— Ну да, было бы некисло знать, куда мы летим и каким маршрутом. А по погоде что-то слышно?
— Не в курсе. Небо вроде чистое.
— Ладно, если будет гроза идти, сядем, где придётся. Иди, переодевайся, Аркадий Ефимович, слетаем за твоим этим, дядей Мишей.
— Слетаем. Пока время есть. А то у меня завтра торжественные мероприятия.
— И ты с корабля на бал?
— На него. Я торжественные — не очень-то люблю. Я бы лучше в небо.
— Такая уж нелёгкая графская доля.
Глава 11Географический фактор
Летать на самолете мне определённо не наскучит никогда.
Да, самую малость смущает тот факт, что все полёты имеют статистическую вероятность умереть. Что называется, ненулевую. В моём прошлом мире каждый день поднимается в воздух десять тысяч самолётов и все они приземляются. Почти всегда они приземляются благополучно.
Но.
От одного не слишком умного молодого человека я слышал утверждение про США, о том, что там не бывает авиакатастроф.
В такие моменты я обычно лишь горько вздыхаю, потому что многие точки зрения существуют только благодаря невежеству. В моём мире в США самолетов больше всего. И бьются они не то, чтобы обязательно каждый день, но парочка в неделю такое делает. В большинстве случаев это так называемая малая авиация, самолёты с числом пассажиров до четырёх. Поскольку происходит это, как и ДТП, постоянно, то в новости оно тоже не попадает, разве что кто-то известный погибнет. Ну или большая катастрофа. Статистически, там как везде, без чудес и ужаса.
Но не надо думать, что если тебе не говорят, мол ну да, в США полиция убивает не менее тысячи человек в год, в том числе сотню-другую детей и подростков, то они там скачут на розовых пони с букетиками цветов. В конце концов, социальную среду и социальные проблемы в любой стране создаёт не полиция, она только разгребает их.
Всё это не ставит крест как на использовании авиации, так и на работе полиции.
Просто, когда ты взлетаешь, то можешь быть уверен, что обязательно приземлишься. Тебе определённо поможет в этом гравитация. Другое дело, насколько это будет плавно, на колеса или как жаба о бетон?
Фёдор Иванович между тем не просто летел, он ещё и всё время поддавал газку. Я в очередной раз порадовался, что мы летим не на МИГе, а то он бы устроил тут шоу «ракета».
Бийск — далеко не ближний свет. До Бийска было ни много ни мало полторы тысячи километров. И вылетев во второй половине дня мы должны были провести в полёте как минимум семь часов, то есть всё-таки за пределами светлого времени суток.
А ещё это больше, чем дальность хода нашего самолёта, который составлял что-то около девятисот километров, но это не точно, расход топлива, как главный фактор, сильно зависел от лётных условий и ветра.
У Ивана Ивановича была отличная идея в багажное отделение впендюрить дополнительный бак, но бак должен быть изготовлен на заказ и по профессиональным чертежам, специально обученными фирмами в столице.
Я профинансировал и дал добро. Пока что у нас были канистры с топливом, собственно, из-за того, что не возили никаких грузов, можно было «взять с собой». И всё же залить их самим себе в полёте никак нельзя.
Поэтому в нашем случае Фёдор заложил промежуточную точку посадки в частном аэропорту Черлак, что для нас означает проход более половины пути до посадки.
Трижды за время полёта Фёдор давал мне «порулить». Учитывая, что взлёт — это целиком его работа, на мне была только рулёжка на «тысяче сто», рабочей высоте, причём мне было велено зорко следить за показателями высоты, скорости и уровня/горизонта по хвосту и крыльям.
Полёт — это ощущение того, что никакой твёрдой опоры под задницей нет. Всё вибрирует, дрожит, иной раз на пару дециметров проседает.
Самолёт — биплан, то есть у него есть верхнее крыло и нижнее. От верхнего к нижнему идут растяжки, которые скрипят и гудят как струны, так же поскрипывают стыки, полотна крыльев и ещё черт знает что. Но тон этому оркестру полёта задавал конечно же двигатель, который равномерно и сразу в нескольких тональностях ревёт. От двигателя отходят несколько коротких выхлопных патрубков, которые выходят вниз, чьи выхлопа смешиваются с холодным воздухом, что иной раз даёт тонкие нотки индустриального запаха на фоне кристальной чистоты воздуха неба.
И со всей этой музыкой соперничали виды, полыхающее небо, бескрайние леса, поля, фигурки животных, всё чаще диких, но иногда попадались и коровки с собачками.
Мир прекрасен и несмотря на очень приличную скорость, мне им удавалось насладиться в полной мере.
А ещё полёт утомлял. Этому соответствовало наполнение адреналином, бодрому бегу сердца и отличному настроению. То есть становишься усталым, но довольным.
В бесконечно долгой гонке за четыре с лишним часа мы встретили закат, Фёдор перехватил управление и врубил бортовые огни.
Летели мы над исключительно дикой территорией, это был фронтир, малочисленные фермы, которые попались на пути, означали людей, которые жили среди природы, буквально лицом к Лесу.
Потому что если южнее, за Кустовым была Степь с большой буквы «С», то тут был Лес, тоже, с большой буквы.
Так что, пока мы летели, после первого часа напряжения, охватило спокойствие, пришли мысли. Постепенно я уложил в голове слова гоблина, который ни хрена не умел объяснять, ещё и сказал, что искать ответы про элементалей в книгах нельзя.
Он прав в том, что придётся пробовать и делать.
Скоро показалась змея реки. Навигация в этом мире пока что устроена не точно. Аэропорт близ реки, и мы не представляли, попали мы севернее или южнее.
Фёдор Иванович, совершенно не знаю, как устроена его логика и интуиция, что-то для себя решил после нескольких секунд колебаний
Судя по повороту штурвала, решил, что мы севернее. Летели мы с запада на восток, так что он двинул машину вправо, на юг и поднял нас повыше.
Разумеется, он оказался прав.
Фёдор включил рацию. Рация бортовая, но микрофон и динамики встроены в его командирский шлем, подключались проводом наподобие телефонного через простой порт и штекер. А я слышал переговоры у себя, в крошечном внешнем динамике гнезда второго пилота и то, благодаря сравнительному безветрию.
— Черлак! Черлак. Борт «Фауст» вызывает. Борт «Фауст» вызывает. Отзовитесь. Приём.
…
Сквозь треск помех пришёл ответ.
— Это порт ла Сильва Черлак, приём.
— Порт Черлак! Это борт «Фауст», говорит первый пилот. Состояние штатное.
— Какой у вас класс, «Фауст»? Приём.
— Два на два. Малая. А что? Приём.
— Ну как что⁈ Полоса! Где вы? Приём.
— Идём над Иртышем к югу, высота полторы тысячи. Только не знаем, где вы. Приём.
— Мы на месте, «Фауст». Вы впервые к нам? Приём.
— Да, Черлак, впервые. Могли промахнуться по север-юг. Приём.
— Есть рядом деревня? По правой стороне? Приём.
— Н-нет. А должна быть?
— Нет. А если бы промахнулись, тогда да. Я включу освещение ВПП. «Фауст», вынужден предупредить, мы частный порт, тариф за посадку пятнадцать рублей. Приём.
— Нет проблем. Включайте. Приём.
Через семь бесконечно долгих минут на горизонте мелькнула тоненькая гирлянда огней, всего одна.
Шесть огоньков. Я не помнил, слева они от самой по себе полосы или справа, но — Фёдор Иванович помнил, они должны быть слева, посему мы садились с первой попытки, снизившись над сосновым лесом до такой степени, что могли разглядеть круглые глаза ошалевших от очередных авиаторов зайцев.
Касание, толчок… хочется верить, что удар в спину, но откровенности для, удар приходится скорее по задней железной броне.
Самолёт идёт по скромной асфальтированной полосе, быстро теряя скорость и уже на остатках её мы подкатываемся к большому двухэтажному строению из брёвен, густо окрашенному в белый свет.
Когда останавливаемся и гасим двигатель, лампочка на крыльце здания мигает, это кто-то вышел из здания и задел её головой.
…
— Марко Родригес Гастон де ла Сильва, — рукопожатие диспетчера, который заодно оказался и владельцем аэродрома, было сухим и крепким. — Вам надо перекатить самолёт. Вот тот ангар свободен.
— Мы без ночёвки, Марко! — принял рукопожатие Фёдор.
— Хотя бы поужинайте. Сегодня я приготовил отменный пучеро! Я просить, будьте гостями, компанеро!
— Хорошо. А есть авиатопливо на продажу? Мы бы прикупили, деньги есть.
— Си. Но сначала пучеро. И рассказ, откуда прибыли? Самара?
…
Мы откатили самолёт. Аэродром тут мелкий, кроме нас было всего два странных маломоторных самолёта, которые в отсветах освещения казались скорее комарами, без экипажей, те обретались в гостевом доме в посёлке. Марко был в здании диспетчерской совсем один и развлекал себя красным испанским вином и готовкой. Гостей он не ждал, а на пару моих наводящих вопросов про основную клиентскую базу легко раскололся.
— Ну да, летающие торговцы. Возят небольшие лёгкие грузы из Китая и Степи. А что? Вы не из налоговой?
— Нет, мы из Кустового.
— Си. Я слышать. Тоже много комерцио контрабандист.
Слово «тоже» выдавало Марко с головой.
Места тут дикие, до Омска, который сам по себе весьма далёк от столицы и строгого соблюдения законов, всего полторы сотни километров.
В Черлак, а точнее, прямо в этот аэропорт прилетали те, кто не хочет светиться в Омске, всё же крупный имперский город, а заправлялись и улетали либо на запад, либо разгружали свой контрабандный груз и передавали быстрым и не задающим лишние вопросы перевозчикам на лёгких лодках, способным уйти от егерей.
Да и егерей, судя по всему, интересовали всё больше браконьеры, а не перевозчики сомнительных грузов.
Так Черлак зарабатывал на техническом обеспечении контрабанды, а я, нарушив свой собственный запрет на алкоголь, выпил стакан вина, познакомился с Марко, приятным парнем без одного из передних зубов и услышал много нового про контрабанду при помощи авиации, самого передового технического метода.