— Саша! — та подскочила ко мне и поцеловала. — Опять ты на работе! Уже бы выходил на постоянку, все равно приходишь…
— Вот сниму эту штуку, — я постучал по гипсу. — И выйду. Я чего пришел-то. Вот…
Протянул рапорт.
— Ой! Что это? Ты переводишься! Та-ак, что тут? Ого! Ты старший инспектор будешь?.. Ой, как хорошо, будешь в соседнем кабинете! Я рада… за тебя… Не твой уровень собакам хвосты крутить. Прости! Не то хотела сказать. Ах, а как же Мухтар? Кто с ним будет?
— Когда в должность встану, буду еще обязанности кинолога исполнять, подскажешь, какой там рапорт надо писать, буду и там, и там, — я развёл руками. — Придется успевать.
— Конечно, подскажу… там все просто: «с возложением исполнения обязанностей по такой-то должности согласен».
— Не запомню, потом… — улыбнулся я и притянул к себе кадровичку.
Мои руки обняли её за талию и начали спускаться ниже. Обхватили упругие ягодицы.
В это время в кабинет кто-то бесшумно зашел. Без всякого стука и «разрешите».
Мария отпрянула, поправляя чуть сбившуюся форменную юбку, мы оглянулись на визитера и увидели растерянную физиономию Гужевого. Он раскрыл рот, а в грустных глазах отпечаталась обида и тоска.
Треугольные пассатижи…
Все бы ничего, но в руках у Вани был букет каких-то полевых цветочков, явно сам собирал, старался. Но букет чуть повис.
— Ваня, — краснея, проговорила кадровичка. — Ты что-то хотел?
— Уже нет, ничего… — поджал тот губы, опустил букет и повернулся, чтобы выйти.
— А у вас завтра новый начальник, — бросила вслед Мария, будто не нашлась, чего сказать.
— Да? Кто? — обернулся и застыл Иван.
— Лейтенант Морозов, — ответила кадровичка, но Ваня совсем не обрадовался, а наоборот.
— И здесь он успел… — тихо пробормотал Гужевой и вышел, но я услышал его слова, а Мария, похоже, нет.
Когда оперативник ушел, Мария как-то сникла.
— Ты чего грустная? — погладил я ее по щеке. — Цветочков не досталось? Хочешь, я тебе настоящие куплю, а не веник с полей. Розы… Или…
— Не нужны мне, Саша, цветы, — дернулась вдруг Вдовина. — Флоры и дома в горшках хватает.
— А что тебе нужно? Давай шубу тебе купим? Норковую. Таких у нас не продают. Закажем через Эдика. Правда, подождать придется, но и не зима сейчас, не к спеху.
Я решил, что вполне пора поухаживать за женщиной красиво, с шиком. Но реакция оказалась неожиданной.
— Откупиться от меня хочешь? — надулась Мария.
— Я же как лучше, я для тебя хоть что… Ну, говори… Чего хочешь?
— Свадьбу! — вдруг выпалила Мария.
— Э-э… Ну-у… — на такую прямоту прямотой отвечать я не стал, а пока раздумывал, что сказать, Мария сама продолжила.
— Да не мычи, я же знаю, я для тебя так… Сбоку припёка… А мне, Саша, эх… А ты…
— Да блин, что началось? — не выдержал я. — Все же хорошо было?
— Не было хорошо… Ваня вон цветы носит, замуж зовет.
— А я при чем? Ваню отвадить? Давай, отважу!
— Я тебе отважу! Я за него тогда выйду!
— Ну и выходи!
— Ну и выйду!
— Ха, напугала! — я схватился за стол, как будто мне нужен был щит в этом споре. — Когда свадьба⁈
— Приглашение, товарищ Морозов, пришлю! По почте! Ждите! — Мария тряхнула кудряшками.
— И долго ждать? Почта не закроется?
— А вот завтра и заявление в ЗАГС подадим.
— Завтра суббота!
— Тогда сегодня! Сейчас…!
Еще немного поругавшись, Маша совсем распалилась и перешла в наступление. Зарядила мне пощечину, вернее, хотела, но я перехватил ее руку на лету. Она замахнулась второй рукой, но и ту я поймал, хотя с гипсом это было крайне неудобно, приходилось орудовать одной рукой.
Тогда Маша, как породистая лошадка, решила меня укусить, за шею. Я увернулся, и наши губы встретились. И огонь ссоры мигом перетек в иное русло. Не менее страстное, но гораздо более позитивное и приятное.
— Итак, товарищи, у нас кадровые передвижки, — на следующий день Кулебякин на утренней планерке взял в руки новый приказ по личному составу и стал зачитывать.
Я тоже пришел на планерку, не задерживаясь, хоть и был еще на больничном, но шеф попросил поприсутствовать на зачитывании приказа нового руководителя уголовного розыска.
— Приказом начальника ОВД Зарыбинского горисполкома от сегодняшнего числа, — декламировал Кулебякин, — назначить лейтенанта милиции Морозова Александра Александровича на должность старшего инспектора уголовного розыска этого же отдела с должностным окладом сто тридцать рублей, выплачивать оклад по званию — лейтенант милиции — сто пять рублей. Основание — рапорт Морозова.
Народ притих. Всех немного поразила новость, пока никто не знал, как реагировать. Ждали реакции от шефа. А тот, отложив бумажку в сторону, проговорил:
— Ну что же, товарищи. Сан Саныча вам представлять не надо. Он у нас теперь свой и пользы принес больше за несколько месяцев здесь, чем некоторые за годы службы. Прошу оказывать содействие молодому руководителю на новой ниве. Общее дело делаем, товарищи. Морозов, как с больничного выйдет, так и приступит к обязанностям. Да, Сан Саныч?
Кулебякин посмотрел на меня, кивнул. Я встал и традиционно проговорил:
— Служу Советскому Союзу!
Тогда народ ожил, понял, что все взаправду. И раздались аплодисменты. Громче всех хлопали Баночкин и Мария. Гужевой и два гаврика из угро аплодировали вяленько.
Ваня — понятно, почему филонил, а вот эти двое доверия мне не внушали. Под Трубецким ходили, наверняка ненадежные ребята — он их сам себе подбирал. Приглядимся, разберемся. Не зря у Кулябякна разрешением заручался на кадровые перестановки в теперь уже моем подразделении.
После планерки я направился в уголовный розыск. Кабинет — один на четверых. Просторный и светлый. Там, где сидел Трубецкой возле окна, место самое, что называется, козырное. Но его уже занял Прошкин. Он был постарше второго, по фамилии Стрельников.
— О, начальник! — улыбнулся Прошкин, развалившись на стуле. — А ты чего пришел? Ты же на больничном. Слышал, что шеф сказал? Выздоравливай и приходи…
Наглая морда опера осветилась гаденькой улыбкой. Видимо, они меня плохо знали, как впрочем, и я их. Думали, раз их двое (Гужевой держал нейтралитет) — то молодой начальник не в счет.
Нынешний я был и вправду чуть помоложе этих гавриков. Они уже, что называется, нагрели кость, и морды были шире моей. Я же выглядел поджарым, сухим, потому что в последнее время немного схуднул со всеми этими перипетиями. Но жир — дело наживное, Ася даже говорила, что мне так лучше, кубики видно.
А этим двоим кубики мои не видно, да и погоны пока не впечатлили. Наверное, думают, что под одеждой — тело дрыща. Но нет. До перелома руки я уже довел количество подтягиваний на турнике до двадцати трех раз. Гири — две пудовки одновременно выжимал двумя руками несколько десятков раз. Так что новое тело я заметно преобразил. Но теперь, с одной рукой, чувствовал себя немного ослабленным. Телом, но не духом. Ха…
— Чем собираетесь сегодня заниматься? — изобразив миролюбие, спросил я Прошкина.
Судя по всему, он считал себя неформальным лидером. И был самый крупный в угро, на полголовы выше меня и жопа шире.
— Есть парочка краж, — хмыкнул оперативник, — с прошлого месяца болтаются. Вот их и будем отрабатывать. А может, и не их. Видно будет, чего гнать лошадей? Работа, что называется, не волк. Да, Олежка? — обратился он к напарнику, Стрельникову.
— Угу, — улыбнулся тот.
Стрельников был поскромнее и на рожон не лез, лишь наблюдал, как здесь не слушаются нового старшего инспектора.
Это ему явно нравилось, но сам он все одно помалкивал. Осторожничал. Скользкая ящерка. И выглядел, как пресмыкающееся — неказисто и неброско, но глазки-бусинки настороже и с хитрецой. С таким в разведку не пойдешь. Вмиг кинет или сдаст…
— Кражи подождут. Займитесь Чудиновым, — сказал я. — У него трое суток задержания истекает, а там, хрен знает, подпишет прокурор арест или нет, придется выпускать тогда. Крутите его, может, что и скажет. Проверь по месту жительства. Выясните — чем жил, чем дышал, отработайте круг общения, узнайте…
— Я же говорю, Морозов, — не стесняясь меня перебивать, лыбился Прошкин. — У нас кражи с прошлого месяца висят.
— С прошлого месяца, — проговорил я по-прежнему спокойно, потому как надо было зарядиться сначала гневом, а потом его выплеснуть, — нужно было в прошлом месяце раскрывать. Все одно ведь не раскроете, я вас знаю… чего время тратить?
— Может, и не раскроем, — приняв мой спокойный тон за беззубость, оперок уже совсем воодушевился своим кабинетным альфачеством и даже сподобился демонстративно закинуть ноги на стол, сверкая лакированными туфлями почти возле меня.
— Ноги складывать на стол некрасиво, — улыбнулся я. — Не дома. Убери…
— Ладно, начальник, не буксуй, иди уже болей, это теперь мой стол, и я буду за ним… А-а!!!
Я не дал ему договорить, подошел и схватил пальцами за нос, закрутил такую «сливу», что Прошкин верещал на весь кабинет и коридор. Чтобы не переполошить личный состав, я, не отпуская носа, приказал офигевшему Стрельникову:
— Дверь закрой… Ну!
Тот застыл, не зная, что делать. И где Трубецкой достал таких?
— Олежа, гад! — гнусавил Прошкин. — Чего встал⁈ Помоги мне!..
Тот не шевелился, раздумывал. Ага… Ни меня не слушается, ни Прошкина, непорядок. В милиции нужно кого-то всегда слушаться. Система такая, а этот из нее выбился. Щас поправим.
— Ну чего, правда, ты застыл? — кивнул я Стрельникову. — Вишь, друг зовет. Помоги ему. Быром!
— Отпусти, Морозов! — вышел из ступора Стрельников и нахмурился.
— Вот! Уже лучше, — подбадривал я его.
Прошкина я не отпускал, у того уже слезы градом лились, он припал на колено, лишь бы хоть как-то облегчить боль.
— Отпусти! А не то… — Стрельников сжал кулаки.
— Давай, Олежка, вперед… Представь, что я преступник, который твоего напарника… в нос… Э-э… Нет, нехорошо звучит. За нос тянет. Представь, что у Прошкина