— Пока, друг, не скучай, надеюсь, еще увидимся, — я обнял пса.
Тот, почуяв неладное, постарался лизнуть меня в нос, я не стал противиться и отворачиваться, дал ему проявить прощальную ласку. Такое ощущение, что он понял все, знал, что надо мной нависла опасность.
— Серый будет тебя выгуливать, — чесал я Мухтара за ухом, а потом поочерёдно оттягивал каждое ухо плавным движением, он обожал такой собачий массаж ушей и щурился от удовольствия. — Но с работой пока придется завязать. Бывай…
Я вышел из вольера и запер на засов дверь, повернулся и зашагал прочь. Быстрым шагом и не оглядываясь, иначе бы не выдержал и непременно забрал бы Мухтара с собой. Но нет, нельзя… Человека тяжело найти даже в небольшом городке, а человека с собакой отыскать гораздо легче. Зашагал еще быстрее, чуть ли не бегом, когда услышал за спиной жалобное поскуливание.
По улице я прямиком направился в общагу. Там наверняка меня ждут, но что-то мне подсказывало, что для полноты картины мне обязательно необходимо туда наведаться. Пусть тайно, пусть «ползком», но я должен туда проникнуть.
Я подошел к зданию общаги со стороны стадиона, как запоздалый гуляка. Руки в брюки, иду, по сторонам поплевываю. Обычный беспечный парнишка, шагает и, что называется, пинает балду. А сам приглядывался, крутил головой и наблюдал, подмечал.
Никаких посторонних машин перед крыльцом общежития я не увидел. Впрочем, и местных машин было всего три на общагу — наши люди в булочную на машинах не ездят. Никакой милиции и никаких незнакомых людей тоже не было.
Все так же на лавке возле вкопанного уличного стола под раскидистым деревом, укрывшись от посторонних глаз, звонко щелкали костяшками домино и потягивали пивко работяги с мясокомбината.
Я осмотрелся. Верка с моего этажа собирает белье с уличной сушилки. Молодая парочка, что недавно заселилась, все так же, держась за ручки, куда-то намылилась. Расфуфыренные, в джинсах, парень с гривой, что у мерина, и с гитарой на плече. В общем, тихая-мирная общажная жизнь текла своим чередом и не знала, что Морозов теперь не в ее спокойном потоке, а попал в водоворот.
Нужно вызвать Нурика. Я поднял маленький камешек с ноготок размером, намереваясь его швырнуть в окошко первого этажа, туда, где моя комната. Наверняка соседа уже приходили спрашивать Ахметов меня не сдаст, а если бы и сдал, то сдавать-то нечего. Он ничего не знает, да и я ничего не сделал.
Я уже хотел было выйти из кустов и подойти ближе, как мой глаз зацепился за мясокомбинатников, что резались в домино, сдабривая игру янтарным напитком из трехлитровых банок.
Что не так? Ага… Не все они наши. Я пригляделся. Ну точно — один хмырь небритой наружности и с фингалом под глазом не из нашей общаги, вроде. Во всяком случае, я его не припомню. Может, алкаш прибился к мужикам пиво похлебать и в доминошку порезаться? Очень похоже на то. Так? Да не так…
Я подкрался ближе, заросли стриженного вяза в роли изгороди на газоне мне очень помогли. Стал смотреть. Хмырь этот слишком уж гладок для алкашика. Небритость есть, да, но кожа на морде не как у кирзы, а жилки красные и сосудистые на носу и вовсе отсутствуют. Мешки под глазами? Нету их. Морщины от разгульной жизни — таких тоже не имеется. Ну и стрижка — вроде лохматый, но отнюдь не заросший, значит, просто волосы взъерошил, а парикмахерскую-то посещал недавно.
Еще — важная деталь. Наколка на кисти виднеется. Парашют и буквы какие-то — скорее всего, ВДВ или что-то в этом духе. Десантник в прошлом, получается. А фингал? А что фингал, его и нарисовать можно. Даже я без всякого грима это сделать смогу. Для этого нужна алюминиевая пуговица от советской школьной формы и школьный мел. Мажем пуговицу мелом (она шершавая) — да и водим круговыми движениями пуговкой под глазом. Синюшный окрас мел с алюминием дают именно при трении о кожу. Синяк получается очень достоверным. Получается, это засланный казачок. Караулит меня, что ему еще тут делать.
Между тем, Верка развесила белье и, сотрясая грудями в через тонкий ситцевый халат и с тазом под мышкой, направилась к крыльцу. Я ретировался в кусты и оттуда и пошел к ней наперерез.
— Привет, — вышел я из кустов.
Но встал так, чтобы от доминошников меня не видно было.
— Ой, мама! Саша! Тьфу, напугал.
— Тише, тише… Верунчик, у меня к тебе просьба.
— Опять постирать? Ну давай, по прошлой таксе. Только колбасу можешь копченую, а не вареную достать?
— Да нет, все проще… Вон видишь мужичков?
— Петровича со своей бандой мясников? Конечно, опять газон обоссут, как стемнеет. В милицию на них надо писать, или в стенгазете нарисовать и вывесить. Ой, а ты же с милиции? Скажи им, чтобы удобрения свои попридержали, а?
— Скажу, только баш на баш. Ты мне поможешь, и я их проинструктирую, проведу профилактическую беседу, так сказать.
— А что делать-то? — Верка подбоченилась пустым тазом и лихо сдула выбившуюся из-под косынки прядь со лба. Смотрела на меня с любопытством молодой девушки, хотя у самой уже дети почти взрослые, кот старый и муж лысый.
— Подойди к ним и скажи, мол, так и так, мужики, не знаете, что с Санькой Морозовым приключилось? Дескать, сейчас его видела, он с той стороны общаги из окна вылез, прям из уборной первого этажа. Нет, чтобы через дверь выйти, как все люди, а он через окна лазает. А меня увидел, так вообще сиганул. Побежал в сторону остановки общежитской. Поняла?
— Ага, — Верка озадаченно нахмурилась, прядка, воспользовавшись ее растерянностью, снова налипла на лоб хозяйке. — А чаво это такое ты выдумал? Зачем это?
— Короче, долго объяснять. Это я поспорил. Так надо… Сделаешь?
— Ну если надо, — Верка пожала мясистыми плечами, перехватила эмалированный тазик и направилась к мужикам.
О чем-то им стала рассказывать, надеюсь, все запомнила, что я говорил, и вещала правильно. Присутствующие реагировали вяло на ее слова, а больше заинтересовались ее декольте. Мячики на груди пытались выбраться из уже тесного халата. Мясоделы пасли в вырезе халата свои бесстыжие взгляды. Все, кроме одного — того небритого с фингалом. Когда Верка закончила свой рассказ, хмырь вдруг вскочил как ужаленный и понесся в сторону остановки, оставив на глазах изумленных мужиков пивную кружку, еще наполовину полную, недоеденного вяленого леща и недоигранную партию в домино. Кощунство из кощунств. Я заметил, как он на ходу рефлекторно схватился на миг за пояс правой рукой, за то место, где висит обычно кобура. Пистолета у него не было, а навык был. Не к добру…
Беги, Форест, беги, — проводил я взглядом десантника. Дядю Сашу хотел нахрапом взять, дешевым маскарадом? Не выйдет.
Я подождал еще минут пять и после преспокойненько вошел в общагу.
— Морозов! — коменда аж выскочила из своей вахтенной загородки и кинулась ко мне навстречу. — Ты откуда такой красивый, что за дела происходят вообще?
— Ты о чем, Василина Егоровна?
— Скажи мне, Саша, почему я должна докладывать в милицию о факте твоего появления в вверенном мне учреждении?
— А-а… ты про это? Учения у нас такие, Василина Егоровна. Я в роли беглого преступника, скрываюсь, прячусь, как взаправду. Отрабатываем практические навыки задержания в условиях города. План-перехват называется, подъем по тревоге личного состава и все такое, вам, гражданским, неинтересное.
— Учения?.. Фух, блин! Кошки-матрёшки! Камень снял прям с души. Я уж было подумала, что тебя того… Это самое… За грешки прижали.
— Ну что ты, грешки у меня конечно, имеются, у кого их нет. Но не такие они, чтобы за них меня «раскулачивать» и как волка загонять.
— Так, а мне-то что делать? У меня четкие указания — как появится жилец Морозов из тринадцатой комнаты, звонить сразу в область. Я же в ваших учениях не участвую. Вернее, участвую, но не должна знать, что это учения… Так? Что делать прикажешь, дорогой мой Морозов?
— Сделаем вот как… я же бандит?
— Ну?
— Я пришел в общагу, увидел тебя сидящей на вахте и принял меры, чтобы никто меня не смог сдать. Обезвредил, так сказать, возможного свидетеля.
— Какие-такие меры? Убил, что ли? Не надо меня убивать, Морозов, даже понарошку… кошки, дохлые матрёшки!
— Ну зачем же сразу убил? Так, связал, в комнату утащил, кляп в рот сунул и…
— И снасильничал? — глаза комендантши блеснули.
— Как тебе будет угодно, в учениях все можно. Это же учения.
— Связанную снасильничал? — не унималась Егоровна.
— Мне без разницы.
— Ну, давай связанную. Что тебе, жалко, что ли?
— Хорошо. Получается, что после этого ты не смогла позвонить милицию.
— Ну конечно, — произнесла Василина Егоровна. — Я же связанная была, еще и уснула потом…
— Вот и договорились, я пошел.
— Пока, Морозов, Нурику привет, скажи, чтобы зашел.
Я поднял бровь.
— А он к тебе не заходит?
— Редко, — вздохнула женщина, — пару раз в день всего.
После моего «нападения» комендантша окончательно разоткровенничалась. Я улыбнулся, а про себя подумал — всем бы так редко… Прошел по коридору, вот и моя комната номер тринадцать на первом этаже. Толкнул дверь — заперто. Нурика нет дома? Достал ключ, поковырял им в скважине, и дверь неожиданно распахнулась.
В проеме стоял Нурик с глазами круглее, чем у лемура.
— Мороз⁈ Ты?..
— Я быстренько прошмыгнул внутрь:
— Нет, Папа Римский. Забыл, как я выгляжу? Чего спрашиваешь?
— Прости, Мороз, тут такое дело-на… — Ахметов повесил голову.
— Чего? Выкладывай. Василину разлюбил? И не знаешь, как ей сказать?
— Да с Васькой у нас все пучком, по два раза на дню кровать ломаем, сетка уже растянулась до самого пола… Тут другое…
— Ой, да говори уже. Вот этот твой взгляд совестливого конокрада мне совсем мне нравится.
— Э-э, ты чо-о?.. Казахи коней не воруют, они их едят сразу.
— Быстро рассказал, в чем дело! — гаркнул я.
— Я хуже конокрада, Мороз… Я… предатель. Я тебя сдал.
— Вот даже как. Ну, признание облегчает участь, рассказывай.