— Ладно… Потом расскажешь. Интересный или нет.
И кадровичка, довольная собой, жизнью и предстоящей беседой об индивидуально-воспитательной работе, упорхнула птичкой.
— Мужики, кушать будем? — спросил Тулуш, развязывая хитрый узел рюкзака.
Он был стянут особым охотничьим сплетением. Секрет которого наверняка знало только его племя.
— Обед-то прошел, — пробурчал я.
— У меня гостинцы! Пальчик откусишь! Кушайте… Пжалста…
С этими словами Тулуш извлек из рюкзака какой-то сомнительный сверток из промасленной газеты. Развернул на столе.
— Ух ты… Пахнет вкусно! — к столу подтянулся Ваня.
В это время в кабинет зашел Прошкин.
— Кого поймали? — кивнул он на Салчака. — Коней в совхозе тырил? А чего не в наручниках?
— Это наш новый сотрудник, — ответил Ваня.
— Чего… бля…? Простите, я…
— Знакомься, — торжественно кивнул я на прибывшего, — Это Тулуш Балдуевич Салчак. Инспектор уголовного розыска из… — я замолчал, вспоминая область, из которой прибыл тот, но так и не вспомнил, а смугляш меня поправил:
— Балданович очисства…
— Ага… От перестановки мест слагаемых сумма не меняется, — присвистнул Коля и, повернувшись ко мне, спросил. — Это что за приколы такие? Ты же говорил, что отличник милиции прибудет.
— Ну так прибыл, встречай, — хмыкнул я.
— Кушать идите! — улыбался Тулуш.
Все-таки какой он необидчивый и добрый. Мягкий. Как старая телогрейка — и носить не поносишь, и выкинуть жалко…
— Ого! — Ваня уже пасся возле стола, на котором расстелил газетку Тулуш. — Выглядит аппетитно. Это что?
— Базабаш бюрек, — гордо ответил новенький. — Сам делал.
— М-м…! — откусив кусок, нахваливал подошедший к столу Коля. — Вкуснотища!
— Ну-ка, дай я попробую, — взял двумя пальцами непонятную субстанцию Иван. — Это что? Типа колбаски? А почему такая вся нежная? Хм… И правда вкусная. А шкурка из чего? Саныч, иди попробуй.
— Я сыт, — на всякий случай я не стал пробовать угощения из Сибири.
— Неплохо, неплохо, — продолжал нахваливать Прошкин. — Слушай, потомок Чингисхана, — обратился он к старлею. — А из чего это блюдо? И шкурка хрустящая, вкусная, как шкварочки.
— Яйцы и кишок быка, — довольно ответил Салчак.
— Шкурка из кишок? — опешил Ваня.
— Да ладно, — успокоил его Прошкин. — У колбасы тоже вообще-то делают оболочки из кишков, и ничего. Не думал, что яйца куриные так приготовить можно. А с чем это они? Не пойму? Сыр или что-то еще молочное намешано?
— Зачем курица? — покачал головой Салчак. — Яйцы у быка чик-чик — и в кишок.
— Чо, бл*дь⁈.
Крик был одновременным и от Коли, и от Вани. Плевались и махали руками они знатно. А после убежали куда-то, наверное, полоскать рот.
— Хм, — невозмутимо пожал плечами Тулуш. — Вскусна-а, сами говорят, зачем убежали? Хочешь, начальник?
— Откажусь, — я еле сдерживал смех и давился в кулак.
Чувствую, насмеемся мы еще с этим новым сотрудником. Ну, Маша, ну… погоди…
Я зашел в кабинет шефа.
— Петр Петрович, разрешите поинтересоваться, это с каких таких пор старший инспектор уголовного розыска должен ехать на такое малозначительное происшествие? Баночкин божится, что это ваше распоряжение меня — туда отправить.
— Преступление века у нас, Саша! — замахал руками шеф. — Кирпич в окошко квартиры кинули. Ядрена сивуха!..
— Ну и я про то же. Пусть вон участковый хулиганку и оформляет, это же даже не преступление толком.
— Нет, Саша. Ты съезди, так надо…
— Кому надо? — насторожился я.
— Всем… Отделу… Тебе, мне надо. Ты туда съезди не как оперативник, а как собаковед.
— Собаковод, вы хотели сказать? — поправил я.
— Да какая разница, Саша, главное — след возьми! Найди курвеца. Того, кто Вере Олеговне кирпич кинул. Найди хулигана.
— А кто такая Вера Олеговна? Из горкома?
— Хуже… Она мать нашего сотрудника, Жени Юсупова, дежурного из КПЗ.
— О… интересно… и кому понадобилось кирпич ей кидать?
— Вот и разберись, дело принципа, так сказать. Никому не позволено сотрудникам и членам их семей в окна кирпичи разные швырять. Нужно наказать пакостника. Это же дело чести, Саша!
— Ну, так бы сразу и сказали, хорошо, выезжаю. Надеюсь, кирпич там на месте лежит? Ну, в смысле, в квартире?
— Понятия не имею, Саша. Бери лучших сотрудников: Мухтара, участкового и своего самого смышленого из розыска. Отличника милиции вот и возьми, он сегодня заступил. Показательно чтоб, лихо, с блеском. Землю ройте, но найдите мне мерзавца! Ядрён гудрон…
— Э-э… — начальник меня всячески торопил, но необходимо всё-таки было прояснить вопрос. — Петр Петрович, а вы вообще видели этого сотрудника? Смышленого?
— Слушай, потом будешь своим новым хлопцем хвастаться. Мария Антиповна сказала, что ты его сам выбирал. Я твоему выбору доверяю, сам знаешь. Иди уже, работай.
— Да тут такое дело… — чесал я затылок. — А его обратно никак нельзя перевести? По-тихому…
— Не понял? — нахмурился Кулебякин.
— Ну, как вам сказать…? Я же его сам не видел… Вот… Только личное дело и смотрел, а он… Короче, с бумагами у него проблема работать. Путается в бумажках… Ага.
— Тю-ю… Морозов, что нам бумаги! Я когда в милицию пришел — умел только писать: «мама мыла раму». И ничего, до начальника дослужился как-то. И он станет.
— Кем? — насторожился я. — Начальником?
— Отличным помощником тебе. Ну а на остальных без слез смотреть больно, Саша… Гужевой — как только что с трактора слез, Прошкин — тот еще остолоп, будто из дурдома сбежал.
— Ну этот тоже, будто только из юрты вышел, вообще-то…
— В смысле, из юрты? — и тут Кулебякин насторожился, даже носовой платок вытащил на всякий пожарный.
Чтобы не подставлять Машу, я попробовал рассказать всё, не сгущая краски. И даже добавил юмора, закончив свое повествование словами:
— Петр Петрович, а вы базабаш бюрек любите? Могу угостить, там у нас много осталось.
Вопль Кулебякина услышала вся милиция. Он долетел во двор и до Мухтара. Пес подхватил и завыл в ответ, думая, что это песня такая.
— Да как его теперь обратно⁈ Да это засмеют в главке! Никто не даст перевести взад!.. Да как ты смотрел, Морозов? Как выбирал? Ох… Ядрена сивуха… Беда бедовая…
Он натурально схватился за голову.
— Ну, если нельзя все повернуть, — я похлопал успокаивающе начальника по плечу. — Будем тогда растить сотрудника. Чего ж теперь… Кто же знал, что у них в РОВД характеристики под копирку делаются еще со времен Куликовской битвы. Как человек — он хороший. Добрый. Приветливый. Правда, по-русски не очень говорит.
— Дожили… — выдохнул шеф и без сил опустился на стул. — Мои сотрудники говорить не умеют. Х-хо-оспади… Дай сил до пенсии дотянуть. Прахом Дзержинского клянусь, все сделаю, все грехи исправлю… кормушки для снегирей сколочу, к Нинке больше ни ногой. Пить брошу… по понедельникам… Только не спускай на мою головушку больше никаких испытаний.
И он опустил руки, будто его действительно покинули последние силы. Не знал, что Кулебякин у нас набожный. Ха… Слышал, что в минуты суровых испытаний любой человек верующим может стать.
— Петр Петрович! Да не переживайте вы так. Научу я его работать… Сами потом хвалить будете. Вот прямо сейчас и возьму его на выезд с кирпичом. Сразу и займусь им.
— Ладно, — вяло кивнул Кулебякин, обреченно откинувшись в кресле и отчаянно полируя лысину платком. — Иди… Занимайся… Все одно пути назад нет. Приказ уже подписан, все формальности утрясены. Вещевой аттестат на базе тыла, денежный — в бухгалтерии. Работай…
— Есть! — энергично ответил я, чтобы хоть как-то подбодрить шефа.
— Погоди, Морозов, — окликнул меня шеф. — Какой такой бумбараш чебурек ты предлагал? Неси… Я от нервов жрать захотел.
— Базабаш бюрек, — поправил я. — Но я вам не советую, он…
— Невкусный? — перебил меня шеф.
— Не пробовал, — честно ответил я. — Он…
— Ну так тащи бегом, ядрена сивуха! Не пробовал он. Сам не гам и другим не дам⁈
Глава 17
— Тулуш, — позвал я новенького. — Собирайся, твой первый выезд в качестве оперативника.
— Выезд хорошо, — кивал Салчак, — что там, Саныча? Порезал, убил, стрелять?
— Нет, сегодня без жертв, тьфу-тьфу, — поплевал я для виду, хоть и не суеверный. — Кирпич в окно залететь, башка больно будет, — ответил я на языке собеседника.
Сам не знаю почему, так получилось.
— Кирпич? — глаза Тулуша знатно расширились, теперь они не были похожи на щелки. — Несерьезна… Какой-такой кирпич? У нас на такой вызов никто не выезжать… Заявление в ведро, всё.
— Короче, долго объяснять, там потерпевшая особенная. Ехать надо. Я за собакой, а ты иди пока, возле машины жди. Возле крыльца бобик желтый с синей полосой и надписью «Милиция».
— Э-э… Саныча… — покачал головой парень. — Тулуш не дурак, знает, на чем милисия ездит. Там еще герб на двери нарисована.
— Отлично, — кивнул я, а про себя подумал, что действительно, по всему Союзу везде одинаковая раскраска милицейских автомобилей, даже в глухой Сибири, что-то я плохо о новеньком думаю, за дикаря считаю.
Ладно. Еще привыкну…
Подошел к вольеру и проговорил:
— Р-работа. Мухтар, работа!
— Гав! Гав! Гав! — отозвался пес и традиционно несколько раз с силой ударил передними лапами по сетке, напрыгивая на нее с разбегу. Смотрит на меня преданными глазами, язык по ветру.
Надел ошейник с поводком, сводил быстренько под куст. Мухтар, чинно задрав лапу, с чувством собственного достоинства гордо оприходовал один куст, потом второй, потом третий. Тем самым показывая, что вот это всё — его территория.
— Пошли уже, — потянул я его за поводок. — Потом будешь метки расставлять.
Мы вышли за ворота и тут же встали — ну что за картина маслом! Участковый и гаишник барахтаются на земле и крутят Тулуша. Тот оказался вертким. Сумел вырваться и, увидев меня, крикнуть: