— Ну да… — развел тот руками. — Найду, ухи пообрываю и в милицию сдам.
— Ухи?
— Нет, вора…
— А почему вы думаете, что вор был один? — впился я в него взглядом.
— Ну как же? Чтобы мотор утащить, одного мужика достаточно. И вон ещё ж — следы я нашел, видите, вдавленные — от кирзачей, по берегу идут аккурат в сторону города. Как пить дать, свежие, к бабке не ходи, вора это. Вчерась вечером их еще не было.
— Следы? — оживился криминалист Загоруйко, оторвав от глаза фотоаппарат. — Какие следы? Где?
— Так, товарищи! — поднял я руку. — К следам не подходить!
Я опередил эксперта и первым приблизился к следовой дорожке, что действительно тянулась вдоль берега в сторону города и терялась в траве.
— А то затопчете…
— Да, да, — поддержал меня Валентин. — Сначала собака пускай занюхает, потом я сфотографирую и слепок гипсовый залью.
— Я же говорю! — махал руками потерпевший по фамилии Ткачук (мужик вида рабочего, не слишком умный, но зато внешне слишком уж дельный). — Евоные это следы, ворюги того! Аккурат от моей лодки идут и во-он туды! В город. У-у, сволота, ворье… Поймал бы — ухайдакал! Такой «Вихрь», такой «Вихрь» был…
Мы с Загоруйко внимательно осмотрели следы. Размер — примерно 43–44.
— А с чего вы взяли, что это кирзовые сапоги? — спросил Валентин. — Рисунка подошвы нет, не отобразился. По форме, конечно, похожи, но…
— Не резиновые это, точно, — снова замахал руками Ткачук, он был огромный и напоминал ветряную мельницу в рыбацком плаще. Я посмотрел на небо. Несмотря на начинающуюся жару, мужик был довольно тепло одет.
— Ну не знаю… — пожал плечами Валентин. — Надо с каталогом гостовских подошв сравнить, посмотреть размерные характеристики подметки, каблучной и промежуточной частей подошв. Я так, навскидку не могу сказать, что это кирзовые сапоги.
— Я вам и без вскидки и без каталогов всяких скажу, что кирзачи енто! Все у нас в них ходют… Их на работе выдают.
Не удивительно, что все в них «ходют». Русское изобретение, доработанное советскими химиками для нужд солдат ВОВ — кирзовые сапоги, сейчас годились почти для всех работ. Потому что выдержат что жару, что мороз. А ведь это ткань, только каучуком пропитанная.
Но мне, а тем более Мухтару, было без разницы, юфть это или кирза. Нам самое главное, что следы эти являются носителем запаха человека.
Я подвел пса к цепочке следов и отдал привычную уже команду:
— Нюхай, нюхай…
Мухтар навострил уши, пригнул морду к земле, даже почти коснулся почвы носом, потянул ноздрями воздух. Один раз, другой, чуть тряхнул мордой, потом «затянулся» в третий раз и затрусил вдоль отпечатков. Я за ним, держа длинный поводок.
Мухтар добрался до того места, где следы оборвались. Им перегораживала путь травянистая растительность. Местами примятая и истоптанная настолько, что уже не разобрать, вчера это натоптали или на прошлой неделе.
Все с интересом наблюдали за нами. Весь состав опергруппы, Ткачук и двое понятых с удочками, которых мы выловили тут же на бережке.
Мухтар остановился. Снова поводил носом. Вокруг тишина, все внимание на нас, только слышно, как авторучка Голенищева по бумаге шуршит. А Мухтар стоит, нюхает.
— Ну все, — всплеснул руками Ткачук. — След потерял! Эх! Японский карикатурист! Там натоптано, как на базаре, вот и потерял! Это же тропка в город. Эх… Думал, раз собака приехала с милицией, так быстро найдете мотор, но нет… видать, новый придется покупать… — он повернулся к понятым, которые оказались его знакомыми. — Глядите, мужики! Как Лешка Ткачук без рыбалки и сенокоса теперь остался. Это когда же еще я накоплю на новый? Только к следующему лету… Что за жи-ись пошла?..
— Не переживайте, гражданин, — ухмыльнулся Трубецкой. — На новый год у деда Мороза попросите мотор. Мы, конечно, будем тоже искать ваш двигатель, днем и ночью, не покладая рук, но я вам сразу хочу сказать, что чудес не бывает. А пёс у нас, как видите, действительно след потерял, но это все вина кинолога. Не сумел собаку направить должным образом…
— Антон Львович, — зыркнул я на оперативника, — шёл бы ты… подворовый обход делать прилегающих домов и возможных свидетелей устанавливать. А вы, гражданин Ткачик, оставьте ваши причитания для своей бабушки или супружницы, или не знаю, кому вы там обычно жалитесь.
— Я не Ткачик, — обиженно пробурчал терпила. — У меня фамилия на «чук» заканчивается…
— Да хоть на «Гек». Не мешайте работать, гражданин, и не машите руками, ветер не создавайте. А на собаку не наговаривайте. Предупреждаю — пес все понимает и куснуть может, но свое дело он знает.
Проговорил я это твердо и холодно. Терпила вмиг заткнулся и руки за спину даже спрятал, отодвинулся чуть подальше от Мухтара на всякий случай, хотя мы и так были на удалении. А Трубецкой скривился, что-то пробурчал себе под нос, но во всеуслышание больше ничего не сказал.
И Мухтар, будто в подтверждение моих слов, тут же мелко, но резво побежал дальше по заросшей тропке, потом вдруг резко развернулся и направился в совершенно другую, противоположную сторону.
— Ну вот… — тихо вздохнул «Чук», косясь на меня и на собаку. — Я же говорил, след потерял… Ох…
Я, признаться, тоже было подумал, что Мухтарка чудит. Ведь тропинка вела на дорогу, а дорога — в город. Логично же, что с берега реки мотор потащат в город. Думал, он доведет меня до грунтовки, а там уже только след оборвется, ведь тащить на горбушке «Вихря» никто не будет. Скорее всего, погрузили в транспорт, даже мотоцикл с коляской подойдет, да и увезли в городские дали.
Но пёс резко развернулся и уверенно тянул меня в другом направлении. Обратно на берег реки, чуть дальше, туда, где на более обрывистом побережье расположились усадьбы с деревянными домами не первой степени свежести. Этакий островок частной собственности, которая официально в СССР называлась индивидуальной или личной собственностью. Ведь всё частное всячески отвергалось. Дома разрешалось иметь в личном пользовании, но, конечно, с ограничениями — не более одного дома на человека, жилищный кодекс на это четко указывал.
Я только вздохнул на бегу. Сколько ж кодексов в моей головушке.
— Куда это вы, товарищ инспектор? — бежал за нами потерпевший. — Там рыбаки живут, и я.
— А что, рыбаки разве не могли двигатель спереть? — через плечо бросил я, поспевая за Мухтаром.
— Да не-е-е! У нас каждый с детства друг друга знает, мы тута своим околотком живем, не могли мужики мотор стянуть, не могли. Япона-маковка…
— Разберемся, — ответил я. — И не бегите вперед собаки, гражданин Ткачук, мне ваше рвение непонятно… Не бегите, говорю. Стоять, сказал!
И только когда я рявкнул, Ткачук остановился, глупо улыбаясь и пожимая плечами. Я же пошел за Мухтаром дальше, ветерок за спиной донес еле слышное бормотание потерпевшего, мол, что объяснять молодому, ему не понять.
Тем временем Мухтар встал возле ворот одного из домов. Калитка прикрыта на вертушку, за изгородью просматривается участок с небольшим домом, гаражом, баней и какими-то непонятными клетушками-навесами. Стандартный набор жителя городской окраины.
— Хозяева! — покричал я через калитку. — Есть кто дома?
— Так это мой дом-то, — запыхтел сзади потерпевший. — Говорю же, ошибся ваш барбос, не туда привел. Видно, унюхал движок и пошел по запаху. Ведь «Вихрь» я всегда раньше отсюда на речку таскал. Вот и вышла оказия.
Сзади уже подоспели понятые и остальная группа. Трубецкой торжествующе лыбился, празднуя мой провал, участковый сочувственно смотрел на пса: мол, бывает, дружище. А понятые о чем-то переговаривались, пожимая плечами и сдерживая улыбки.
Не было только с нами следака, что строчил протокол на месте хищения, и Загоруйко, который до этого марш-броска уже лил гипсовый слепок со следа, предварительно выложив на первый слой заливки каркас из сломанных тонких веточек.
— Ваш, говорите, дом? — вскинул я бровь на Ткачука. — Ну, так открывайте…
— Это самое… А зачем? Я же говорю, товарищ лейтенант, я тут живу. Это же и…
Он снова норовил встать перед Мухтаром, хотя тот давно остановился, вытянувшись.
— Кто-то есть дома? — оборвал я несвязные сопения потерпевшего.
— Нет никого… Жена на работе, дети выросли.
Но дверку нам открывать он что-то не бежал. Ну, ничего. Не трамвай, объедем.
— Отлично, — строго продолжил я, — отойдите в сторонку и не мешайте.
Я повернул вертушку, приоткрыл калитку и впустил Мухтара. Сам остался за воротами. Такой поступок не будет незаконным проникновением, к собаке кодекс не примеришь. Что-то с мужиком не так, не хочет он меня впускать, и оснований, вроде, у меня нет это требовать. Трубецкой, в теории, мог бы мне помочь — но, конечно, помалкивал ехидненько. Можно, конечно, надавить, убедить и прочее, но так проще — Мухтарчик ныркнул, и дальше уже вскрываемся.
— Гав! Гав! Гав! — громко отозвался Мухтар из-за какого-то навеса, морда его просунулась за брезентуху, а круп торчал на улицу. Хвост покачивался из стороны в сторону, подавая сигнал, что все, хозяин, я нашел, что мы искали.
Нормальненько вскрылись, не прогадал я со ставкой…
— Уберите собаку! — завопил вдруг потерпевший. — Там утятки у меня!
— Врешь, — я схватил его за грудки и резко притянул к себе. — Там твой мотор лежит, зачем соврал, что его украли?
— Так это… — опустил глаза Ткачук и как-то сразу обмяк, даже руки отвисли, — простите… Я это… Надо было так… Ох, япона-матрёна… Что будет-то? Вы теперича меня того, за ложный вызов — штраф? Да?
— Погоди, Никитич… — один из понятых тряс бамбуковой удочкой, как мечом перед битвой. — Ты сбрехал, что ль? У меня ведь тоже давеча движок тиснули, только не заявлял я. Признаться, я даже на тебя грешил сдуру. А ты-то чего сбрехал?
— Так-э. У многих тут моторы поворовали в последнее время, ага, — закивал второй понятой.
Он тоже был из местных и явно при лодке.
— Антон Львович, — выцепил я взглядом оперативника, который вдруг поспешил притвориться де