— Скоро, — лаконично ответил гоблин и моментально отрубил соединение.
— Чёрт, — буркнул я в пустую трубку. А ведь «скоро» — это понятие ужасно абстрактное.
Не люблю абстрактных понятий, оценочных, условных, эмоциональных понятий.
Вспоминается, как меня когда-то принимали на работу.
Было дело.
Я спрашиваю (после, надо сказать, полутора часов собеседования), а что по зарплате? А мне мои работодатели, представленные сразу тремя тётками, расплываясь в широкой многообещающей улыбке, говорят, мол, «не обидим».
Я говорю, что это никак не математическая величина, эта вот упомянутая обида. И что первая функция денег, если они не знали, оценочная. То есть многие вещи можно оценить в денежном эквиваленте, например степень ценности моего труда для работодателя.
На что они, улыбаясь уже не так сильно, говорят, «ну, в любом случае, больше двадцати пяти в месяц». Причём это был такой год, что зарплата в двадцать пять могла удивить меня только своей недостаточностью, но никак не щедростью.
И снова я им говорю, что по мне «так себе», что больше двадцати пяти. И что в их понимании это якобы уже «неплохо». После чего добавляю, что двадцать шесть, которые больше двадцати пяти, всё-таки «плохо».
В итоге, это был такой случай, когда собеседование не прошёл работодатель.
Так и с чёртовым гоблином. Он вот эту свою сделку проводит уже восемь лет. Хрен знает, что для него «скоро»?
Я тщательно проверил свой наряд и вышел на улицу, где меня поджидал чёрный, вызывающе нахально блестящий на солнце, крупный автомобиль.
Водитель, а сегодня это был единорог Фальцет, предупредительно вышел, чтобы открыть мне заднюю дверь в салон.
— Игорь, Вы эти замашки бросьте, я человек простой, хоть и граф. Сам себе двери открою.
— Ну… — несколько растерялся спецназовец. — Я хотел проявить любезность.
— Ты мне не слуга, а честный нанятый работник специального подразделения, которое временно исполняет обязанности по охране и сопровождению меня. А твои «любезности» мешают тебе следовать своим должностным инструкциям.
Жестом прогнал его обратно за руль, а дверь на заднее пассажирское сидение закрыл, открыл на переднее пассажирское.
На его очень удивлённый взгляд доверительно пояснил:
— Место министра, конечно же, сзади. Но наши министры этого не знают.
И мы поехали. Для начала я попросил его подъехать к РосЕвроБанку.
Принимали меня в этот раз много радушнее, чем в прошлый.
Оставшись тет-а-тет с директором отделения по Кустовому, я обменялся с ним совсем уже неформальным рукопожатием.
— Ещё раз прошу прощения, что дядя так ловко поджал Вас, Аркадий, по процентовке от нашего совместного мероприятия, — виновато развёл руками Губачинский.
— Да я без обид. Любую ситуацию надо оценивать в общем контексте. Когда я был бедный адвокат…
— Бедный адвокат — это оксюморон, — тонко усмехнулся банкир.
— В общем, тогда это было для меня существенно. Сейчас задачи и проблемы выросли. Что там у нас?
Он дал мне подписаться в уведомлениях и согласиях, сделанных задним числом, на которых я размашисто поставил подпись и гневную приписку «возражаю» «безобразие», от вида которых он только усмехнулся.
Само собой, было важно, что банк уведомил Мещерякова в лице меня об изъятии здания по судебному решению, а вот моё отношение к этому событию — это чистая лирика.
— Мне Мещеряков с утра звонил, угрожал.
— О как! Мне пожаловаться дяде? Мы можем его быстро осадить.
— Посмотрим. Пока что это эмоции и не столь важно. А что со зданием физически? Ну, то есть, оно не опечатано?
— Мы наклеили уведомление об изъятии, но его работников не трогаем.
— А там остался кто-то?
— Да. Они нам не враги, как заберём здание, будет разговаривать.
— Поскольку крепостного права у нас нет, то работники не следуют судьбе здания.
Это только отчасти была шутка, но я вызвал у Губачинского-младшего улыбку.
— Да банк на них и не претендует, просто людей не хочется обижать, они-то ни в чём не виноваты. Формально мы им скажем, что все претензии — к их начальнику, но по факту не станем ни силу применять, ни угрозы. Они тоже жертвы ситуации.
— Я попробую сам решить эту проблему, съезжу туда.
— Было бы здорово. Но там же сам этот придурок отирается. Дать Вам с собой моих безопасников?
— Не стоит. Я так сказать, со своим. Не думаю, что он с кулаками на меня кинется.
Из машины позвонил на городской телефон Хорькову.
— Здравствуйте, Аркадий свет Ефимович, — быстрее меня поздоровался чиновник.
— И Вам. Добрый день. У меня странный вопрос.
— Всё, что пожелаете.
— Я тут недавно узнал, что у моего дорогого дядюшки Вьюрковского была транспортная компания.
Хорьков на какое-то время замолчал.
Вообще, как я упоминаю Вьюрковского, так сразу народ подклинивает. Дело в том, что слухи тут кочуют от края до края республики с феноменальной скоростью. То есть, в массе своей народ понимал, что Вьюрковский — родственник мне дальний, человек это был злой и вредный, а меня так вообще пытался убить.
На более глубоком слое рассуждений обитало понимание того, что это наши родственные разборки, семьи разные бывают, отношения тоже разные.
А ещё глубже, если отбросить рассуждения по кухням и кулуарам — Вьюрковский мёртв, я снёс его с игровой доски. А Филинов, или как сейчас будет актуальнее — Бугуйхан, а значит мне в лицо не стоит эти все мысли озвучивать, не стоит гневить текущего Владетеля.
Кругом лицемерие, мир вообще полон ложью, и я являюсь его частью.
— Это правда, — после паузы, сказал чиновник.
— Что-то по речным судоперевозкам. Среди документов ничего не обнаружил на них, но оно упоминалось.
— Да, насколько я помню, VTL-expedition.
— А где у них офис?
— Такое… Мне надо уточнить, простите, с возрастом памятью слаб стал.
— Нет проблем, завтра наберу Вас.
…
Я совершенно никем не встреченный и не задержанный, не поруганный, вошёл в здание, где без труда отыскал сидящего на стареньком пыльном диване посреди захламлённого цеха Сергея, местного бригадира.
Никаких других специалистов не было, работа тоже не велась, так что бригадир пребывал в гордом одиночестве, но тяготило его явно не это.
Фальцет, мой охранник из единорогов, шустро встал на входе в цех, бегло осмотрел помещение на предмет потенциальных опасностей, заняв затем позицию таким образом, что с улицы его не было видно, а сам он стоял в тени, неприметным тёмным пятном на тёмном же фоне, что контрастировало с проёмом хода на улицу.
Бригадир меланхолично курил, задумчиво пытаясь пустить из сигаретного дыма кольца, я безмятежно плюхнулся рядом. Кольца явно не получались, но курильщика это никак не смущало. Вероятно, именно окуривание помещений было самым важным занятием на сегодня.
— Что-то настроение не очень, да, Сергей?
— Да хозяин как сбежал, так только и ходят, что кредиторы. Всем он денег должен и все почему-то мне высказывают, даже угрожали пару раз. А ведь он мне и самому мою зарплату должен. А теперь вот у него здание забирают.
— А сколько у него долгов перед работниками, так сказать, на круг?
— Я делал предварительный расчёт, по выработке. Вышло около четырёх с половиной тысяч, а что?
— А если я стану твоим новым работодателем? Оплачу его долги и заберу к себе работать?
— Ну, половина работников у меня от такой непонятной жизни разбежалась, но те, кто остались, пойдут и в огонь, и в воду.
— Так уж и в воду… А если бы я тебя пригласил в другой город?
— Смотря в какой, у наших у половины проблема с законом в империи.
— Беглые?
Он не переспросил, каких беглых я имею в виду. В Кустовом это слово имело определённый смысл.
— Нет, не до такой степени, но в империю большинство не поедут. Долги, хулиганка, тёмное прошлое.
— А ты?
— Ну, мне можно. Но и я не горю.
— Вообще-то речь идёт о другом вольном городе.
— А что, их два?
— Возможно. Но, всё последовательно. Давай, я пока что заберу тебя и твоих, чтобы вы работы не лишились. Заказы есть, по мелочи?
— Все, что были — закрыты, оплаты потрачены. По сути, хозяину надо брать новые заказы, с новыми авансами и на них платить нам зарплату. Беда в том, что договариваюсь тоже я, а он мне и так денег должен. Может это и глупо, но я не хочу дальше надрываться чтобы он свою жопу на испанском солнышке согревал. Я вот дальше дикого пляжа на реке Тобол не бываю. Чего я должен выслушивать от клиентов? Или я глупо поступаю?
— Да нет, нормально ты поступаешь. Большинство бизнесов гибнут из-за того, что руководитель голову использует исключительно для того, чтобы в неё есть.
В следующую секунду в цех широкими шагами ворвался герой наших разговоров, Мещеряков.
— Я его по всему городу… А он сидит, сучонок, харя нахальная, мелкий ублюдок, который допустил, чтобы у меня банкиры отняли…
Он задыхался от собственного гнева, что мешало ему заметить наличие за его спиной Фальцета, который с любопытством ждал развития событий или приказа от меня.
В проёме так же показалась спутница Мещерякова, которая, увидев среди прочих меня, крендельками поставила руки в боки, что не позволило её попасть в цех из-за резко увеличившегося габарита.
Мещеряков выхватил откуда-то из-за пояса револьвер и угрожающе направился в мою сторону. Хотя это было совершенно с моей стороны не рационально, но никакого страха я не испытывал, а одно только любопытство.
Единорог увидел появившееся оружие и среагировал до того, как ствол Мещерякова станет направлен на меня. Он сцапал руку с оружием, но всё-таки грянул выстрел, пуля чиркнула по бетонному полу и срикошетила к потолку. Ещё через мгновение Фальцет выбил короткоствол из рук горе-бизнесмена и профессиональным резким ударом в ухо отправил его в нокаут.
Женщина, спутница Мещерякова, чьего имени я так и не узнал, истерично заорала на высоких нотах, это вступало в резкую дисгармонию с тем, что все действия внутри цеха совершались без единого слова.