на стройке в шпионов и разведчиков закаляли характер, не то что современные онлайн-игрушки. Я вдруг вспомнил себя в их возрасте, таким же был… Мы играли с огнем, палками, железками, ножичками, самодельными дротиками, луками и рогатками. Взрывали карбид, бомбочки из магния, испытывали пугачи. Прыгали с идущих поездов, цеплялись за автобусы зимой. Родители этого не знали, а у нас было волшебное спасительное средство — подорожник. Он лечил всё — от ожогов до порезов. До сих пор непонятно, как мы благополучно доживали до взрослого состояния.
Женька спасен, но теперь возникла другая проблема. Он с одной ногой, а я с одной рукой. И это значит только одно — я его на себе не утащу через лес. Петька один из нас троих здоровый, но не Геракл, мал еще… Нужно вызвать помощь, чтобы эвакуировать Гребешкова.
Оставить их здесь с Петькой, а самому двинуть в лагерь за помощью? Идея так себе, уж очень мы далеко от всех поисковых групп. Опасаюсь их в глуши одних оставлять, ведь не смогут же на месте сидеть.
Тогда я придумал кое что получше.
Глава 7
Я вернулся к речке. На берегу нашел два подходящих камня и принялся швырять, стараясь одним попасть в другой. Не с первого раза, но получилось — один камень раскололся надвое и поблёскивал теперь острой гранью. Я подобрал его и вернулся к яме. Снял с березы кусок бересты, велел его держать пацанам и здоровой рукой нацарапал записку на податливом материале. Совсем как в старину.
Свернул послание в трубочку, вытащил шнурок из ботинка и привязал получившийся свиток к ошейнику Мухтара. Теперь самое главное — чтобы пес понял, что пойдет с важным донесением, но без меня.
— Домой! Иди! Где дом? — скомандовал я, направляя его не домой в ГОВД, а в обратный путь. Должен сообразить, что путь домой лежит через палаточный лагерь.
Мухтар было рванул, но, пробежав десяток метров, обернулся на меня и замер, навострив уши. Призывно гавкнул, мол, что встал, беги за мной, хозяин!
— Нет, — показал я жестами. — Ты один… Приведи людей. Не понял? Кулебякин, ядрена сивуха который! Крикливый такой! Любит из окна кабинета орать, помнишь? В погребе ты его еще нашел. Домой! Ну!
И Мухтар понял. Говорят, у овчарок интеллект ребенка — правда это или нет, никто доподлинно не знает, но мой пёс точно умом не обделен. Нырнул в чащу и скрылся.
Что ж… Без обузы в виде поводка и людей он доберется быстро. Оставалось ждать. Можно и передохнуть, а то рука разнылась.
Помощь пришла через три часа. Ресурсов не пожалели — прибыло отделение солдатиков с носилками и с моим псом. И к позднему вечеру мы все были в лагере.
— Женя! — вскрикнула какая-то заплаканная женщина и кинулась к спасенному.
— Мама! — пацаненок слез с носилок и поскакал к ней на одной ноге; на второй красовалась тугая повязка.
К ним подскочил еще мужчина, явно отец пионера. Он покраснел и тоже прослезился. После радостного воссоединения парнишку увели к машине скорой помощи, что дежурила здесь, а отец подошел ко мне.
Это был мужчина средних лет в туфлях и костюме — не самой лучшей одежде для леса. Туфли его запылились, а брюки собрали тьму колючек.
— Спасибо, спасибо вам, — тряс он мою руку, будто хотел выдернуть.
Спасибо, за гипс не взялся — в его состоянии всё было возможно.
— Это наша работа, — кивнул я.
— Не скажите… Вы на больничном, и все же откликнулись. Я ваш должник. Меня Семен зовут. Семен Афанасьевич. Но для вас просто Семен…
— Александр.
— Я знаю. Если что-то нужно будет, обращайтесь. Вот мой рабочий и домашний телефон.
Он протянул простенькую визитку. Сейчас редко у кого вообще водятся визитки, а у Гребешкова-старшего были. Я мельком прочитал, что он какой-то там главный инженер, сунул в карман на автомате, поблагодарил, не собираясь придавать значение его словам насчет «обращайтесь». Не за плюшки же я спас пионера.
— Вы не представляете, что вы для нас сделали, — инженер трясущимися руками закурил, предложив и мне.
Но я отказался, а про себя отметил, что сигаретки-то недешевые. Не простой инженер.
— Вы лучше Жене сильно дорогие вещи не покупайте, — посоветовал я. — На него сверстники косо смотрят, думают, что выпендривается.
Но тот махнул рукой.
— Да это не я… Это дядька его баловал. А теперь его нет… У нас недавно в семье произошло горе. Ух, навалилось разом. А тут еще Женька, шельмец, пропал…
Рука отца сжалась, будто схватила ремень, но, сделав затяжку, он разжал пальцы. Я стоял и слушал — сейчас для него выговориться было лучше всего.
— Что случилось?
— Брат мой погиб… Родной дядька Женьки… Они друг в друге души не чаяли…
— Сочувствую…
— И убийцу до сих пор не нашли, представляете? Вот если бы в области работали такие сотрудники, как вы, уверен, что этот гад уже был бы за решеткой.
— Убили? — уточнил я.
Не просто для продолжения разговора, а уже из профессионального интереса.
— Ножом в собственной квартире прирезали, — хмуро пояснил тот. — Ни свидетелей, ни подозреваемых. Кому он мог помешать? Журналист. Правда, видный журналист, а в прошлом так вообще международник. Из-за границы не вылезал, а потом на него анонимку накатали. Проверку провели, нарушения не подтвердились, но на Родину его вернули. Знаете, как у нас бывает? На всякий случай… Вот он теперь в родном Угледарске трудился, в местной газете, но и этого мало — кто-то забрал его жизнь…
Инженер скрипнул зубами и стал прикуривать вторую подряд сигарету.
Этот случай заинтересовал. Я не сразу сообразил почему, но решил узнать подробности. После того, как понял, что мент во мне берёт верх, я вообще своё любопытство в узде не слишком держал — пусть работает, всё в дело пойдёт.
— А как его убили? Извиняюсь за прямой вопрос, не из любопытства интересуюсь, а как сотрудник.
Семён Афанасьевич горестно покачал головой.
— Куча ножевых по всему телу, изрешетил его маньяк.
— Вот как? — удивился я, вспомнив, что нашего местного писателя прирезали именно так, причём в собственной квартире. — А почему вы считаете, что маньяк?
Маньяки в СССР всегда были, хоть про них и не принято было говорить в официальных источниках. Все как-то замалчивалось и не просачивалось через цензуру, пока не расстреляют.
— Ну а кто еще? — изогнул дугой бровь собеседник. — Бил ножом с остервенением, как попало, будто в припадке. Виданное ли дело, человека кромсать! Это каким надо быть монстром…
Я в задумчивости попинал ногой ветку. И способ убийства похожий, и даже профессии у погибших смежные: писатель и журналист. Чую, связаны эти убийства.
— А вы не знали, случайно, Ларионова Макара Ефимовича?
— Писателя? Конечно… Его все знали. Он же местная знаменитость.
Через ворох эмоций Гребешкова пробивалось недоумение — зачем такой вопрос?
— Так вот, его тоже убили, вчера, — пояснил я.
Всё равно в газетах напишут, разве что без подробностей.
— Да вы что? Вот так новость… Не верится даже. За что?
— А ваш покойный брат не был с ним знаком лично? Не поддерживал отношения?
Тот кивнул.
— Они вместе филфак закончили в Угледарске. Одногруппники, пять лет вместе учились.
— О, как интересно… — задумался я.
— Почему? — искренне удивился Семен.
— Извините, я с профессиональной точки зрения сказал… Два одногруппника по институту погибли, способ убийства схож. Попахивет серией…
— Его тоже ножом? — ахнул Гребешков.
— Да, — кивнул я.
— Не скажу, чтобы они были товарищами, много лет не общались, дружили-то только в студенчестве, а про Ларионова Владлен, это мой брат, рассказывал, что тот зазнался, когда взлетел на писательской ниве. Это потом он немного спился и перестал выдавать книги. На прошлых лаврах пока выезжал, но слава его катилась в закат. А теперь и вовсе сгинул, получается…
— А слава вашего брата? — спросил я. — Не катилась в закат? Еще раз извиняюсь за прямоту, но возможно, эти убийства связаны.
— Катилась, — вздохнул Семен. — Сами понимаете, что значит после заграничных командировок наш Угледарск. Не по его таланту область. Отмучился… эх…
— А когда его убили?
— Месяц назад.
Я еще поспрашивал Гребешкова-старшего про брата, но больше ничего интересного не узнал.
Покойный жил один, как и писатель, остальное всё как у всех: работа, дом, да и выпивать пристрастился в последнее время на почве переживаний и горечи по былой жизни.
Для меня картинка складывалась в интересный пазл. Получается, это может быть серия убийств. Но доказательств нет, кроме схожести способа их совершения. Всё косвенное — мало ли кто ножами машет, мало ли дурачков. Но сигнализировать об этом, думаю, стоит.
Я попрощался с Семеном и нашел прокурорского следователя. Он тоже ошивался в лагере: пропажа человека — его подследственность, так что он даже успел оформить осмотр места происшествия, пока я выручал пионера из леса. Теперь отказной состряпает с чистой совестью.
— Думаешь, мало в Угледарске трупов с колото-резаными? — скептически пожал плечами на мой рассказ Федя. — Да там в неделю по два случая, это ещё минимум.
Я покачал головой.
— Но они с одного факультета, с одной группы.
— Да ерунда это, — отмахнулся следак. — Разница в целый месяц. В нашей глубинке каждый с кем-то учился, работал или того, — Федя хитро прищурился, намекая на более интимные связи, какие бывают между людьми.
Я помолчал, но потом решил настоять.
— И всё же я бы проверил. Запроси подробности, проанализируй, сравни… Почерк, мне кажется, один и тот же…
— Ой, Морозов, не учи учёного. Давай ты будешь следы искать, а я дела шить. Вот будут железные доказательства, тогда и поговорим. Не было у нас в области маньяков, и теперь нет.
— Ну почему сразу маньяк? — не сдавался я. — А если просто серия? Маньяки, говорят, убивают, чтобы удовлетворить свои физиологические потребности. А тут запросто может быть другой мотив, практический…
— Какой?