— Ладно… — чуть улыбнулся я. — Тогда я сам зайду попозже. К Аглае.
— Не надо… — насупился тот. — Так и быть, передам ей все.
— Вот и славно, Авдей Денисович, и сбрей уже эти дурацкие усишки. Ты с ними старше выглядишь. И глупее…
— Я и хочу старше, — еле слышно пробормотал он. — Что бы меня не считали пацаном.
— Перед Аглаей возрастишься?
— Не твое дело, Морозов! — вдруг снова ощетинился следак. — Не мешай работать!
И он снова уперся в печатную машинку, но промазал по клавишам. Тихо выругался в усы, вырвал из каретки листочек, смял его и бросил в мусорное ведро. Да-а-а, тут тебе нет кнопки «отменить».
Нервничает, ревнует… Не буду ему докучать, ему сама жизнь докучает.
Вышел в коридор, там мои бойцы переминались. Я еще раз их проинструктировал, пообещал за «голову» очкарика ведро пива и мешок подлещиков. Велел каждый полдень приходить ко мне в кабинет, вне зависимости от результата поисковых мероприятий. Те радостно согласились. Еще бы… Теперь они работают под прикрытием и ищут опаснейшего преступника, который подозревается в крупных валютных махинациях. Такую легенду я им скормил, про карманника ни слова не сказал. Хотел сказать до кучи, что Интеллигент еще и Кеннеди пришил, но, боюсь, не сработает — не знают они такого деятеля.
А сам пошел к начальнику. Постучал.
— Разрешите? — вошел, не дожидаясь ответа.
Ответа и не последовало, а сразу претензия:
— А! Морозов! Где тебя бесы носят⁈ Весь день тебя ищу!
— Работаем, Петр Петрович, — хмыкнул я и сел на стул, не дожидаясь приглашения.
— Опять собаку купал? Или кашу варил?
— Телевизор заграничной марки «Сони» я вернул. Похитителей отпустил, поставив их на оперативное взаимодействие. Они мне нужны, чтобы Интеллигента опознать.
— Ого… Телевизор нашел?.. — начальство сразу присмирело и передумало меня казнить.
— Да, но гавриков отпустил.
— Да хрен с ними, с гарвиками, — сразу схватился за трубку шеф и стал крутить диск. — Там отказной состряпаем, дело-то не возбуждено. Тянули, как могли… Алло! Митрофан Палыч! Здравствуй, дорогой! Нашли твой телевизор! Ага… да-да-да, можешь приезжать забирать.
Кулебякин зажал динамик трубки ладошкой и прошептал в мою сторону:
— Техника хоть целая?
— Мушка не дрюкалась, — ответил я как есть.
— Чего?
— Целый, конечно.
— Целый, конечно, — убрав ладонь, эхом повторил мои слова майор. — Ага… Все, жду, до встречи. Супруге привет!
Начальник удовлетворенно крякнул и положил трубку.
— Молодец, Морозов, важному человеку помог. Этот телевизор ему из-за границы привезли. Таких только два в городе, у Витьки и у Митрофана Палыча.
— Витька — это прокурор, — задумчиво проговорил я. — А кто такой Митрофан Палыч?
— Важный человек, Морозов, важный… Вот приедет, познакомлю тебя с ним. Ах да… чуть не забыл. Вот…
Майор протянул мне какую-ту отпечатанную писульку со штампиком главка. На самом деле областное УВД не носило приставку «главное», потому как область наша не была велика в размерах и по количеству горрайорганов в совокупности на главк не тянула. Но уж так принято было в Зарыбинске и в соседних районах — называть управление главком.
— Что это? — впился я взглядом в строчки, там что-то явно про меня говорилось.
— В главк тебя вызывают, — вздохнул майор, выудил из-под стола стакан и бутылку виски «Ред лейбл», плеснул без зазрения совести половину стакана, шумно выдохнул и заглотил жидкость без всякой закуски. Взял с тумбочки фуражку, шумно занюхал.
— Зачем?
— На внеочередную аттестацию, ядрён пистон.
— Это еще почему? Я же проходил недавно. При переводе. Расписывался еще за нее у Марии Антиповны.
— Аттестация-то внеочередная… — он тяжко вздохнул и выговорил: — Должность твою сокращают…
— Не понял… Как это — сокращают⁈
— А вот так, Морозов. Сам охренел, ядрёна сивуха! Эх… Чую, это они под меня копают… Через моих лучших сотрудников! — воздел Кулебякин палец кверху.
Глава 25
Кулебякин нахмурился, посмотрел в окно невидящим взглядом, а потом хлопнул по столу кулаком:
— А хрен им! Не уйду на пенсию! И ты оставайся, найдем тебе место в дорнадзоре. Не отдам тебя в область… У нас Казарян — единственный инспектор госавтоинспекции. Нам еще единица положена, все выбить никак не могу. Дожмем область, внесем в штатку изменения, и будешь с палочкой, а не с собакой. Как тебе?
— Не хочу быть гаишником, — замотал я головой, — мне кинологом неплохо. И кому вообще надо сокращать мою должность? И кому надо вас на пенсию подталкивать?
Если только Кулебякина не паранойя одолела, с годами в этом кабинете. Но это всё-таки вряд ли — может, он и с прибабахом, но не упырь.
— Если бы знал, Саша, своими бы руками удавил! — Кулебякин по-богатырски, по-муромски вздернул к потолку кулаки, будто с Соловьем собрался биться прямо в кабинете.
А потом снова вдруг осунулся. Сник, усы в грустную подкову обернулись. Майор плеснул в стакан еще вискаря и протянул мне:
— Бушь?
— На службе не пью…
— Молодец, Морозов, правильно… а то уволю на хрен!.. Ф-ух! — шумно выдохнул он и заглотил выдержанный вискарь, как водку. Залпом и без всяких послевкусий и по нёбу перекатываний.
— Ну, ты это… не сдавайся. На аттестации там не раскисай, может, еще и переубедишь комиссию тебя сокращать.
— А так можно?
Кто их знает, какие у них тут правила на этот счёт. А распинаться за просто так тоже не хотелось бы.
— Нужно, Саша, нужно… Они почему сократить должность хотят? Результатов год не было. А почему не было? А потому что собаки не было и кинолога, должность пустовала.
— Ну там же не дураки сидят, — нахмурился я. — Должны понимать…
— Ха! Молод ты и зелен, Саня! — он вдруг искренне засмеялся, будто я что смешное сказал. — Да в милиции дураков столько же, сколько в любом колхозе. Вот только дураки в погонах — страшнее. Конечно, там, — шеф ткнул пальцем в потолок, — уже все решили. Но ты не сдавайся. Погрызись напоследок.
— Это я запросто. А вообще, вы скажите честно, есть смысл или бесполезно? — задумался я.
— Бесполезно — это когда на крышку гроба монетки бросают. Все прочее можно поправить. Сходи к Антиповне, она тебя научит, что там нужно говорить.
Я не сдержался и улыбнулся — это-то проще простого. Вышел из кабинета и прежде, чем направиться в кадры, заскочил в кабинет криминалиста.
— Приветствую бойца невидимого фронта! — с порога воскликнул я, пока Валентин всё пялился в микроскоп.
Его кабинет был самый интересный из всех, которые я видел. Смесь лаборатории безумного профессора и конурки мента. Повсюду гипсовые слепки следов, фотки, дактилокарты, какие-то пробирки, порошки. Жидкости. Еще из кабинета выходила темнушка-закуток. Там Валентин, похоже, проявлял пленку и печатал фотографии.
— Здравствуйте, Александр, — отозвался он со свойственным ему спокойствием, не отрывая глаз от окуляров.
— Слушай, Валёк, размножь мне эту фотку, — я положил на стол перед ним фотокарточку, которую принес Эрик Робертович. — Только вот эту подозрительную рожу сделай в фас покрупнее, а остальное обрежь.
— Подозреваемый?
— Типа того. Десяток наклепай, пожалуйста.
Но тот вдруг покачал головой.
— Фотобумаги мало, — пояснил он. — Кончается. Нужно разрешение начальника получить.
— Ладно… Сделай пять штук и обойдемся без разрешения.
— Хорошо. Заходите через час-полтора.
— Спасибо.
Я собрался уходить, когда зазвонил телефон. Я думал, что в отделе было всего четыре телефона (не считая дежурки): у начальника, в угро, в следствии и в кадрах. Оказывается, еще и у эксперта. Что ж… Похоже, криминалисты в МВД считаются этакой белой костью. Интеллигенция в погонах, блин…
Валёк взял трубку. Говорил спокойно, но с легкой ноткой раздражения. В первый раз я видел, что он немного кипятится.
— Да мама, я покушал. Да, кефир выпил… Задерживаться не буду. Нет, я еще работаю…
Интересно, а Валентин женат или с мамой живет? В СССР принято было жить с родителями (с бабушками, дедушками и другими родичами). Квартирный вопрос никто не отменял. Но… сын живет с мамой и мама живет у сына — это две большие разницы для характеристики мужчины.
Я вышел из кабинета с красным фонарем (он висел у Валька перед темнушкой и был явно приспособлен для фотопечати) и направился в кадры.
Там нагло и легкомысленно ошивался Трубецкой. На столе у Марии Антиповны беленьким и желтеньким светились свежие ромашки. Цветочки вставлены в бутылку из-под кефира с водой. Антошенька что-то ворковал, и даже лицо у него было в этот момент не такое гадкое, а почти светлое, и мне показалось, что доброе…
Но при виде меня физия эта вмиг поменялась. Как поменялось и выражение лица Марии. Она перестала улыбаться Антону, а направила уже более сдержанную улыбку мне.
— Привет! — кивнул я старлейке, а Трубецкому сказал. — Антон Львович, там заявление по краже пришли писать. Сходи, прими…
— Пусть дежурный принимает, — огрызнулся тот.
— Баночкин сказал, что только ты можешь грамотно по такому делу все оформить. Тебе же потом и заниматься. И потом… ты к поросятам ближе, чем он.
— Хи-хи, — не сдержалась кадровичка.
— Да пошел ты, — прошипел инспектор угро.
Но всё-таки вышел.
— Хорошие цветочки, — кивнул я на ромашки.
— Поклонники дарят, — многозначительно улыбнулась Мария, явно пытаясь вызвать у меня чувства ревностные.
— Трубецкой мог бы и купить нормальных цветочков, а не с клумбы надрать.
— Ага… Дождешься от него… Это не он. Думаешь, у меня не может быть других поклонников, кроме Антона?
— Конечно, может. Я, например. Но сейчас я по делу…
— Саша, одно из главных правил в нашей работе — всех премий не заработаешь, всех дел не раскроешь, — Вдовина уже шла к двери, заперла ее на щеколду и подпорхнула ко мне, расстегивая свою форменную рубашку. — Потом про дела, а сейчас настоящим делом займемся…