловлю на себе ухмылку Трубецкого. Чует шакал, что я вымотался. Поглядывает то на Купера, то на меня. Антоша, падла, даже не вспотел, но все равно сдал бег. Что же вас связывает с проверяющим? Надо бы справки навести…
— Следующий! — скомандовал Рыбий Глаз, указав на перекладину, от которой только что оторвался следователь Голенищев. Его результат был таков: пять выполненных извилистых подтягиваний, и шестой с дрыгом ногами — не засчитанный.
А следующим был я. Подошел к турнику. Обтер вспотевшие ладони о трико.
Короткий прыжок и… начали!
Глава 22
Хват чуть шире плеч, теперь подтянуть тело вверх, сводя лопатки и максимально задействуя мышцы спины. Лишь только подбородок поднялся чуть выше перекладины — надо энергично опускаться. Руки распрямил. Но лопатки не расслабил, сгруппировал, и получалось, что выиграл несколько сантиметров подъема, который мне не нужно будет преодолевать, как если б я просто обвис.
И без пауз сразу пошло движение вверх, с небольшим рывком, чтобы экономить силы. Напряглось все тело, вплоть до пресса и задницы.
Первые пять раз пошли хорошо. Как по инерции. Шестой и седьмой с напрягом. На восьмом подтягивании — замедлился. Но дожал. Хотелось просто повиснуть и передохнуть. В груди пожар, во рту настоящая Сахара, еще и солнышко разошлось, припекает. Но останавливаться никак нельзя. Я не гимнаст, который может по полчаса висеть просто так. Если повисну — это все одно расход энергии, а батарейку за сегодня я уже знатно посадил.
И снова рывок — девять! И — десять!
Фух! Секундный перерыв. Собираюсь с силами и — р-раз! Тянусь-тянусь! Еще чуть-чуть! Застыл подбородок на уровне перекладины. Вытянул максимально шею и — есть! Одиннадцать!
Но расслабляться рано — уже ясно, что последний раз самый сложный будет. А сил уже нет, есть только воля, злость и желание послать проверяющего в… баню. Спиной чувствую его колкий взгляд рыбьих бесцветных глаз навыкат. И радость Антошеньки ощущаю, слышу, как он злорадно сопит. Уже списал меня, мол, не вывезу двенадцатый. Щас тебе.
Ну и тишина, конечно, гробовая повисла. Только слышно, как ветерок шелестит топольками. И тут раздался крик Михи Баночкина. Он забыл, что хромой, подскочил к зрительской толпе:
— Саня, давай! Жми!
— Давай!
— Последний раз!
— Еще!
Толпа вдруг взорвалась возгласами поддержки. Во дают! Даже не ожидал от них такого участия. Видно, успел какой-никакой авторитет заработать за эти дни.
И легкость посетила. Не волной, а будто свежий ветерок, словно энергетику от коллег подхватил. Собрался с силами и рванул. Застыл на полдороге. До перекладины пять сантиметров осталось!
— Еще, чуть-чуть!
— Ну!
— Морозов! Ядрёна сивуха! Дожимай!
Легкий дрыг ногами, чтобы сорвать мертвую точку. Рывок из последних сил — и зацепился подбородком за турник.
— Молодец! — чуть ли не прыгал Баночкин, но, опомнившись, заохал, припадая на ногу.
А я спрыгнул вниз. Во рту вкус железа, будто после кровавого боя. Коллеги хлопают меня по плечу, кадровичка улыбается, Антошенька зыркает, а проверяющий что-то хмуро помечает в своих писульках, молча, как маньяк.
Я с видом победителя ухожу в закат. На самом деле я поспешил укрыться в школе. Там из водопроводного крана напился воды. Почему-то она показалась самой вкусной водой в мире, будто из школьного водопровода бежал чистейший родник.
На душе тепло и приятно, не потому что сдал, а потому, как поддерживал меня народ. Ведь они сами, в большинстве своем, завалили зачет. Я из немногих, кто сдал все три дисциплины (считая огневую). А они все равно порадовались за меня. Оказывается, менты — не такие уж и плохие люди. А некоторые очень даже симпатичные и меткие…
Расквитавшись со сдачей нормативов, ГОВД расползся на обед. Я пересчитал свои тугрики и решил, что в столовку сегодня не пойду, до зарплаты денег немного осталось, съем лучше банку тушенки с хлебом. Благо тушенки говяжьей был целый ящик у меня под столом. Не знаю, где его Сашок надыбал, может, родители привезли, отец же военный, запросто мог из части через прапора стырить. Но вкус у нее был отменный, как в детстве. Мясо, соль, специи и ничего лишнего.
Я приноровился разогревать ее прямо в банке над парафиновой свечкой. Как только разгребусь с основными делами, быт надо бы служебный обустроить. Примус прикупить, а лучше раздобыть денег (помимо зарплаты) и питаться по-человечески в столовой. Туда я пару раз ходил, мне понравилось. И самое главное, что комплексный обед состоит, естественно, из нескольких блюд, сам такое не приготовишь, а стоит относительно недорого.
Так-с… Какие тут в СССР есть способы дополнительного заработка? Кроме банальной разгрузки вагонов на ум ничего не приходило. Ну и шабашек всяких огородных и приусадебных. Но не для того я надел офицерские погоны, чтобы с алкашиками картошку копать. Тут нужно что-то более глобальное придумать. И желательно легальное, по крайней мере, не слишком уж криминальное. Подумаем, ага…
Я уже приготовился вскрывать банку, когда раздался стук. Что такое? Обычно ко мне никто не стучался. Не принято в сарайку стучаться, а тут вдруг постучались. Хотя и правда — надо к порядку приучать народ. Не буду разрешать без стука входить, хватит с меня сюрпризов.
— Открыто! — крикнул я.
Дощатая дверь распахнулась и пропустила вперед ту самую следачку, что была такая нескладная и не по-женски широкоплечая. На вид уже не молодая, даже в мамки мне нынешнему годится, и глаза по-матерински добрые. На голове тугой узел серых волос, на лице из косметических манипуляций только брови выщипаны тонкими, слишком изогнутыми дугами, отчего она всегда казалась удивленной. Аглая Степановна Простакова — всплыло в памяти. На форменной рубашке погоны капитана. А в руках узелок. Что-то, перевязанное белым платком, как в сказке или в прошлом веке.
— Саша, я вам тут пирожков принесла. Домашних. Есть с ливером, есть с капустой, есть с луком и яйцом. Вы какие больше любите?
Я прокрутил в мозгу череду воспоминаний, как диафильм в фильмоскопе, но не нашел ни одного кадра, который бы рассказывал о наших с ней каких-то взаимоотношениях. Да и когда я привел Серого в кабинет следствия, не помню, чтобы она выказывала ко мне внимание. В чем подвох?
— Я пирожки-то всякие люблю, Аглая Степановна. Но ведь…
— Ну что ты, — улыбнулась она. — Можно просто Аглая. Я вот тебе каждого вида по три штуки отсыплю. Есть куда сложить?
Домашнего я ничего не ел уже лет… Даже не вспомню, сколько. Что в той жизни срок мотал, что в этой на домашние харчи как-то не попал, поэтому без всяких ломаний и с радостью принял пирожки. Сначала пожрём, потом всё выясним.
— А здорово ты сегодня подтягивался, — женщина села рядом за стол, подперла голову рукой и смотрела, как я уплетаю пирожки, запивая бутылкой кефира.
— Угу, — пробубнил я с набитым ртом. — Спасибо за угощенье. Так… Вы что-то хотели, Аглая?
Кусок в горло под её взглядом лез не так чтобы и бодро.
— Нет-нет, кушай, кушай. Я пойду…
Она встала и направилась к выходу. Потом обернулась, покачала головой и еле слышно проговорила (но я услышал):
— Как похож, как похож…
Вздохнула и вышла. А я остался гадать — на кого же я похож? Пирожки теперь пошли неплохо… Половину сразу уничтожил, а вторую повесил в кульке под потолок на гвоздик, чтобы мыши не добрались. Еще раз пожалел, что нет холодильника. Подумал, что не буду я, наверное, ждать своего переселения, а начну на днях уже здесь свою берлогу обустраивать. Потом если что — переехать недолго.
— Плохо, товарищи! — тряс указательным пальцем Кулебякин. — Отвратительно!
Именно с этих слов началась утренняя планерка.
— Больше половины личного состава не сдали нормативы! Вы у меня народное хозяйство пойдете поднимать! Стыдно, товарищи! Главк будет принимать меры…
Последнюю фразу он проговорил уже с грустью, будто прощался со своим креслом.