— Работаем, Петр Петрович, работаем, — я чуть отошел от дыма. — По моей версии — погибший, возможно, косвенно причастен к этому темному убийству на пляже.
— Как это? — вытаращился Кулебякин. — Ты же говорил, что беглый зэк, скорее всего, пришил. Из той компашки, которую тогда я, понимаешь, расстрелял. Вот как чуял, что палить нужно сразу на поражение, — хорохорился шеф, вспоминая свои нетрезвые стрельбы на природе. — Одного убил, а в остальных не попал. Жаль…
— Убитый Жорич, скорее всего, связан с единственным еще не пойманным беглецом.
— Да? — удивился Кулебякин. — Вороватый кладовщик Зарыбинского мясокомбината и беглый рецидивист? Что у них общего?
— Возможно, что Жорич — не настоящая его фамилия.
— Вот как? И кто же он на самом деле?
Теперь уже можно было раскрыть карты перед шефом, все же его поддержкой я не раз заручался раньше.
— Мы предполагаем, что настоящее имя кладовщика — Лев Никанорович Грицук, по прозвищу Святоша. Он же родной дядя беглого зэка Сафрона Грицука. Во время оккупации работал на фашистов, был палачом в концентрационном лагере на Брянщине.
— О как! Вот только фашистов мне еще тут не хватало, ядрена сивуха! Сан Саныч, дорогой, ты уж разберись досконально, обстоятельно. Но палку, знаешь ли, не перегибай. Кокнули кладовщика, и бог с ним. А если ты тут еще нацистов к нашему Зарыбинску приплетешь, я точно никогда и никуда не переведусь. Давай остановимся на махинациях с мясом и тушенкой, а? — будто бы торговался со мной шеф. — А фашистами пусть смежники из области занимаются. Лады?
— Я доведу дело до конца, вы же знаете…
— Ох, Морозов, и в кого ты такой упрямый и правильный… Ладно, доводи до чего хочешь, только официально никаких фашистов я регистрировать и в сводку вносить не дам. Вот поймаешь гитлеровцев, приведешь их в КПЗ, покажешь мне лично их бесстыжие морды, тогда и поговорим. А пока — официально у нас обычные хищения на мясокомбинате. Обычный захват заложницы. Обычное убийство на пляже. Рутина, в общем.
— Ну так-то, Петр Петрович, у нас два обычных убийства уже.
— Чего? Каких-таких два⁈ Ты меня, Саша, не пугай. То, что ты кладовщика пришил, так это вовсе не убийство. Это вынужденная мера во имя спасения заложницы и коллеги. Кстати, Мухтар твой где?
— На месте… В ГОВД.
— А я думал, здесь. Там судмедэкспертша говорит, что погибшему зверь какой-то ухо отгрыз. Странно…Я думал, Мухтарка помог.
— Не зверь отгрыз, а Сибиряк.
— Вот разницы вообще не вижу. Держи своего Сибиряка в узде. Сегодня он преступника загрыз, а завтра и на людей переключится?
— Тише, Петр Петрович, — заговорщически проговорил я. — Тише…
— Что такое? — переспросил шепотом Кулебякин.
— Вдруг Тулуш услышит.
— Ну и что? — дивился шеф, но все равно продолжал разговаривать шепотом. — Я же его начальник, ядрёна сивуха! Мне хоть что можно говорить…
— Боюсь, обидится на вас. Если Салчак на кого обиделся, это трындец. Тот уши не сбережет. Я слышал, обычай у них там такой. Чуть что — сразу уши кусать.
Кулебякин нахмурился, потрогал свои уши на всякий случай, прокашлялся в кулак и проговорил:
— Саныч, ну ты это… Про наш разговор ему не рассказывай, ладно? Пусть не обижается. Я же начальник, а на начальников и на дураков не обижаются, сам знаешь.
— Угу… Только вот про труп, когда я вам говорил, что два у нас убийства, я не Жорича имел в виду.
— Господи! Что еще случилось? Ну дайте мне спокойно перевестись на новую и замечательную должность и получить, наконец, подполковника.
— Все понимаю, Петр Петрович, — сочувственно закивал я. — Вот только такое не скроешь от вас, потому что убийство громкое. Сотрудник наш убит.
— Кто? — схватился за голову Кулебякин. — Только не говори, что кто-то из следователей! У нас перспектива по делам в суд горит, у нас и так в следствии работать некому. Ну точно теперь не переведусь…
Он шмякнул ладонь себе на грудь, как будто собрался сам геройски погибать.
— Слава богу, со следователями все в порядке. Старшего инспектора паспортного стола убили.
— Ф-ух… Пронесло, — выдохнул Кулебякин. — Паспортисток у нас несколько. В смысле, плохо, конечно, ужасно… Кого там из них убили?
— Вершинину.
— О как… Интересно, интересно… Но между нами говоря, Вениаминовна давно работала. Баба умная, но жадная. Был грешок за ней — мзду частенько брала с граждан. Жаловались, бывало, люди. Я бы ее давно уволил, да только подловить все не мог. Да и сам понимаешь, если своего сотрудника на взятке поймать, то и начальника, то есть меня, по головке не погладят. Вот так и терпел ее годами. Рано или поздно это должно было случиться, — философски вздохнул он в серый подъездный потолок. — Когда работаешь с криминалом, жизнь в любой момент прерваться может. И, кстати, откуда ты узнал про убийство? Материала по нему я не видел.
— Да вот буквально минут десять назад Баночкин по рации сообщил мне, что труп в рабочем кабинете обнаружили. Так что после этого осмотра полным составом поедем сразу на второй.
— А почему мне ничего не доложил этот Баночкин? — нахмурился Петр Петрович. — Вот приеду, покажу ему кузькину мать.
— Не успел еще сообщить, наверное…
— Ну тебе же успел как-то, — огрызнулся шеф обиженно.
— Так мне дело раскрывать, а не вам, — парировал я.
— Ладно… Чувствую, все равно уже в область меня не возьмут, — вздохнул шеф. — Нашего инспектора внутренней службы убили… Не Зарыбинск у нас, а Чикаго какой-то… Эх… Пойду с прокурором переговорю. А ты работай, найди убийцу Вершининой и того, кто прирезал пацана на пляже. Сроку тебе… — Кулебякин задумался, а потом махнул рукой: — В общем, нет времени на раскачку, как говорится — вчера надо было.
И майор ушел изображать вид кипучей деятельности. Ведь, несмотря на все сетования, в душе он все же надеялся на скорый перевод. Уже и жене пообещал переезд в столицу области. И квартиру ему там дадут большую, светлую, с балконом и телефонной точкой.
Я тоже вернулся в квартиру Жорича.
— Что у тебя, Валентин? — спросил я эксперта, когда тот ковырялся в зале. Снимал с предметов обстановки пальчики, искал следы и прочие улики.
— Пока ничего интересного, — проговорил он, не отрывая глаз от шкафчика, дверцу которого старательно мазюкал дактилоскопическим порошком.
Несмотря на то, что фигурант по делу — его мать, и формально Валентин не имеет права участвовать в следственных действиях, как лицо заинтересованное, но сейчас такое расслабленное время, что на эти мелочи уголовно-процессуального производства можно было смело наплевать. Тем более, учитывая то обстоятельство, что криминалист на весь Зарыбинск один, и заменить его всё равно некем.
Из области могли прислать, конечно, но они скорее застрелятся, чем соизволят выделить нам человека. Даже когда Валя был в отпуске, он все равно выезжал на тяжкие и особо тяжкие преступления, участвовал в текущих осмотрах. Благо таких преступлений в Зарыбинске было немного, это в последнее время, с приходом Сафрона в город, преступный элемент что-то активизировался.
Уж не собирается ли Грицук сколотить здесь банду? Нужно поскорее его взять. Но пока я не знал, как это провернуть. Единственная ниточка, что вела к беглому зэку и убийце, оборвалась и лежала сейчас в прихожей с откушенным ухом.
— Сан Саныч! — позвал меня Валя, извлекая из шкафчика старую железную банку из-под кофе с текстом на немецком языке. — Посмотри, что внутри! Вот это да!
По тому, как он её держал, можно было догадаться, что она довольно увесистая. Я взял жестяную тару, на которой был обозначен год выпуска: «1941», и заглянул внутрь.
— Фашистские пассатижи! — не удержавшись, выкрикнул я. — Это же зубы! Золотые зубы.
— Да… — кивал Валя, подсвечивая находку фонариком. — Коронки из золота. Судя по всему, очень старые, еще военных времен. Кто-то снял их с трупов или пленных. Похоже, наш Жорич — не простая птица… Вот говорил я маме, что зря она с ним связалась. Не слушала. А теперь я ей выскажу… Все как есть…
— Ну, ты с ней полегче, Валентин, — проговорил я. — Она признала свои ошибки. Сегодня даже извинилась передо мной.
— Моя мама? Извинилась? Не может быть… Нужно запомнить сегодняшнее число. Это день, когда произошло чудо.
— Извинилась, представляешь. Еще она сказала, что гордится тобой и выбранной профессией, что заблуждалась насчет рода твоей деятельности и…
— Подожди, подожди. Серьезно? — перебил меня Валя.
— Ну да…
— Спасибо тебе, Сан Саныч, — тряс мою руку эксперт. — Спасибо. Ты не представляешь, как для меня это важно…
Глава 17
В квартире Жорича кроме зубных коронок нашли еще кое-что изобличающее. Старые, блеклые, с налетом желтизны фотографии военных времен. На снимках Силантий в форме немецкого полицая с винтовкой наперевес, рукава закатаны (как часто, кичась, носили каратели).
Стоит и улыбается рядом с кучкой таких же предателей на крыльце комендатуры. На крыше дома торчит флаг со свастикой. На заднем плане сбоку я увидел и еще одного человека в форме полицая. Молоденький, пацан совсем. Казалось бы, и понятно, раз уж у комендатуры снимали — прихвостни фашиков там стоят, но я всё-таки присмотрелся. Почему-то он мне показался знакомым. Странно… Наверное, морда слишком славянская, а не германская, вот и померещилось. Или я его где-то видел все-таки? Не могу понять.
Я морщил лоб, приглядываясь, но уж больно старый снимок, да и резкость не на этого типа наведена — никак лица не разглядеть. Видно, что вот глаза, вот нос, да и то, черты, скорее, угадывались, и мое воображение их дорисовывало.
— Что ты там такого увидел? Будто привидение рассматриваешь, — поинтересовалась Вера, заглядывая мне через плечо.
— Да вот, глянь… Такое ощущение, что вот этот молоденький шакал мне почему-то знаком.
Вера присмотрелась:
— Нет, я его не узнаю. Да и ты, скорее всего, ошибся. Этот снимок сделан в поселке Урицкий. Далеко от нас. Там, где служил Святоша. Он же Силантий Жорич. Смотри, как улыбается, гад. Сдох, наконец…