Фантастика 2025-41 — страница 419 из 1580

Тут материя тонкая. Юрист, работающий непосредственно с людьми, видит игру, искреннюю и мощную довольно часто.

Сидела передо мной как-то тётка, значительно старше, с руками труженицы, с честными усталыми глазами, мудростью прожитых лет.

И говорит: «Снимите, пожалуйста, арест дня на три. Я весь долг выплачу за это время. Я Вас очень прошу. Прошу!».

Речь идёт об аресте на сеть её магазинов и автопарк.

Вместе с этим, вся суть в том, что она прожжённая мошенница и плутовка, на которой клейма ставить негде, которая в лёгкую обманывает не только граждан, бизнесменов, но даже свою администрацию, банкиров и совершенно мастерски вешает лапшу на уши в налоговой.

И внутренний мой Станиславский ликует: «Верю!». Говорит: «Ты посмотри на это честное лицо, на крупицы слёз в уголках мудрых глаз!». Сердце моё твердит: «Верю!». Душа верит.

А разум, упрямая машинка для вычислений, говорит: «Вера Николаевна обманула примерно всех, кто ей поверил. И ты! Ты можешь верить, во что хочешь, но арест ты не снимешь!».

Вот такая бывает актёрская игра. Мошенники и плуты — актёры не по диплому, а по призванию. И честный интеллигентный дядечка с лицом пожилого профессора может быть четырежды судимым за мошенничество в особо крупных размерах.

Может.

Поэтому что? С годами фальшь видишь без всякой магии, а людям согласно киваешь, но при этом сопоставляешь факты, документы, другую информацию.

Пропадает само понятие «верить», обрастаешь толстой непробиваемой шкурой. Многие юристы, особенно кто крутится в уголовке, становятся чёрствыми.

Ну и попав в театр, как тут верить актёрам, тем более, если они играют «на отшибись»?

Короче, в постановке, которую я сейчас смотрел, изображая трагический интерес с налётом печали, рядом с блистательной Гадюкиной, которая изящно обмахивалась веером, я с некоторым трудом угадывал сюжет.

Две малолетние (по сюжету) сестры, которых играли прокуренные матёрые тётки, при этом были похожи друг на друга примерно, как овчарка и пекинес, что лишний раз мешало верить в их родство.

Их сценическая мать, такая же матёрая, неопределённого возраста, разрывалась между необходимостью играть мать двух юных дочерей (которым по повествованию было лет по семнадцать, а по лицу ближе к сороковнику), то есть почтенную даму и желанием молодиться.

Зато мать на сцене легко узнавалась по наличию прыща на носу.

Их отец, который играл безвольного пьяницу и для достоверности был под мухой (его сценическая жена рычала на него довольно натурально), почти не имел реплик.

И эта вся компания окучивала какого-то страдающего лишним весом кудрявого парня, вероятно — завидного жениха с целью пристроить одну из дочерей.

Чтобы было веселее, дочери соревновались между собой, а кудрявый вёл себя пространно.

В какой-то момент даже примерное представление о сюжете, о нити повествования, я безвозвратно утерял и дальше сидел всё больше, как манекен, стараясь поменьше шевелиться.

Что такое опера? Опера — это когда приходишь, слушаешь три часа, смотришь на часы, а прошло только пятнадцать минут.

Вот она — теория относительности в действии.

В общем, мне это искусство показалось вечным. Не в смысле вклада в развитие человечества, а по затраченному времени.

После пьесы Гадюкина шепнула, что я провожаю её пешком по маршруту мимо магазина цветов.

По закону подлости это оказался ещё и ровно тот цветочный с кавказцем-владельцем, в котором я уже не раз закупал букеты.

Владелец смотрел на меня хитро и даже подмигнул, но, хвала Предку, промолчал. Я купил большой букет, торжественно вручил и проводил Ядвигу до её уютного и не факт, что собственного, особнячка.

Выполнив свой долг (который не занимал), я поцеловал её в щеку и получил полный загадочного молчания взгляд, перед тем, как она закрыла передо мной дверь.

Расслабив бабочку на шее, я хотел совершить активацию Шила, чтобы с наслаждением плюхнуться в кресло в своей холостяцкой пещере, однако прежде проверил мобилет и обнаружил четыре пропущенных вызова от Олега.

— Олег, что-то срочное? Я уже просто умотался, столько дел…

— Ну, босс, Вы просили сообщить, когда баржа торговцев прибудет. Вот, выполняю долг. А ещё я тут вспомнил, что как работник юрты министерства иностранных дел, до сих пор не получал зарплату и прошу сейчас мне её выплатить.

— Значит, с товаром прибыли?

— Ну да.

— Ждут до завтра? Ты им дал где-то разместиться, все дела?

— Да, на правах хозяина пустил в одну из каменных коробок.

— А они?

— Ну, удивляются.

— Скажи, что завтра буду первым делом у них.

— Да куда они денутся, босс? Уже же приплыли. Теперь-то на торговлю встанут, если Вы пустите.

— Пущу и даже простимулирую покупательскую способность.

— Ась?

— Говорю, товар у них какой?

— Зерно, соль, гвозди, табак, сахар, охотничьи ружья, пилы, топоры, прочий инструмент… Они не знали, чего мы у них покупать будем, брали всякого понемногу. Говорят, что водка была, но они её уже выгодно продали чалдонам по дороге, так что спиртного нет. Тайлер елико расстроился.

— Переживёт. Что водки нет — это хорошо, пока война не кончится, в городе сухой закон…

— И для Тайлера?!?! — даже через связь по мобилету я ощутил округлившиеся глаза работника ставки министерства иностранных дел.

— Нет, ему закон не писан, но и спаивать его я не горю желанием.

— Чего?

— До завтра, говорю.

Мне не спалось. Может быть, сказывался театр, а может события последних дней, но я вскочил ни свет ни заря, выпил богатырскую порцию кофе и побежал с утра пораньше в банк, после чего усвистал в каганат.

Раньше, чем встретиться с торговцами, прошёл пешком по своему городу, отметил, что Дмитрий поставил казачий пост на воротах в портово-рыночную зону и два поста на стене, а также и на входе в казачий форт.

Там меня пропустили без проблем (не хватало ещё, чтобы я в своём городе просил разрешения куда-то пройти!) и подсказали, что Дмитрий на втором этаже форта, руководит созданием оружейной комнаты.

— Атаман! Подь сюды!

— А, это ты, Аркадий Ефимович? Доброе утро.

— Доброе утро.

Я вытащил его в коридор второго этажа форта и вручил увесистую пачку денег.

— Что это?

— Известно что. Зарплата твоим гаврикам и тебе. А это, — дал ему вторую пачку, не меньше. — Казна твоего казачества.

— Я же говорил, сейфа пока нет.

— Будет тебе сейф. Раздай, пожалуйста, зарплату, потому что там странствующие торговцы прибыли. Не знаю, какой там у них ассортимент, но у твоих казаков должны быть деньги.

— На кой им деньги? Их кормят, поят, спать укладывают, подъёмы, форму из того, что есть, поправляем. Кстати, нам надо форму разработать.

— Не надо вам форму. Не до формы сейчас, когда ногайцы того и гляди придут. Сосредоточься на военном деле. А деньги им нужны потому, что ты не смотришь на ситуацию с их точки зрения.

— А что с их точкой зрения?

— Они у тебя люди или где? В казачестве или кто?

— Присягу завтра будем принимать, завтра формально будут казаки.

— А беды и страдания на их каторжные головы я свалил уже давно, и они их с переменным успехом несут. Надо дать людям и послабление, причину для радости. Иначе у них мозги из ушей потекут, и ты получишь военный бунт. Оно тебе надо? А так ты будешь хороший атаман, который выбил у жадного графа денег для своих ребятушек. Они тебя больше любить будут.

— Но ведь это не совсем так, — с сомнением ответил атаман, хотя и принял деньги.

— Какая тебе разница, как на самом деле? У людей должен быть дух. И уверенность в завтрашнем дне. Вот какие у них перспективы, когда война пойдёт?

— Служить будут?

— Казаки народ вольный, не казарменный. Толкни речь, скажи, что выпросил для них землицы, каждому по кусочку, примерно там, где вы первоначально стояли лагерем. Кстати, там будет второй форт. А вокруг поля, домики, огородики.

— Думаешь, вспомнят крестьянские корни?

— Землю трудно забыть. У тебя каждый первый родом, если не из деревень, то из пролетарских окраин. Не факт, что они станут отличными крестьянами, но дать им собственность, возможность построить свои дома, иметь свой надел земли, который надо защищать, у них должна быть. Они же должны постепенно переродиться из беглых каторжан в алтайских казаков.

— Ну что, логика в этом есть, — преодолевая некое сопротивление, кивнул Дмитрий. Всё же он был в первую очередь офицером, а не гражданским управленцем. — Ладно, у меня через час построение, там и дам им денег, раз уж нашлось место, где тратить. Только мы получается, по факту финансируем левых речных купцов?

— Прикармливаем. Как ещё имперский бизнес узнает про наше существование? Всё, я побежал. Сам тоже к купчинам присмотрись, может, закажешь у них чего. Налаживай контакт.

При содействии Шила переместился в портовую зону.

Там, радуя мой глаз, при помощи крючьев (всё же на причалах не было швартовочных кнехтов или битенгов, столбов для швартовки, а просто голые плоскости) были поставлены на стоянку целых три плоских самоходных баржи, около одной из которых было оживление.

Подойдя поближе, я обнаружил Тайлера, самозабвенно ругавшегося с незнакомым мне бородатым купчиной.

Постепенно из кубического строения — будущего склада, на ругань подтянулись ещё несколько таких же бородачей.

Вообще, когда говоришь о торговцах, представляешь себе человека в костюме, с папкой документов и прайсов, с мобилетом, делового, со стрижечкой и дежурной улыбкой.

Сибирские речные торговцы не улыбались. Не знаю, водились ли на реках разбойники, но торговцы и сами выглядели как разбойники.

Крепкие, матёрые, с жесткими бородами, дублёной кожей и внимательными цепкими взглядами, они были одеты просто и вместе с тем тепло, и кажется даже имели защиту от случайных стрел.

Но главное, конечно, выражение лиц. Они не выглядели, как слащавые продавцы-консультанты столичных магазинов. Нет, они были суровыми, серьёзными и пришли сюда не для любезностей.