— Этот, которого вы видели? — фыркнула вдова. — Я вас умоляю… Да он давно за мной увивается… Нет, не его поля ягодка, не его. Пусть морошку щиплет. И вообще, молодой человек, как вы могли подумать, что я, похоронив мужа, завлекаю толпу ухажеров? Я, между прочим, в нервном стрессе нахожусь по сию минуту. И у меня мигрень на почве развилась!
Актриса подняла палец вверх, будто мигрень — это какая-то высшая награда и даётся не каждому.
— А кто это был? — продолжал допытываться я. — Ну… Тот который вам розы принес?
— Да так, никто… Лешка Черепанов. Физрук в школе.
— Поэтому он сказал, что исключит вашего сына из секции? Насколько я знаю, у нас все секции детские — государственные. Он не вправе так поступать…
— Там особенная секция. «Каратэ» называется… Слышали? Его инициатива полностью. Конечно, формально он ведет бесплатно, но родители вносят мзду. Причем немаленькую. И директор школы там замазан. Тоже с этого барыш имеет и глаза закрывает. А нам, родителям, что? Лишь бы каратэ это велось как надо, по-настоящему, как в Китае.
— Каратэ из Японии.
— Да хоть из Вьетнама, — всхлипнула актрисулька (я даже не понимал, когда всерьез у неё грусть-тоска, а когда по-театральному она это делает). — Теперь мой Паша туда ходить не будет, исключили его… Какой же мерзкий этот Черепанов…
Вдова взяла с подоконника пачку сигарет «Родопи». Я думал она закурит, но женщина поморщилась и закинула сигареты в дальний шкафчик.
— А как он с вашим супругом общался? Черепанов этот?
— А никак… На секцию я ребенка возила, вот и запал на меня недоумок.
— Почему недоумок? Вы женщина видная, вот и попался мужчина на ваши чары.
— Ой, скажете тоже, — вдова зарделась (по-настоящему или нет, не знаю). — Всё одно он не пара мне… Вот вы видели его правую руку?
— А что не так с рукой?
— Она у него после ранения чуть усохла. Но он все одно ей старается выполнять работу — писать, ложку держать, что там еще правши делают?
— Ого, — будо восхитился я. — Откуда вы узнали такие подробности его личной жизни, Ирина Тимофеевна?
— Просто Ира, — улыбнулась в ответ женщина. — А что касается подробностей, так Лёшка мне все уши про себя прожужжал. Мне кажется, я знаю про него даже слишком много, мне этого совсем не надо.
— А вообще давно вы с ним знакомы?
— Еще со студенчества. Он в институте на меня глаз положил, учился, правда, старше на четыре курса. Так и до сих пор не успокоится. Вот ведь как бывает… — актриса мечтательно закатила глаза, явно довольная собой.
Такой долгоиграющий поклонник, ещё бы. Восьмое чудо света.
— Ясно… А Чудинова вы знаете? Его ваш муж на работу не так давно взял.
— Чудинова? — переспросила вдова.
— Степан, ранее судим. Давний друг вашего супруга, как выяснилось.
— Не припоминаю таких… У Матвея столько друзей было — никакой памяти не хватит… Он же душа любой компании.
Я выпрямился, завершая разговор.
— Спасибо вам большое за беседу, вы нам очень помогли, Ира… Какой замечательный у вас платочек. Ой, что там? Вышивка? Как интересно… И что значат эти буквы?
На самом деле буквы я не разглядел, но сделал вид, что увидел их и это не просто вензелёчки.
— Это мои инициалы в девичестве, — с некоторой гордостью ответила вдова. — Котова Ирина Тимофеевна.
Женщина развернула платок, на котором красовалась вышивка.
Холодок пробежался по моему затылку, ведь это была аббревиатура: «КИТ».
Глава 19
— Котова Ирина Тимофеевна, — снова повторила хозяйка, глядя на вышивку. — Вот такая у меня странность была — платочки именные, это по молодости. Сама вышивала… Сама себе и дарила… Скажете, дурочка? Эх, было времечко…
Она вздохнула, будто давно ушедшая молодость была дороже совсем недавно ушедшего супруга.
— Интересная особенность у вас была, — я сдержался, чтобы не завалить ее кучей вопросов и не давить раньше времени. — А вы кому-нибудь дарили свой платок? Ну… с инициалами? Может быть, как символ?
Я махнул рукой в прихожую, как бы подразумевая недавнего ухажёра.
— Ох! Что вы! — улыбнулась женщина. — Как принцесса рыцарю? Сейчас не те времена. Мужчины разучились лазать в окна к любимой женщине и петь серенады. Обмельчали мужчины… Нет, не дарила…
— Что ж, понимаю. А что вы скажете про это? — я достал из кармана фотографию, которую сделал по моей просьбе Загоруйко. — Это ваш платок на снимке? Как видите, там вышито: КИТ. И стежок, мне кажется, очень похож… Посмотрите внимательнее, пожалуйста…
— Ой! И правда мой платочек… Но… — вдова растерянно прикрыла рукой рот, совсем как ребенок, когда врет. — Но я правда никому не дарила… У меня он один остался. Ну, может, два. Или три… А что это на нем? Кровь? Ой… Что случилось? Почему линейка рядом с ним? Это что? Снимок с места преступления? — зачастила она. — Я в кино такие линейки видела особенные.
— Да, вы правы, Ирина Тимофеевна. Масштабная линейка. И этот платок обронил подозреваемый в особо тяжком преступлении… И у меня в связи с этим к вам вопросы.
Я специально переводил взгляд с фото на неё саму, чтобы она прочувствовала момент.
— Господи! Как такое может быть? Или… Постойте… Вы намекаете на меня? Вы хотите сказать, что это я обронила? На месте преступления? Вы что такое говорите?
И хотя она очень много ахала, охала и восклицала, сидела она по-прежнему очень ровно — в общем, не похоже было, что её захватывают эмоции или что она сейчас расчувствуется и в обморок упадёт.
— Ирина Тимофеевна, нет, конечно… Вы просто должны нам помочь докопаться до истины. Мы вас не подозреваем, — заверил я.
Правда, тут же задумался, засомневался в своих словах и вслух продолжил:
— Хотя, знаете ли… У убийцы ведь вполне женская рука. Ну, то есть — нетвердая. Скажите, пожалуйста, Ирина Тимофеевна, — я постучал пальцем по подбородку в задумчивости и выдал вопрос: — А где вы были в прошлый четверг и… и в день убийства вашего мужа тоже?
— Что за вопросы, молодой человек? — возмутилась вдова, обиженно тряхнув спадающими на лоб локонами. — Я не обязана перед вами отчитываться, я порядочная женщина, я…
— Ирина Тимофеевна, порядочным женщинам нечего скрывать, вспомните, пожалуйста, где вы были, — я на сей раз добавил в голос твердости.
Миль поджала губы, нахохлилась, но все же посмотрела на висящий на стене календарь. Что-то там поизучала, поводила по столбцам глазами и выдала:
— Дома я была…
— Вот как? Очень хорошо… Это кто-нибудь может подтвердить? — как можно миролюбивее проговорил я.
— Нет, конечно! За кого вы меня принимаете? Что в отсутствии мужа ко мне кто-то приходит? Как вам не стыдно? Как вы могли такое подумать?
— Ну, вообще, я имел в виду подруг… — улыбнулся я. — А не вот этого сегодняшнего товарища с букетом роз. Кстати, и часто он вам такие дорогие букетики приносит? Простой учитель.
— Нет у меня подруг, — как-то грустно вздохнула вдова. — И букет он в первый раз принес… Ну, может, второй… Ой, я такие мелочи не запоминаю. А деньги у Алешки водятся. Он ведь на секции зарабатывает.
— И все же вернемся к первоначальному вопросу… Как ваш платок оказался у преступника? Что сами думаете?
— Ну не знаю. Вы же милиция, вы и думайте, нам, женщинам, думать вредно. Украл, наверное, платочек, вот и все, — пожала плечами вдова. — Он же преступник… Что хочешь украсть может.
— А у вас были в квартире кражи? — поинтересовался я, оглядывая шикарную обстановку. — Вы заявляли?
— Не было… вроде, — снова пожимала плечами вдова, будто у нее имелись серьезные проблемы с памятью. — Ну или я обронила где-нибудь на улице, а он, злодей, подобрал.
— Не думаю, что люди подбирают чужие носовые платки, — покачал я головой. — Сами-то вы в это верите? Точно не давали никому? Это очень важно… Возможно, не сейчас, а, допустим, много-много лет назад?
— Если много лет назад, то и не вспомню уже… Хотя нет… постойте… Был у меня в студенчестве один поклонник. Нет, не один, конечно, вы не подумайте, их было больше, чем песка в Анапе… Но он защитил меня от хулиганов как-то вечером, а сам немного пострадал. Я дала ему платок, вытереть кровь на лице…
— Так-так, а вот это уже интересно, — оживился я, и Тулуш тоже вытянул шею.
Я думал, чтобы слышать лучше, а он просто посмотрел в вазочку с печеньем, не осталось ли чего еще. Но не осталось. Тулуш собрал крупные крошки из вазочки, и, отправив их в рот, втянул шею обратно.
Я неслышно вздохнул и продолжил расспросы:
— Как звали эго вашего благородного защитника?
— Не помню, — снова растерянно развела руками женщина. — Хотя нет… Постойте… Кажется, это был… Кажется, это был Алексей.
— Какой Алексей? Который Черепанов? С родимым пятном на лице?
— Вроде, он… Ой, я такая забывчивая, — кокетливо улыбнулась вдова, а мне захотелось на нее прикрикнуть.
Но я сдержался — понимал, что это ничего не изменит.
— Он или не он? Вспоминайте, Ирина Тимофеевна…
— Он… — кивнула она, а потом, чуть поразмышляв, замотала головой. — А может, и не он… Ой, да вы у него сами и спросите. Но столько лет прошло. Больше тридцати уже.
— Спросим, — заверил я. — Значит, говорите, он в школе физруком работает?
— Да. Уж это точно, — улыбнулась она, как будто и не возмущалась только что моим подозрениям.
— Спасибо за сведения. И за угощения тоже. Если будут еще вопросы, мы вас навестим. Чай попьем…
— Конечно, — оживилась вдова. — Приходите. А то теперь я совсем, совсем одна… Как ивушка на ветру.
И посмотрела на меня с такой грустью и одновременно нежностью, будто я был ее возлюбленным, а не инспектором уголовного розыска, который только что задавал неудобные вопросы.
Мы вышли на лестничную площадку. Спустились во двор. Я убедился, что никто нас не слышит, и только тогда спросил Тулуша:
— Ну что, друг мой луковый, что скажешь? Какие будут мысли? Ты вообще слушал разговор с вдовой? Или только печеньки трескал?